Дурни и сумасшедшие. Неусвоенные уроки родной истории. - Вячеслав Пьецух

Даже скорее всего, что мы не так поняли непротивленческую заповедь Иисуса Христа, иначе получается глас вопиющего в пустыне, иначе получается непреодолимая бездна между Богом и человеком, иначе получается, что Спаситель впустую принял крестные свои муки, а это не может быть, «потому что этого не может быть никогда». И еще потому этого быть не может, что культурному человеку невероятно трудно ударить кого бы то ни было по лицу, легче подставить другую щеку, и его нужно довести до ослепления, до ярости бабуина, короче говоря, до нечеловеческого состояния, чтобы он поднял руку на ближнего своего. Во всяком случае, непротивление злому вполне в русском народном характере: не мы ли от века так покорны своей судьбе, начальству, превратностям политического характера, что противленец Рылеев восклицал за полчаса до выхода на Сенатскую площадь: «Ах, как славно мы погибнем!», что Октябрьскую революцию безропотно приняло большинство хозяев и прислужников капитала, что в пору репрессий середины тридцатых годов, кажется, один Гай отстреливался при аресте — и эта наметка тем оказывается рельефней, что, положим, горячему французу слова поперечного не скажи. Хотя, заметим для справедливости, именно Запад выдумал парламентскую республику, в сущности, христианнейший политический институт, позволяющий бескровно решать многие государственные проблемы.

Так как же нам понимать Христа, заповедовавшего подставлять и левую щеку ударившему по правой, не особенно удаляясь от жестоких реалий нашего бытия? Может быть, так следует понимать: когда мы распаляемся на обидчика, это, как ни крутите, в нас животное говорит, и если ты человек, то есть если ты в состоянии не ответить гадостью на гадость, — не отвечай; смирившись с заслуженной или незаслуженной оплеухой, ты только уменьшаешь количество зла, живущего на земле, а домашнее животное в образе человеческом так же не способно тебя унизить и оскорбить, как тебя не способна унизить и оскорбить птичка, наделавшая на шляпу, и, таким образом, за тобой остается огромное нравственное превосходство, ты истинно сын Божий, высшее существо. В счастливых случаях непротивление злому может иметь еще и педагогическое значение, поскольку зло подвержено воспитанию неподобным, и если насилие множит насилие, то смирение перед ним частенько сбивает с толку, смущает, расстраивает иерархию ценностей, которую исповедует особь сильная и тупая. Одним словом, не противиться злому на уровне личности — не такая уж и нагрузка, это мы, как говорится, в состоянии потянуть.

Иное дело — общественный уровень, политические высоты. Если тебя обобрал грабитель, то это можно еще спустить, черт с ним, пускай подавится, все равно психически нормальному человеку тяжелее избить грабителя, чем проститься с кровным своим добром, хотя он, собака такая, и впредь станет грабить, насиловать, убивать, и в этом смысле не противиться злому означает ему потворствовать, даже по-своему вдохновлять человекоподобных на новые преступления… Но вот вам, пожалуйста: войны, нашествия, тиранические режимы — тут-то как быть, чем спасаться, каким манером соблюсти непротивленческую заповедь Христа и одновременно остаться живу? Толстой вон призывал не оказывать сопротивления даже кровожадным зулусам, если они вторгнутся в Тульскую губернию, — но это, конечно, слишком, потому что за твоею спиной дом, мать, жена, дети, любовницы — ну как их не защитить?! Так побоку, что ли, смирительное слово Иисуса Христа? Выходит, что да, то есть покуда человечеством руководят тщеславные идиоты, покуда даже незлые люди противоборствуют меж собой по принципу «если не ты убьешь, то тебя убьют», покуда жизнь и смерть миллионов людей зависят от одного-единственного желчного пузыря, одним словом, до тех пор, пока общественно-политическая организация человечества напоминает большой сумасшедший дом, нам не указ Иисус Христос; смириться с этой данностью тяжело, однако необходимо, поскольку политика — рудимент, едва ли не последний пережиток архаической эпохи в истории человечества, когда клык и коготь решали все.

Ни Богу Отцу, ни Богу Сыну не поставишь в укор это печальное нестроение, ибо Отец сотворил нас свободными, а Сын… а Сын, между прочим, говоря «не противься злому», обращается не к массам, не к политикам, не к военным, но исключительно к личности одухотворенной и развитой, каковую он предвкушает в каждом, полагая, что две тысячи лет — это, как вы хотите, срок. Разумеется, еще не одна тысяча лет потребуется для того, чтобы возобладали люди Божьи среди людей, и это нисколько не удивительно, а удивительно как раз то, что их сейчас не так много, как следовало ожидать. Между тем непротивление злому на общественном уровне есть позиция органическая и разумная, да и к терпежу нам не привыкать: разве не терпели мы личное рабство до 1861 года, зная, что бунт у нас обыкновенно заканчивается Болотной площадью да Сибирью, разве не терпели мы экономическое рабство, словно предчувствуя 9 января, разве не терпели мы сталинскую тиранию, по справедливости полагая, что кремлевскому богдыхану ничего не стоит вырезать полстраны, и строптивых его преемников, дававших срока за лирические стихи? Терпели, уповая на восточную пословицу «Спокойно сиди на пороге дома, и твоего врага пронесут мимо тебя», и ведь, так сказать, высидели свое: где оно теперь, рабство личное, рабство экономическое, гвардейский полковник Николай Александрович Романов, абрек Джугашвили и неполноценные птенцы из его гнезда? — Именно что их пронесли мимо нас «на свалку истории», помимо наших чаяний и усилий, поскольку они сами себя изжили в соответствии с каким-то автоматически действующим законом, которому нельзя ни споспешествовать, ни противостоять. Тогда, может быть, нам так следует понимать непротивленческую заповедь Христа в приложении к политическому моменту: как женщине нельзя родить на четвертом месяце беременности, как нельзя испечь пирога, покуда опара не подойдет, так до поры и в общественно-политической области ничего нельзя насильственно изменить, все будет выходить «шило на мыло», а посему, господа национал-монархисты, большевики, диссиденты и прочие противленцы, — не противьтесь злому, ибо занятие это праздное и себе дороже; призывая нас не противиться злому, Иисус не столько призывает нас не противиться злому, сколько, наверное, намекает, что в случае положительной реакции на завет нам обеспечена более или менее безбедная жизнь, что счастья, понятно, нет, «но есть покой и воля», иными словами, достойное духовное бытие.

Откровение 8-е:

«Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших…»

Учитель трезво оценивает наши возможности в части любви к врагам и, наставляя нас — «благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас», — добавляет: «да будете сынами Отца вашего Небесного» и тем самым дает понять, что исполнение этой невероятной заповеди сопряжено с известным насилием над природой, целеустремленной деятельностью души по искоренению вполне законного ненавистничества, с кропотливым воспитанием в себе неадекватного отношения к кровопийцам и противоестественной реакции на обиду, то есть наличием таких надчеловеческих, высших качеств, которые могут быть свойственны только Богу. А так как заповедь «любите врагов ваших» — центральная заповедь христианства, особенно чувствительно выражающая его суть и ставящая отеческую веру особняком, ибо ничего нет подобного в прочих верах, поскольку быть настоящим христианином не так-то просто, быть безусловным христианином — это еще и труд. Может быть, даже во-первых труд: не противиться злому — это не чуждо также буддистам, индусам и синтоистам, это даже удобно, выгодно иной раз, но полюбить врага, пишущего доносы, говорящего про вас гадости за глаза, умыкающего возлюбленных, подсиживающего, подставляющего под удар, а главное, ненавидящего вас всеми силами своей психики, — такое под силу именно и только в полном смысле христианину. Тут-то, наверное, и проходит водораздел между человеком, исповедующим Символ веры, который и кушать-то не сядет без того, чтобы не перекреститься, но и живет по принципу «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься», и христианином в полном смысле этого слова, который, меньше всего думая о воздаянье на небесах, живет на земле, как полагается сыну Божьему, в частности, благоволит заклятым своим врагам. Да и что такое, собственно, любить врагов наших? Наверное, нелицемерно прощать обиды, а это у нас в крови, наверное, просто снисходить к общим слабостям человеческим, зная, что и сам ты не без греха, что хомо сапиенс — существо переходящее, неустоявшееся, как бы подвешенное во времени между фауной и Отцом Небесным, что в нем еще настолько много от человекообразной обезьяны, что было бы странно, если бы он не писал доносы. Это, видимо, нам по силам, потому что мы обыкновенно весьма скромного мнения о себе и всегда готовы сменить гнев на милость уже по неисчислимым своим грехам; да и не за здорово живешь спрашивается с нас такое неистовое насилие над собой, ибо сказано у Христа: «Не судите, да не судимы будете… как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом пророчества и закон».