Наполеон Первый. Его жизнь и его время - Фридрих Кирхейзен

Лишенные свободы, едва вкусив ее блага, мы в течение двадцати лет были связаны с монархией!

В течение двадцати лет жили мы без всякой надежды, под гнетом насильственного правления, но вот разразилась могучая революция, вернувшая людям их права и французам их отечество! Она оживила нас вновь и пробудила в наших измученных сердцах новую надежду.

Страх за судьбу и тяжесть цепей, бремя которых тяготит сейчас больше, чем прежде, вызвало на острове незначительное восстание, омрачившее не надолго спокойствие. Но вера, которую питает в вас корсиканский народ, безгранична…”

Граф Колонна ди Чезаре-Рокка и депутат Саличетти в согласии с находящимися в Версале патриотами предложили собранию проект учреждения комитета из двадцати трех человек, которые должны были быть избраны в провинциях, чтобы охранять наши права. Мы с нетерпением ждали осуществления этого проекта, продиктованного патриотизмом и чистейшим воодушевлением. Но незаконное собрание “12” привлекло к себе всеобщее внимание. В Аяччио уже наперед все отказались исполнять его постановления. Какое право имеют “12” аристократов представлять собою нацию? Они, постоянными стремлениями которых было поднятие налогов? Они всегда были орудием в руках интенданта. Какое право имеют они выносить решение по вопросам общего блага?

Все думали вначале, что их собрание будет обсуждать только вопрос о налогах.

Неожиданно мы получили сообщение от них о том, что они обсудили предложения наших депутатов и отвергли их, как позорные, опасные, неосуществимые. В качестве причины они указывают на то, что собрания для выбора комитета вызывают всегда беспорядки и брожение! Самый комитет не имеет цели, потому что всюду царит полнейшее спокойствие! Далее, потому, что проведение его в жизнь стоит огромных сумм, отчасти на жалование двадцати трем лицам, отчасти же на содержание милиции, – сумма эта простирается приблизительно до миллиона франков. Далее, потому, что страна лишена части своих землевладельцев! Потому, что Его Величество выведет тогда войска, и Корсика пойдет навстречу разрушению!

Сколь прискорбно для нас слышать из уст наших же соотечественников софизмы, бывшие испокон века языком рабства и деспотии!.. Так, значит, мы никогда не должны собираться?.. И нами должен править интендант?

Одна мысль об этом страшит! “Всюду царит полнейшее спокойствие!” Зачем же тогда с такой настойчивостью требовали войска? Зачем посылали чрезвычайных комиссаров?.. Разве только восстание народа виною в беспорядках и волнениях? Разве собственность и казна могут грабиться одним только народом? Если царит тирания, если правительственные чиновники не пользуются доверием, если они угнетают, и раз их ненавидят, – разве можно сказать, что все совершенно спокойно?

Да, высокое собрание, мы можем заявить, положа руку на сердце: наш народ оклеветан, нас попытались запугать лживыми и смешными угрозами. Попытались обмануть утверждением, будто земледелие лишится части рабочих рук. Нет, никогда свобода не будет препятствием для земледелия! Лишь тирания и деспотизм опустошают страну!..”

За этим обращением нельзя не признать известного красноречия и энергичного тона. Но разве могло оно изменить положение вещей? Какое дело было Национальному собранию до того, что Корсика все еще угнетена? Оно получало ежедневно столько прошений и заявлений, что не обращало внимания почти ни на одно, как бы оно ни отличалось от прочих!

Бонапарт и сторонники его пришли скоро к убеждению, что для того чтобы чего-либо достигнуть, они должны перенести свою деятельность в Бастию, в центр правительства. Быстро решившись, Наполеон отправился в Бастию вместе со своей партией. Они хотели делом показать Национальному собранию, каково положение на Корсике, которая, “будучи управляема дурными чиновниками, находится в полном распоряжении губернатора и его присных!” Здесь им скорее, нежели в Аяччио, удастся образовать гражданскую милицию.

Едва прибыв в Бастию, Наполеон роздал патриотам трехцветные кокарды и уже на следующий день, в воскресенье, бастианцы отправились к дому губернатора, слабого, нерешительного человека, боявшегося всякого проявления насилия. Они старались воздействовать на него словами. Баррен сперва стал было отговариваться тем, что у него нет никаких предписаний от правительства, но в конце концов уступил и сам надел трехцветную кокарду. Офицерам, однако, он приказал сохранить белое знамя. Но солдаты скоро перешли на сторону Наполеона и тоже все прикололи к шляпам трехцветки. Получив, однако, приказ от офицеров, они не оказали сопротивления. Воспротивился только один, который и был за это наказан. Граждане все без исключения с гордостью надели национальные цвета; город охватило волнение. Бонапарт посылал предложение за предложением губернатору, чтобы побудить его к образованию милиции, но тщетно. Единственно, на что наконец согласился генерал Баррен, было разрешение носить трехцветные кокарды.

Воодушевленный этой первой уступкой. Наполеон решил действовать самостоятельно и подготовить все к образованию милиции, не подав ни малейшего вида французам. Однажды утром, пятого ноября 1789 года, все жители Бастии вышли из домов вооруженные. Молча направились они в церковь Святого Джиованно, где должна была состояться официальная перепись.

После тщетных попыток гарнизона обезоружить граждан, милиция завладела Бастией и сумела ее удержать за собою. Когда же порядок был водворен, зачинщик восстания, артиллерийский лейтенант Бонапарт, должен был, по приказанию губернатора, покинуть город.

Он не обратил на это никакого внимания. Он достиг чего хотел. Торжественно воскликнул он: “Наши братья в Бастии порвали на тысячи кусков свои цепи!” Гораздо важнее казалось ему довести до сведения Национального собрания об одержанной победе прежде, чем губернатору удастся послать свое донесение. С лихорадочным волнением ждал Наполеон ответа. Он мог быть, однако, совершенно спокойным, так как в Париже орудовал Саличетти со всем своим влиянием на соотечественников. Они ведь в письме, подписанном Джиованно Баттиста Галеаццини, Гваско и Пиетро Морато, обращенном к нему и Колонне, энергично требовали, чтобы участь Корсики была наконец решена. Они требовали присоединения к Франции, а не к Генуе. Когда они станут французами, – все рабство придет к концу. Они сами будут управлять своим островом, сами защищаться. Их соотечественники подучат должности, и все это будет способствовать пробуждению корсиканского самосознания, которое настолько упало из-за владычества иностранных чиновников.

Письмо это было прочтено в заседании 30 ноября 1789 года Вольнеем, и Национальное собрание постановило, что остров Корсика образует часть французского государства. Жители острова управляются на основании той же конституции, как и другие французы, и король должен посылать и на Корсику все постановления Национального собрания.