В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

Они залегли возле межи, почти на том месте, где мы несколько дней назад оставили наспех отрытые окопы. Они их, видимо, заметили, потому что начали перебегать ближе к меже. Автоматчики стерегли их: как только кто-нибудь вставал, тотчас открывали прицельный огонь.

Видно было, как легко раненные немецкие автоматчики уползали к своим окопам. Чтобы хоть как-то выручить свою пехоту, залегшую на нейтральной полосе, немцы усилили артиллерийский и минометный огонь. Нам пришлось на время убрать с брустверов автоматы и пулеметы. Немцы воспользовались паузой, поднялись и начали отходить. Сперва они уводили раненых. Потом на плащ-палатках стали утаскивать убитых.

Наши минометчики не прекращали обстрела. Кидали мины точно, плотно накрывая площадь. Командовал ротой минометчиков, которая помогала нам на нашем плацдарме, старший лейтенант Ксенофонтов. Запомнил я и фамилию командира одного из минометных взводов – лейтенант Соломатин.

Наши минометчики своим своевременным, точным и согласованным огнем избавили нас от потерь, не допустили рукопашной схватки. Если бы немцы ворвались в нашу траншею, потери могли бы быть большими.

Когда огонь первого отделения немного ослаб, а немцы стали откатываться, я пополз по траншее. Траншея полностью еще не была отрыта. Да и заглубить ее еще не успели как следует. Добрался до командира отделения. Спросил: «Почему ослабил огонь?» – «Патроны бережем. Сейчас снова полезут», – ответил сержант. Сказал-то мне сержант одно, а отделение занималось другим. Солдаты, воспользовавшись паузой, выносили из окопов убитых и раненых. Раненых уводили к парому. Солдаты у меня были, как я уже говорил, опытные. Они и сами уже хорошо знали, что надо делать в ту или иную минуту.

Мы сидели в окопе, наблюдали за противником. Сержант покрутил головой и сказал: «Немцы завоняли. Особенно ночью сильно воняют, когда ветер утихает. Кашу Серебрякова есть невозможно. Как назло. Старшина термосы привозит, а тут ветер утихает…» – «Да, – сказал я, – впереди трупы, позади трупы… Ночью пошлите своих солдат. Пусть закопают их как следует. Чтобы было понятно, что это могилы и какие солдаты там зарыты, насыпьте холмики и положите сверху их каски». – «В их касках наши ребята воду носят из Днестра». – «Воду принесете в котелках. Каски положите на могилы. Таков порядок». – «Кто его заводил, этот порядок? Что-то не слышал». – «Мы». – «Хорошо», – наконец согласился сержант. Я знал, что он выполнит то, с чем согласился. «Сколько немцев уничтожило отделение?» – спросил я сержанта.

Подсчеты уничтоженного противника мы вели. Но бывали периоды боев, когда сделать это было практически невозможно. «Тут, товарищ лейтенант, не разберешь теперь, чьи лежат. И наши, и минометчиков. Все в куче. Вон они. Надо бы, конечно, сосчитать. И поделить поровну. Чтобы никому необидно было. А пока не считал. Некогда было».

Ночью солдаты первого отделения ползком добрались до окопов, которые находились метрах в сорока в нашем тылу и которые мы отбили во время ночной атаки. Завалили землей окопы с трупами немцев. Сделали небольшие холмики и сверху положили каски. Приказ мой исполнили в точности.

После этого немцы не предпринимали никаких решительных действий до 28 апреля, до нашей замены.

Наш сосед, вторая стрелковая рота, понес большие потери от бомбардировки и артиллерийско-минометного огня. Потери нашей роты были значительно меньшими.

Однажды ночью саперной лопатой я нарезал дерна и на бруствере своего окопа соорудил амбразуру. Работой своей был доволен: можно было свободно встать и оставаться при этом незамеченным, можно было свободно наблюдать за противником. Но и за мной, оказывается, началось усиленное наблюдение. Немецкий снайпер, появившийся на участке нашего фронта, обратил внимание на необычное сооружение. Только я выглянул в свою амбразуру, повернул голову вправо, как раздался взрыв. Не выстрел, а именно взрыв. В глаза ударило землей. Еще не зная, что со мной, я опустился на дно окопа. «Петр Маркович, – позвал я своего связного, – посмотри, что у меня с глазами. Ничего не вижу». Петр Маркович наклонился ко мне, осмотрел глаза и говорит: «Глаза, слава богу, целы. Только забиты землей».

Я почти на ощупь достал перевязочный пакет. Разрезал бинт на части. Петр Маркович взял фляжку с водой и этими тампонами стал промывать, прочищать мне глаза. Выворачивает мне веки и приговаривает: «Это снайпер. Не даст он нам покоя. Головы не поднимешь. Он понял, кто тут находится. Охотиться теперь будет. Надо менять окоп. И зачем вы, товарищ лейтенант, этот дзот сгородили? До него все было тихо». – «Ладно, Петр Маркович, хватит тебе стонать. Скажи ребятам, чтобы голову убрали. Снайпер работает».

Снайпер стрелял с одной из мельниц. Стрелял не прямо по фронту, а под углом 45 градусов. Одна из мельниц как раз и стояла под этим углом к нашему окопу.

Глаза сильно болели. Петр Маркович – не медсестра. Медсестра, может, своими пальчиками сделала бы промывку и прочистку бережнее. А Петр Маркович незнакомую ему работу делал как мог, выскабливал грязь из моих глаз, как из лошадиного копыта. Ну да спасибо ему и за это. Прочистил, промыл. Намучил, конечно. Зрение вначале было неважное. «Ты мне, – говорю связному, – наверное, весь фарфор стер». А Петр Маркович только смеется и табачок свой покуривает. «Ничего, – говорит, – скоро видеть будешь лучше, чем до этого». И правда, радуга постепенно из глаз исчезла, видеть стал по-прежнему хорошо.

В нашем окопе лежали два накрытых плащ-палаткой пулемета. Как раз перед злополучным выстрелом снайпера я смазал затворные рамы, прочистил газовые камеры, почистил и смазал диски. И теперь зарядил их бронебойно-зажигательными. Не нравились мне эти ветряки. На них наверняка прятались немецкие корректировщики и передавали точные данные для минометчиков и артиллеристов. Потому-то они так точно лупили по нашим окопам. А теперь вот еще и снайпер появился…

Ночью мы с Петром Марковичем все же сменили окоп. Теперь я находился в центре второго отделения нашего взвода.

Утром начали высматривать, в какой же из двух мельниц может сидеть снайпер. Мы уже более или менее знали их повадки. Обычно они выбирались на огневую и начинали свою охоту до начала перестрелки. Сонные солдаты теряют осторожность, внимание и становятся их легкой добычей.

Я взял один из пулеметов, установил прицел. До мельницы было 450–500 метров. Самая дистанция для снайпера. И начал стрелять короткими очередями. Я надеялся подстрелить немца в тот момент, когда он станет взбираться на свою огневую. Так и выпустил первый диск целиком – 49 патронов как один. Вначале обстрелял одну мельницу, потом другую. Мне хотелось поджечь ветряки. Один за другим. Возможно, снайпер прятался за каменными жерновами. Просто так его было взять трудно. Мой первый и второй диски были заряжены так: через каждые десять бронезажигательных патронов я заряжал по пять зажигательных. Я обстреливал мельницы целый день. И три раза при этом менял окоп. Так продолжалось до 20 апреля, целых три дня. Днем я готовил ручные пулеметы, чистил, смазывал, заряжал диски. Ночью менял окоп. А рано утром, каждый раз смещая время на десять – пятнадцать минут, начинал обстрел мельниц.