От протопопа Аввакума до Федора Абрамова: жития «грешных святых» в русской литературе - Маргарита Климова

222

Впрочем, и агиографическая традиция, и внявшая ей русская классическая литература фигуры блудниц-проповедниц изображали и ранее. Так, св. Мария Египетская оказывается наставницей возгордившегося аскета Зосимы. Могут возразить, что это блудница уже раскаявшаяся, но в сонме «святых грешниц» мы встречаем и упомянутую ранее блаженную Таисию, помнящую о Боге даже в пропасти своего вынужденного обстоятельствами падения. Подобно ей, Сонечка Мармеладова, еще не порвавшая со своим ненавистным, но практически неизбежным в ее ситуации ремеслом, напоминает о Боге убийце Раскольникову, что, в конечном счете, поможет ему победить терзающего его беса гордыни и встать на путь нравственного возрождения.

223

Горький А. М. Полн. собр. соч. М., 1971. Т. 10. С. 704.

224

Например, В. М. Гаршин, описав неудачную попытку такого «спасения» в рассказе «Происшествие», снова вернулся к образу Надежды Николаевны в одноименной повести, но со странной неизбежностью мелодраматически разрушил возможность ее семейного счастья с любимым ею и любящим человеком. В этом же плане показательна художественная полемика романа Ф. М. Достоевского «Идиот» с толкованием образа «публичной женщины» и ее положения в обществе в весьма популярном тогда романе А. Дюма-сына «Дама с камелиями». См.: Альтман М. С. Достоевский и роман А. Дюма «Дама с камелиями» // Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963. С. 359–369.

225

Об эмансипирующем значении идей раннего христианства для женщин Римской империи см.: Аман А.-Г. Повседневная жизнь первых христиан. 95–197. М., 2003. С. 75–82. Первым ответом женщин на Благую Весть Иисуса стал многочисленный сонм мучениц начальных веков христианства. Выразительный коллективный портрет святых подвижниц Восточной церкви можно составить по одноименному агиографическому своду Филарета (Гумилевского).

226

Русские святые / Жития собрала монахиня Таисия. СПб., 2001. С. 427–428.

227

Зайцев Б. К. Собр. соч. в 5 т. Т. 7 (доп.). Святая Русь. Избранная духовная проза. М., 2000. С. 246–249.

228

См.: Белова О. В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символов. М., 2000. С 120–122.

229

Влиянием жанра народной религиозной легенды, вероятно, объясняются не поддающиеся логическому объяснению превращения центральной метафоры новеллы – «тяжелого сердца» завистника. «Тяжкое», это сердце нуждается не только в облегчении (о чем обещает молить Бога перед смертью жена героя), но и в смягчении. Это порождает две новые параллельные метафоры: перемалывание грешного сердца невидимой мельницей и его одновременное «перетлевание» в огне охватившего это сердце умиления.

230

Второе обозначение представляется нам более точным, ибо своеобразие этого художественного мира определено не только его географическими границами. Так, ничем вроде бы не связана с Русским Севером «типично абрамовская» героиня рассказа «Слон голубоглазый».

231

См.: Панкин Б. Федор Александрович Абрамов // Краткая литературная энциклопедия. М., 1978. Т. 9. С. 20.

232

Материалы незавершенной писателем «Чистой книги» отодвигают эту границу к началу ХХ века. См.: Абрамов Ф. Чистая книга: Избранное. М., 2003. С. 573–795.

233

Земля Федорова Абрамова. М., 1986, С. 145–146.

234

См.: Каяткин А. А. Абрамовское прочтение двух «женских» сюжетов // Молодая филология – 2. Новосибирск, 1998. С. 167–174.

235

Бушуева С. И. Мотивы, образы, сюжеты древнерусской литературы в современной советской прозе на примере творчества Ф. А. Абрамова. Авто-реф. дис. … канд. филол. наук. М., 1988.

236

Библиографию работ о религиозно-нравственных аспектах творчества В. В. Личутина, неразрывно связанных с древнерусской традицией, см.: Христианство и новая русская литература XVIII–XX веков: Библиографический указатель. 1800–2000. СПб., 2002. С. 727.

237

Земля Федора Абрамова. С. 29, 33–34, 148–149 и др.

238

«Тетка Иринья» появляется также в воспоминаниях автобиографичного повествователя в рассказе «Слон голубоглазый». Назначение ее фигуры в композиции этого текста отчасти напоминает об агиографическом приеме синкрисиса, ибо она (возможно, неосознанно для самого писателя) бросает «житийный» отсвет и на его заглавную героиню, скромную советскую труженицу, всей своей жизнью утверждавшей непреходящую ценность Добра и Милосердия.

239

Федотов Г. П. Святые Древней Руси (X–XVII ст.). Ростов-на-Дону, 1999.

240

Топоров В. Н. Святые и святость в русской духовной культуре. Т. 1–2. М., 1995–1998.

241

К этому типу можно отнести уже первых святых, канонизированных Русской Церковью – убитых в братоубийственной феодальной войне молодых князей Бориса и Глеба. См.: Федотов Г. П. Святые Древней Руси. С. 19–36.

242

Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв. Л., 1973. Описанная далее особенность народных житий справедлива и для ранней сибирской агиографии.

243

См.: Левин И. От тела к культу // Левин И. Двоеверие и народная религия в истории России. С. 162–190.

244

Обе пары страстотерпцев в официальных месяцесловах объявляются монахами островных обителей, плывшими на материк за провизией для братии, но это, по всей видимости, только позднейший благочестивый домысел. Ранние рассказы об этих святых такой подробности не знают, да и само совладение ситуации в обоих житиях подозрительно. Кроме того, известно, что Иоанн и Логгин Яренгские погибли поодиночке и в разное время и лишь народный культ объединил их в едином кратком Житии.

245

Крутикова-Абрамова Л. Федор Абрамов и христианство // Нева. 1997. № 10. С. 73.

246

Левин И. Двоеверие и народная религия в истории России. С. 27–29.

247

См.: Климова М. Н. Отражения мифа о великом грешнике в рассказе А. М. Горького «Отшельник» // Вестник Томского гос. пед. ун-та. Сер.: Гуманитарные науки (Филология). 2000. Вып. 6. С. 39–42.

248

Такая трактовка темы подвижничества заявлена уже в раннем рассказе «Сосновые дети», неизменной она остается и в позднем «триптихе о праведниках», включившем рассказы «Из колена Авакумова», «Сказание о великом коммунаре» и «Слон голубоглазый».

249

По замыслу Ф. А. Абрамова, этот же акт самопожертвования для усмирения братоубийственной розни должна была повторить в годы Гражданской войны народная сказительница Махонька, одна из центральных героинь его закатного романа «Чистая книга». См.: Абрамов Ф. Чистая книга. С. 674–676.

250

Абрамов Ф. А. Собр. соч. в 6 т. Л., 1991. Т. 2. С. 453.

251

Там же. С. 439–440.

252

Заметим, кстати, что в данном случае упреки критиков в «книжности» образа справедливы. Писателя, как не странно, подвела именно его образованность в мировой духовной культуре. Образ кающейся в пустыне Марии Магдалины явно навеян эрмитажным полотном Тициана, иллюстрирующим ее католическое Житие. Каноническому православию образ кающейся грешницы из Магдалы, как уже не раз нами говорилось, глубоко чужд, не знает его, насколько нам известно, и русская народная вера.

253

Абрамов Ф. А. Собр. соч. Т. 2. С. 601.

254

Слегка намечено зарождение народного культа святой-страстотерпицы в рассказе Ф. А. Абрамова «Из колена Аввакумова» (1978). Героиня рассказа, старообрядка Соломея, претерпела в течение своей долгой жизни не только гонения за веру, но и незаслуженные обиды и поношения от односельчан, наградивших ее семью позорным клеймом колдунов-«икотников». В конце рассказа Соломея умирает смертью праведницы в первый день Пасхи на глазах потрясенных жителей села. Только теперь им открывается: «…святая тая меж нас жила». Но культ еще не возник, и рассказ завершается скорбным описанием одинокой могилы страстотерпицы. Судя по дошедшим фрагментам, историю членов другой семьи оклеветанных «икотников» писатель собирался рассказать в «Чистой книге».

255

Бушуева С. И. Мотивы, образы, сюжеты древнерусской литературы… С. 16.

256

В свете позднейших событий (коммунист Абрамов не дожил до крушения и распада Советского Союза) эта подробность вырастает и до еще более емкого и трагического символа, а горькая прозорливость Абрамова-писателя становится прямо-таки пророческой.

257

Постатейную роспись этих рукописей см.: Славяно-русские рукописи Научной библиотеки Томского государственного университета: Каталог. Вып. 1. XV–XVII вв. / Сост. В. А. Есипова. Томск, 2007. С. 15–104; 146–219. Использование этих случайных списков оправдано, на наш взгляд, слабой изученностью рукописной традиции памятника. Обе рукописи относятся ко Второй редакции Пролога, но отличаются многочисленными разночтениями (отклонения в датах почитания святых, пропуски и вставки), нередко сопоставимыми с материалами ранних русских месяцесловов. Особенно примечателен в этом отношении список П-1.