Время жить. Пенталогия (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович

– Ты… посланец? – наконец глухо произнес на горданском языке голос из динамика, закрепленного на плече пришельца. – Посланец… от кого?… Отвечай.

Удивительно, но Скэб понял мгновенно.

– Я посланец, – сказал он, стараясь выговаривать слова как можно более четко. – Я Сеймор Скэб, глава аппарата сотрудников президента Горданы Лерида Кирстена. Я прибыл, чтобы провести переговоры с представителем председателя Совета Пятнадцати Оонка. На это у меня есть полномочия, врученные мне моим президентом.

– Я доложу о вас, – коротко ответил офицер-спецотделец. Он не совсем понял, что представляет собой должность Скэба, что-то вроде министра двора, и почувствовал даже некоторое уважение к собеседнику. Сановник высокого ранга сам отправляется на другой континент, сам пилотирует весьма ненадежный на вид летательный аппарат. Совсем не похоже на Кронтэю. И на Метрополию, кстати, тоже.

Связавшись с кораблем и дождавшись, пока командир Пээл получит ответ из штаба, офицер-спецотделец уже вполне доброжелательно повернулся к Скэбу.

– Я счастлив приветствовать вас, – заявил он почти официально. – Пройдемте со мной. Переговоры вам предстоит вести с другими людьми и в другом месте…

Он уже твердо решил воспринимать Скэба как равного.

В главной рубке Пээл, наконец, повернулся к Боорку, все еще стоявшему навытяжку перед командирским пультом.

– Младший-один, срок вашего дежурства еще не истек. Потрудитесь подготовиться к принятию шаттла, который высылает штаб за нашим гостем. – И немного тише: – Штаб не настаивает на вынесении вам взыскания, Боорк, и я тоже не буду настаивать. Но от обязанностей координатора ПНК я вас освобождаю. Поступите в распоряжение группы контроля. И запомните, Боорк, сегодня вам повезло, но хранит вас Небо, если вы опять вздумаете, так сказать, проявить излишнюю инициативу!

Глава 11. Власть над душами

Добраться до оазиса до наступления дневной жары так и не удалось. Кен Собеско рассчитал все правильно и даже с запасом, но как-то упустил из виду, что все предыдущие разы попадал в оазис по воздуху. Короче говоря, Собеско не придал должного внимания тому, что почти половину пути им пришлось пройти по зарослям стланника.

Стланник – самое, пожалуй, распространенное растение пустыни, странное создание странной земли, где вот уже пятьсот тысяч лет не идут дожди. Его кривые, узловатые плети тянутся на десятки метров, переплетаясь друг с другом, оплетая обломки скал и протягивая свой полог над ямами и трещинами. Корни стланника уходят вглубь на многие метры, впиваясь даже в камень, а его жесткие круглые листья, настолько насыщенные минеральными солями, что ими брезгуют даже непритязательные пустынные жители, каждую ночь разворачиваются, чтобы уловить малейший намек на влагу в ночном ветре, а с восходом солнца снова сворачиваются в наглухо закрытые трубки, усеянные колючками.

Под покровом стланника создается свой особый микроклимат. Там в изобилии растет серый пустынный лишайник, пускает корни колючка перекати-поля, прячет свои лакомые плоды пустынная дыня-цама, вьют гнезда птицы и шныряют мелкие грызуны, за которыми охотится верткая, быстрая и свирепая ошейниковая куница… Всем им стланник оказывает свое гостеприимство, нарушить которое не в силах ни гроза пустыни поджарый песчаный волк, ни человек с копьем или иным оружием.

Стланниковая чаща достает среднему человеку почти до бедра, не давая прохода, а тяжелая, насыщенная солями древесина до того тверда, что затупляет топоры и мачете и плохо поддается даже огню. Поэтому Собеско, Билону, Дагу, Торкасу и Телшие, направляющимся в оазис, пришлось тратить время на обход – идти по гребням холмов, пробираться по осыпям, пересекать язык щебневой пустыни, где не укорениться даже вездесущему стланнику.

Солнце поднялось уже высоко, когда перед ними, наконец, открылось глубокое затененное ущелье, где блестела гладь небольшого озера, зеленела листва деревьев и кустарников, а ветер доносил крики птиц и приглушенное расстоянием блеяние кумаков.

В оазисе жили кочевники пустыни, а где живут они, там есть и кумаки – голенастые длинношееи травоядные с жесткой черно-белой шерстью, жирными задами, противным характером и способностью схрупать и переварить все, что растет или движется, включая даже совершенно несъедобный стланник.

Кумак для кочевника – это все. Молоко и мясо, шерсть, из которой делают одежду и одеяла, топливо и шкуры, и даже средство передвижения. Кочевники не только навьючивали кумаков своим скудным скарбом, но даже – вещь совершенно невиданная и не имеющая аналогов на Филлине – ездили у них на спинах, управляя животными с помощью гортанных команд или ремешков, прикрепленных к особым намордникам.

Впрочем, такими странными, не похожими ни на кого и ни на что кочевники были всегда. Они не походили ни на светлокожих жителей Приморья, ни на высоких смуглых заморцев, ни даже на приземистых, плосколицых и бронзовокожих жителей далеких восточных земель. Кочевники были маленькими, щуплыми, тонкокостными людьми с очень темной, почти черной кожей, и еще у них были бороды – не маленькие аккуратные бородки, которыми щеголяют жители Заморья, нет, они буквально до глаз зарастали черным, жестким, курчавым, диким волосом, к старости становящимся серым, словно остывший пепел.

Когда-то, судя по археологическим раскопкам и древним летописям, люди этой расы населяли все Северное Заморье. Но около семи тысяч лет назад пришедшие из-за Срединного моря белокожие охотники, более высокие и сильные, вооруженные тяжелыми копьями и длинными луками, загнали их в пустыню, а на юг не дали пробиться жители Центрального Заморья, у которых как раз в то время возникли первые древние царства.

Со временем кочевники приспособились к жизни в пустыне, часть из них кочевала по ее окраинам, двигаясь за стадами своих кумаков, а часть жила оседло в редких оазисах, выращивала какие-то злаки и овощи, воевала со своими кочевыми сородичами и даже слегка торговала с народами, живущими к северу или к югу от пустыни.

Этот оазис лежал в стороне от древнего караванного пути, безводные каменистые пустыни отделяли его и от областей, контролируемых дикими кочевниками, поэтому к чужим в этих местах относились вполне дружелюбно. В деревушке даже была миссионерская станция, на которую, в основном, и рассчитывал Собеско, надеясь предупредить жителей оазиса об опасностях "показательной атаки".

Ущелье было открытым с северо-запада, где зеленые кустарники понемногу уступали место сухой колючке. Именно в эту сторону все чаще поворачивалась голова Майдера Билона, спускавшегося вслед за Собеско по узкой тропинке, петлявшей по крутому склону.

Там, на северо-западе, остались космический корабль пришельцев, старый лагерь и… могила Хольна. Билон навсегда запомнил, как они несли кровавые ошметки, оставшиеся от тела геолога, в свой лагерь. В тот же день они с помощью динамита выкопали могилу и оставили Хольна в этой бесплодной земле, сложив вместо надгробия пирамиду из камней. Сейчас эти камни, наверное, уже здорово накалились под безжалостным солнцем…

Зермандец Телшие, идущий вслед за Билоном, переносил жару легче других. В конце концов, он был сыном потомственного караванщика, да и сам не раз пересекал пустыню – и в ту, и в другую сторону.

Телшие тоже думал о Хольне, но мысли его текли совсем по-другому. Убийство вождя не должно было быть забыто. Белые люди скорбят по нему, но в их скорби нет мысли о мести. Нет, Телшие не негодовал и не осуждал их – другой народ, другие обычаи, но здесь, в пустыне, должен править закон пустыни.

Убитый вождь, особенно убитый внезапно, предательски, должен быть отомщен. Отомщен обязательно, пусть с риском для жизни, пусть даже ценою жизни, но что стоит жизнь человека перед древним законом?!

Телшие знал, что именно ему выпала честь вершить закон. Утром он окропил землю своей кровью и обвязал правую руку церемониальным платком. Он был теперь матшаи т"мулькией– тот, кто восстанавливает справедливость, – и должен был идти по этому пути до конца.