Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш

Гаспар убежал. Но он знал, что его найдут и убьют за то, что он любил и обхаживал проститутку тутси. Мать Эмериты тоже это знала, она вернулась к могиле и бросила туда букетик роз. «Я убила одного, дорогая. Убью и еще».

Жантий и Бернар извинились, им нужно было ехать, чтобы сообщить о свадьбе основным членам семьи Жантий, в частности Жану-Дамасену, ее отцу, жившему в Бутаре. Смеясь, они говорили друг другу, что это будет их свадебное путешествие сто семьдесят пять километров спокойного пути с резко меняющимся пейзажем, от крутых подъемов до головокружительных спусков. На выезде из Кигали они сделают остановку в Рунде, навестят Мари, и через тридцать километров - в Мугине, где живет Страттон, двоюродный брат Жантий.

Они без проблем проехали пост перед новым кирпичным заводом, не работающим из-за того, что министр продал немецкое оборудование какому-то чиновнику из Зимбабве. После спокойной реки Ньябаронго дорога начинала петлять и резко шла вверх до самой Рунды. Жантий хотела представить Валькуру Мари, которая когда-то ее учила. Мари было тридцать пять, она растила девятерых детей. Мари работала преподавательницей начальных классов в Рунде, вышла замуж за заместителя бургомистра. Благодаря двум зарплатам им удалось создать семью согласно своим религиозным убеждениям. Но Мари не платили вот уже полгода, а Шарль, ее муж, потерял работу несколько недель назад, потому что отказался составить список всех семей тутси, проживающих в коммуне. С тех пор он скрывался у друзей хуту. Шарль уже начал сомневаться, тутси ли он, несмотря на то что выглядел как тутси, значился таковым в документах, а его дедушка имел важный чин при дворе мвами. Шарля дома не было. Мари извинилась за него, низко склонив голову и почти закрыв глаза, как будто отсутствие мужа могло оскорбить гостей. Был уже полдень, дети просили есть. Мари отталкивала их и бранила. У нее гости, которых она давно не видела. Дети могут поесть позже. Но друзей, если они приходят к обеду, здесь сразу приглашают к столу, а если это близкие друзья, режут козу, привязывая к столбу во дворе. Жантий, играя с детьми, между делом обошла дом. Козы, как и куриц, не оказалось ни во дворе, ни на кухне, только мешок риса и немного фасоли. Не нашлось даже испорченных помидоров или связки переспелых бананов. Она позвала Валькура, и он предложил детям прокатиться. Они, весело крича, набились в просторный «лендровер». Старшие запрыгнули сзади на бампер. Через полчаса они привезли пару десятков шашлыков, две большие зажаренные курицы и несколько килограммов помидоров. Между тем Мари поведала обо всем Жантий, которая, впрочем, и так уже была в курсе событий. Мари подумывала уехать вместе с детьми в Бутаре. В последние дни ходили самые невероятные слухи. Группа ополченцев с севера разбила лагерь на перекрестке, другая поселилась на складе, принадлежавшем коммуне. Но ей не хватит духу бросить Шарля, которого она навещает после наступления темноты, и сорок своих учеников, так хорошо успевающих по французскому. Валькур открыл одну из бутылок «Кот-дю-Рона», которые захватил с собой, чтобы отметить свадьбу с семьей в Бутаре. Мари впервые в жизни выпила два бокала вина, и, когда она совсем опьянела, Жантий сообщила ей о свадьбе. Эту новость она встретила, неистово хлопая в ладоши и благодаря Бога за освобождение Жантий. Именно это слово произнесла Мари, поинтересовавшись затем, не боится ли Жантий канадского мороза. Мари так и не поняла, почему двое влюбленных, которые могли уехать, как только пожелают, решили остаться в этой стране, но это ее потрясло, и она поцеловала Валькура в лоб робко и быстро, так, что ему показалось, будто его овеяло теплым дыханием или рядом пролетела ласточка.

«Лендровер» уже почти доехал до перекрестка и собирался повернуть направо в сторону Гитарамы, а Мари все еще неистово махала им вслед руками, как ветряная мельница. Машина скрылась за темнеющей вдали заправочной станцией, где вот уже три месяца как кончился бензин. Руки Мари так и застыли в воздухе, как два сигнальных флажка из плоти и крови. Мари тоже, наверное, не уедет. Останется на холме Шарля и их детей. В конечном счете эти отвесные склоны, видимо, стоили того, чтобы к ним привязаться и защищать их от убийц.

Пока они добирались до дороги на Мугину, им пришлось проехать два поста, контролируемых ополченцами, которые многих заставляли выходить из машин и отправляли обратно пешком и без багажа. Некоторым легковушкам и пикапам приходилось разворачиваться. Ополченцы были молоды и явно «под кайфом». Ни одного жандарма или военного. В десяти метрах от второго поста Валькур увидел тело женщины в высокой траве на обочине багровой дороги -. Он остановился. Ее оранжевый фишю, ярко-красная кофта, зеленая юбка составляли настоящий руандийский триколор, и, если бы она просто спала, устав от дневных, забот, из этого могла бы получиться милая примитивистская картина. Но ее длинные ноги были раздвинуты, белые трусики, все в пятнах крови, были спущены. Зеленая юбка задрана, широкая полоса запекшейся крови от паха до колен. Точным ударом мачете ей рассекли горло, в котором теперь сотни красных муравьев уже устраивали себе гнездо, В смятой траве валялся скомканный кусок картона с печатью республики и плохой фотографией. Алиса Бьюмирага, двадцать семь лет, коммуна Мугина, тутси.

В этих краях холмы прижимаются и словно присматриваются друг к другу. Долины столь извилисты и глубоки, спуски к ним столь обрывисты, а дороги такие плохие, что вместо одного километра придется тащиться все двадцать пять. Страттон был любимым братом Жантий. Тонкая длинная шея, маленькая, будто игрушечная, голова делали его похожим на ученую мышку. Когда он начинал говорить, глаза у него загорались. В детстве он рассказывал ей местные легенды, а еще малютка Жантий хохотала до упада, когда он нес какую-нибудь абракадабру, насмотревшись телепередач по европейским каналам. Страттон жил в доме отца, с тех пор как два года назад сбежал из Бугесеры. Сейчас он стоял на пороге и длинным крючковатым пальцем по очереди указывал на домики, облепившие холмы. Холмы казались такими близкими - только протяни руку, и дотронешься - и в то же время такими далекими, что каждый словно являлся маленьким независимым государством, которое завидовало соседу.

– Моя дорогая Жантий, половина твоей семьи живет здесь, на этих холмах. В большом доме рядом с банановой плантацией живет твой дядя Жорж. Ты его не знаешь, но так даже лучше. Лет двадцать назад он купил удостоверение личности хуту, каждый день ест свинину и спагетти, чтобы не быть худым, как тутси. Он добился успеха, стал главой Интерхамве в коммуне. Отвечает за новый пост, который они установили перед самым выездом на трассу. Ниже еще пять домиков, там живут его сыновья. Слева, чуть выше, дом Симоны, его сестры, которая не хочет становиться хуту. У Симоны пять дочерей, одна красивее другой, но замуж ей удалось выдать только одну, за моего кузена из Бутаре. Ниже дома Симоны, видишь, рядом с эвкалиптовой рощей, большое бунгало, там живет другой брат. Он дружит с Ландо, вы его, наверное, знаете, министр тутси. Но он выставил свой дом на. продажу, хочет уехать в Бельгию. И еще много других, не буду всех перечислять, семьи очень большие. Но всего здесь на трех холмах более шестисот человек, ведущих свое происхождение от одного предка, который решил сделать из нас тутси, чтобы спасти нам жизнь и открыть двери бельгийских школ. Чуть больше половины в настоящий момент официально считаются тутси, а некоторые, и ты в том числе, похожи на них внешне. Те же, кто вопреки мудрому плану нашего праотца так и не стал тутси, собираются убить нас, как только будет отдан приказ.

Валькур положил на стол, заставленный пустыми бутылками из-под «Примуса», пожелтевшую карточку. Страттон посмотрел на фотографию.

– Это дочь Симоны, самая красивая из них. Жорж убил свою племянницу.

Во всех главных или вторых по значению городах коммуны, посреди жилых домов возвышалась внушительных размеров церковь. Церковь в Мугине была уродлива, как и любая подделка под модерн: покатая крыша, одиноко торчащий колокол - жалкое подобие творений Ле Корбюзье[43]. На окружавшей ее обширной территории был разбит лагерь, в котором жили несколько тысяч человек. Страттон вел Жантий и Валькура сквозь толпу, иногда останавливаясь чтобы переговорить с кем-нибудь, тот неизменно уважительно склонял голову в знак согласия, а после отдавал приказы. Вдоль дороги копали широкую траншею, а из земли сооружали насыпь, утрамбовывая ее деревянными палками. На одинаковом расстоянии друг от друга высились кучи камней, которые подносили дети. В самой церкви устроили мастерскую и детский сад. Десятки детей бегали в узких проходах, женщины спали на твердых скамьях из светлого дерева, мужчины собирались группками и совещались, другие подходили, приносили огромные деревянные палки, ставили их в угол. На амвоне примерно тридцать молодых парней мастерили луки и стрелы. На алтаре, лишившемся всех религиозных символов, лежали несколько охотничьих ружей и сотня патронов.