В степях донских - Иван Толмачев

Опустив бинокль, Климент Ефремович напряженно следил за полем, где кипел бой. Вот передние уже достигли разбросанных на окраине землянок. Ворошилов резко обернулся к Щаденко:

— Надо помочь морозовцам... Пошли им броневик «Жемчуг».

Стоявший с тыльной стороны элеватора броневик вышел из-за укрытия и двинулся навстречу неприятелю. Заметив его, наступающие бросились в сторону, к железнодорожному мосту. Машина повернула туда, ведя огонь на ходу, отрезая бегущим путь к полотну. Водитель настолько увлекся преследованием, что не заметил, как дорога резко повернула влево, и вскочил на паханое поле. Мотор заглох. Ободренные белоказаки бросились к машине, пытаясь захватить ее. Экипаж открыл огонь с близкой дистанции и отогнал атакующих. Но вот смолк и пулемет — кончились патроны.

— Ну-ка, Ваня, давай попробуем завести мотор, — предложил шоферу находившийся в машине командир эскадрона Волчанский. — Я быстро открою дверцу, ты вываливайся сразу и падай, а там ползком. Если они побегут к нам, бросай все и — к дверце.

— Напрасно все это, — вмешался пулеметчик, — надо пробиваться гранатами.

В это время часто зацокали о броню пули, потом так же неожиданно смолкли и раздались глухие удары железом — били лопатами, прикладами, вилами.

— Вылазь, черти! Все равно зажарим!

Быстро открыв дверцу, Волчанский метнул под ноги казакам пару гранат. Раздались крики, вопль. На броню  со всех сторон обрушился град пуль. Они то сыпались горохом, визжа при рикошетах, то глухо клевали неподатливую сталь.

И все же Ваня еще раз рискнул вывалиться из машины и попытаться завести мотор. На этот раз он выскочил удачно. Но лежа завести машину оказалось не под силу, а тут враг рядом — кричит, беснуется. Тогда он рывком вскочил и со всей силы завращал рукоять: мотор оставался мертвым. В этот момент в тело Вани впились сразу до десяти пуль, и, изрешеченный ими, он пластом рухнул на землю.

А из Морозовской уже мчалась помощь. Это Климент Ефремович, заметив происшедшее, послал на выручку кавалеристов.

Белогвардейские газеты, описывая этот бой, хвастливо заявляли, что они разбили наголову войска Ворошилова. В доказательство сообщали о захвате бронеавтомобиля «Жемчуг». Немецкие самолеты сбрасывали листовки на советские войска, станицы и хутора, пытаясь обмануть наши семьи, оставшиеся в тылу. Хвастовство противника не знало границ. Белогвардейские газеты писали даже и о том, что в бою взяты в плен Ворошилов и Щаденко, и обещали их провезти по всем станицам.

А тем временем, отражая непрерывные атаки белоказаков, наше командование занималось переформированием многочисленных отрядов в регулярные части Красной Армии. Штаб Морозовско-Донецких войск, непосредственно подчиненный командованию 5-й армии, создавал из разрозненных отрядов и отрядиков полнокровные роты, батальоны, полки. К середине мая 1918 года в его распоряжении имелись следующие части:

Морозовский полк (командир Михаил Вышкворцев) в составе Морозовского, Маньково-Березовского, Чкаловского и Чернышково-Обливского батальонов и двух пулеметных команд;

1-й Донецкий полк (командир Алексей Шапошников) в составе трех батальонов;

2-й Донецкий полк (командир Иван Глущенко) в составе трех батальонов, сформированных из крестьян и беднейшего казачества станицы Карпо-Обрывской, слобод Скосырской, Процико-Березовской, Большинской. Ильинской, Голово-Калитвенской и хутора Лукичева;  

Отдельный Морозовский железнодорожный батальон (командир Иван Фролов), в котором служили рабочие железнодорожного депо станции Морозовской.

В это время в частях насчитывалось до 12–14 тысяч штыков, 1000 сабель, два дивизиона тяжелых гаубиц и четыре батареи трехдюймовых пушек.

К. Е. Ворошилов внимательно следил за организацией, вооружением и обучением наших войск, оказывал большую помощь командирам и политработникам. В частности, он выдал нашему штабу десять тысяч винтовок, 400 снарядов, большое количество пулеметов, патронов.

В дни формирования частей состоялось объединенное партийное собрание большевиков Донецкого и Морозовского округов, 3-й и 5-й украинских армий. Климент Ефремович принял в нем активное участие.

Собрание разработало план дальнейшего пополнения частей за счет привлечения рабочих, беднейшего казачества, крестьян и ремесленников. Договорились о порядке вывода из дальних населенных пунктов красногвардейских отрядов и подчинении их штабу Ворошилова.

Рост и укрепление сил советских частей в районе Морозовской тревожили врага. Об этом свидетельствовал приказ атамана Краснова, требовавший во что бы то ни стало уничтожить украинские войска.

Оцепив станицу плотным кольцом, неприятель непрерывно совершал артиллерийские налеты и психические конные атаки.

В двадцатых числах мая Ворошилов пригласил на совещание всех командиров, работников окрисполкомов и ревкомов. Оно проходило в доме купца Волкова.

Когда мы вошли в просторный, чисто убранный зал, здесь уже сидели Ворошилов, Артем (Сергеев), Щаденко, Руднев, Мусин, Бувин, Романовский, Тетеревятников, Н. Харченко, Авдеев, Зеленский, Мухоперец, Андреев, Забей-Ворота, Яблочкин и другие. Ждали некоторых товарищей с позиций. Наконец они прибыли, и Климент Ефремович открыл совещание.

Он встал, спокойный, строгий, подтянутый, легким движением руки уложил волосы, привычным жестом оправил ремни.

— Товарищи! Мы собрались сюда затем, чтобы обсудить самый важный вопрос: о перспективах дальнейшей борьбы с контрреволюцией, об организации и укреплении  наших сил, выборе стратегических позиций для развертывания и осуществления планового наступления против врагов революции, — объяснил Ворошилов цель совещания.

В зале — ни шороха. Только плавают над склоненными в раздумье головами сизые клубы табачного дыма, да где-то вдали ухают приглушенные расстоянием разрывы снарядов, протяжные свистки паровозов.

Говорил он просто, словно беседовал с близкими друзьями. Каждое слово доходило до сознания, волновало сердца огрубевших в боях людей.

Климент Ефремович терпеливо убеждал: оставаться в Морозовской дальше нельзя, так как армия совершенно не имеет связи с центром, действует изолированно от других фронтов. Плохо обстоит и с вооружением. А вокруг — хорошо оснащенные войска донской контрреволюции и немецких оккупантов. Поэтому необходимо соединиться с Царицыном и общими усилиями громить врага.

Потом выступил Щаденко. Свои мысли он выражал так, словно находился в бою и уже громил эту самую контру: страстно, до предела горячо, пересыпая речь яркими сравнениями и поговорками. На тех, кто ратовал оставаться на месте, он обрушил такие саркастические доводы, что Климент Ефремович только крутил головой, улыбаясь, а остальные заливались хохотом.