У нас это невозможно - Синклер Льюис

Впрочем, было бы излишним ожидать, чтобы Бак Титус мог обойтись без красно-черных гравюр, изображающих сцены охоты – в подражание английским.

Этот приют отшельника всегда был приятен Дормэсу, а теперь он стал для него прямо убежищем, потому что только с Баком мог он по-настоящему поругать Уиндрипа и Ко и людей, вроде Фрэнсиса Тэзброу, который в феврале все еще твердил:

– Действительно, в Вашингтоне творится что-то дикое, но это потому, что там много тупоголовых политиков, которые все еще думают, что Уиндрипа можно сбросить. Но как бы то ни было, а у нас, в Новой Англии, это невозможно.

И в самом деле, когда Дормэс проходил мимо красных кирпичных домов, построенных в георгианском стиле, мимо стройных шпилей старых белых церквей, возвышающихся над зелеными окрестностями, когда он слышал ленивую насмешливость в фамильярных приветствиях своих знакомых – людей, столь же незыблемых и неизменных, как вермонтские холмы, среди которых они жили, – безумие, совершающееся в столице, казалось ему таким же чуждым, далеким и малозначащим, как землетрясение в Тибете.

В «Информере» он неизменно критиковал правительство, хотя и не слишком резко.

Истерика не может продолжаться долго; надо набраться терпения, подождать и посмотреть, что будет, советовал он своим читателям.

Не то, чтобы он боялся властей. Он просто не верил, что эта смехотворная тирания сможет долго продержать – «У нас это невозможно», – говорил даже Дормэс, даже теперь.

Больше всего его приводил в смущение факт существования диктатора, столь непохожего на бесноватых Гитлеров, на театрально жестикулирующих фашистов и на цезарей с лавровыми венками на макушке, – диктатора, не лишенного весьма земного американского юмора, столь свойственного Марку Твену, Джорджу Эду, Уиллу Роджерсу и Артемусу Уорду. Уиндрип умел отпускать забавные остроты насчет вытянутых физиономий своих высокопарных оппонентов или же по поводу того, что он именовал наилучшим способом «охоты на сиамских блох». «Что же, – недоумевал Дормэс, – опаснее он от этого или наоборот?»

И он вспомнил самого жестокого безумца из всех пиратов – сэра Генри Моргана, который от души забавлялся тем, что зашивал свою жертву во влажную недубленую кожу и наблюдал потом, как она съеживалась на солнце.

Бак Титус и Лоринда гораздо больше симпатизировали друг другу, чем хотели сознаться. Об этом говорило уже то упорство, с каким они постоянно пререкались. Читая мало и потому серьезно относясь к тому, что он читал, Бак не мог взять в толк, как это обычно такая разумная Лоринда в свободное время читает романы о страдающих принцессах. А когда она задорно утверждала, что такое чтение – лучшее руководство в жизни, нежели Антони Троллоп или Томас Харди, Бак рычал с беспомощностью затравленного зверя, нервно набивал свои трубки и выколачивал их о каминную полку. Но он одобрял отношения Дормэса и Лоринды, о которых догадывался только он (да еще Шэд Ледью!), а вокруг Дормэса, который был на десять лет старше его, этот лохматый лесной человек суетился с надоедливостью старой девы.

Для обоих – Дормэса и Лоринды – уединенная хибарка стала укромным убежищем. А они стали очень нуждаться в нем в конце февраля, недель через пять после избрания Уиндрипа.

Несмотря на забастовки и восстания по всей стране беспощадно подавляемые минитменами, Унндрип по-прежнему крепко сидел в Вашингтоне. Четыре члена Верховного суда, имевшие репутацию наиболее либеральных, сложили с себя полномочия и их заменили никому не известные юристы, бывшие с президентом Уиндрипом на короткой ноге. Несколько членов Конгресса все еще находились «под защитой» в окружной тюрьме; на прочих пролился ослепительный свет богини разума, и они благополучно вернулись в Капитолий. Минитмены все больше усердствовали – они по-прежнему считались добровольцами, но получали «в счет расходов» гораздо больше, чем солдаты регулярной армии. Никогда еще за всю историю Америки приверженцы президента не были в такой мере ублаготворены; они назначались не только на все имеющиеся политические посты, но и на несуществующие; о неприятностях, вроде расследований Конгресса, теперь не могло быть и речи, и люди, официально утверждавшие договоры, состояли в наилучших отношениях с подрядчиками… Один видавший виды лоббист стальных компаний жаловался, что для него работа потеряла всякий интерес: это уже не спорт, когда вам не только разрешают, но просто ждут от вас, что вы обведете вокруг пальца всех правительственных агентов.

Ни одно нововведение не обсуждалось так, как предписание президента немедленно ликвидировать самостоятельность различных штатов и разделить всю страну на восемь «областей» – с тем, чтобы сэкономить на содержании губернаторов и иных государственных чиновников, утверждал Уиндрип; с тем, чтобы собрать в крепкий кулак всю его личную армию и прибрать к рукам всю страну, – так утверждали враги Уиндрипа.

Каждая область делилась на пронумерованные районы, район – на округа, обозначавшиеся буквами алфавита, в округе административными единицами считались уезды и крупные города, причем только за последними сохранялись их старые названия, воскрешавшие на страх президенту Уиндрипу воспоминания о славных днях местной истории. Уже ходили слухи, что в ближайшее время правительство заменит названия и этих городов, что уже с нежностью подумывают о том, как хорошо бы называть Нью-Йорк «Берзелиэн», а Сан-Франциско – «Сан-Сарасон». Возможно, слухи эти были ложные.

Северо-Восточная область, например, делилась на шесть районов. Из них третий район – район Дормэса Джессэпа, включавший Вермонт и Нью-Гемпшир, – делился на четыре «округа» (Вермонт южный и северный и Нью-Гемпшир южный и северный) со столицей в Ганновере (районный уполномоченный попросту выгнал студентов из Дортмутского морского колледжа и занял его помещения под свои канцелярии, к большому удовольствию Амхерстского, Уильямского и Йельского университетов).

Итак, Дормэс жил теперь в Северо-Восточной области, Район 3, Округ Б, уезд Бьюла, имея над собой, к своей великой радости и восторгу, областного уполномоченного, районного уполномоченного, окружного уполномоченного, помощника окружного уполномоченного, ведающего уездом Бьюла, всю подобающую их званию охрану из минитменов, а также чрезвычайных военных судей.

Граждане, прожившие в каком-нибудь штате свыше десяти лет, по всей видимости, гораздо более горячо принимали к сердцу потерю индивидуальности своего штата, чем кастрацию Конгресса и Верховного суда Соединенных Штатов; это огорчало их не меньше, чем тот факт, что хотя прошел уже январь и февраль и почти весь март, а они все еще не получили от правительства подарка в 5 тысяч (а может быть, еще и в 10 тысяч долларов) на брата; не получили ничего, кроме утешительных бюллетеней из Вашингтона о беспрерывных заседаниях главного податного управления.

Виргинцы, деды которых сражались в рядах армии генерала Ли, грозно клялись, что не отдадут священного имени штата и не позволят включить его в произвольно созданную административную единицу, состоящую одиннадцати Южных штатов; жители Сан-Франциско, до сих пор презиравшие жителей Лос-Анжелоса даже больше, нежели туземцев Майами, теперь горько oплакивали разделение Калифорнии и присоединение се верной ее части к Орегону, Неваде и другим штатам, образовавшим «Горную и Тихоокеанскую области», в то время как Южная Калифорния без ее согласия была влита в Юго-Западную область вместе с Аризоной, Нью-Мексико, Техасом, Оклахомой и Гавайскими островами Некоторое представление о планах Бэза Уиндрипа на будущее можно было получить из его заявления о том что эта Юго-Западная область может также претендовать на «все части Мексики, которые США сочтут нужным занять в качестве защитной меры против всем известного вероломства Мексики и против замышляемых там заговоров евреев».

«В своей заботливости о будущности других стран Ли Сарасон, пожалуй, превосходит даже Гитлера и Альфреда Розенберга», – вздыхал Дормэс.

Областным уполномоченным по Северо-Восточной области, включающей северную часть штата Нью-Йорк и Новую Англию, был назначен полковник Дьюи Хэйк, этот солдат-юрист-политик-авиатор, наиболее невозмутимо наглый из всех сподвижников Уиндрипа, сумевший тем не менее во время предвыборной кампании очаровать шахтеров и рыбаков. То была хищная птица, любившая кровавую пишу. Уполномоченным района 3 (Вермонт и Нью-Гемпшир) оказался (назначение это вызвало у Дормэса и смех и гнев) не кто иной, как Джон Селливэн Рийк, – этот самый надутый из всех дураков, самый болтливый из всех болтунов, самая покладистая политическая марионетка во всей северной Новой Англии; в свое время он был губернатором от республиканской партии, но в перегонном кубе уиндриповского патриотизма обернулся членом Лиги.