Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров

слышал, но сказано, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать… А еще лучше побывать однажды?.. А?.. Ай, сладкие зинданы земли человеков!.. Ай, кладбища с живыми постояльцами!.. Тут, в смрадных, сточных, гнилых ямах-колодцах люди погребены, похоронены, забыты… Замогильные люди… Тут они вьются, как земляные погребальные острые удушливые черви… Тут они вьются… исходят… тщатся… маются… люди-черви…

— Сухейль, Сухейль, а мы хотели построить высокое птичье гнездо любви на дереве… а тут люди живут в земле… роятся люди-черви…

Сухейль, а мы хотели построить гнездо на дереве… да… Айе, Сухейль!.. Арыыыыыык стаааааал рекоооооою!.. Как далеко, Сухейль!..

И пески заметают, заметают, засыпают бедный, малый изумрудный мой посев!..

Но!..

— Кара-Бутон, я верну вам вашу подлую ночную стрелу!.. Верну!..

Но как выбраться, вырваться из этого зиндана? Из этой могильной затхлой глубокой ямы?..

Я стою по колено в смрадной ползучей глине… Тут сток нечистот, отбросов… Последний колодец… Тут можно умереть, задохнуться от одних гиблых, гнилых запахов… Тьма сырая, густая, непроходимая… Мне кажется, что я один в яме, но я слышу обострившимся ухом, что кто-то стоит рядом со мной, дышит, живет, тянется… ногами перебирает в ползучей донной топкой глине…

— Кто тут? — вздрагиваю я. — Кто тут, во тьме?..

— В древней «Книге о праведном Виразе» сказано, что в аду такой мрак, что, хотя людей там так густо, как волос на голове, каждый думает, что он один… Надо сделать людей одинокими, тогда будет ад на земле. Этого и хотят наши правители…

Айе!.. Я узнаю этот голос… Это голос слепого дервиша-каландара…

— О Аллах! О боже!.. Бобо, вы-то почему здесь?.. За что?.. Старый… Слепой…

И он тоже узнал меня. Узнал…

— Эх, сынок, слепой ты… Любить в наше время — все равно что птице слепо класть яйцо на караванной пыльной проезжей дороге иль строить, вить гнездо в осенних холодных ветвях нагой белой айвы… Прошел караван — и копыто верблюда смяло, убило, размыло, удавило невинное беззащитное яйцо… Налетел ветер — и гнездо распалось, рассыпалось, разлетелось, развеялось…

…Погляди на эти глиняные столетние слепые кибитки… на эти нищие низкие глухие саманные дувалы… На этих детишек с коровьими печальными очами… Разве тут можно любить? Разве можно?.. Разве можно быть богатым среди нищих?..

— О боже!.. Бобо, вы-то почему здесь, в яме?.. За что? Старый… Слепой…

— Сынок, в нашем эмирате все честные дороги, все добрые тропинки, как реки в море, ведут в зиндан… Только слепые, глухие, тупые, злые, сытые не видят этого… Но я вижу, сынок… Хотя у меня нет глаз…

— Ия вижу… вижу… бобо… Теперь вижу!.. Хотя тут темно…

— Есть только одна страшная тьма — тьма души… Ее опасайся… А тьма зиндана целительна… Многие прозревают в этой тьме…

— Я прозрел, бобо. Я хочу выбраться отсюда. И освободить вас… И других, томящихся во всех зинданах земли!..

— Ой, сынок, твоей жизни не хватит…

— Хватит, бобо!..

— Мы поможем! — проговорил в кромешной тьме зиндана чей-то хриплый сильный голос.

— Кто ты, друг?..

— Я дехканин Шукур-ака…

— Я Насреддин, сын горшечника Мустаффы-ата… За что тебя бросили в зиндан, Шукур-ака?..

— Я промахнулся!.. Перепутал немного… Ошибся немного… Неграмотный я… Неученый…

— Что ты сделал?..

— Вместо того чтобы разрыхлить землю под хлопковым кустом, я немного разрыхлил кетменем белую чалму амлякдора — сборщика податей… Главного бухарского сборщика податей… Перепутал белую пышную чалму с кустом хлопковым… Ошибся немного… Неграмотный я… От усталости… Глаза слипались… Спать хотел… Неученый я… Вот и ошибся!.. Вот и в зиндан попал!..

— Кто борется языком, кто — кетменем… Люди разные…

И тут я услыхал чей-то долгий хрупкий вздох во тьме и слабый старческий голос, говорящий молитву:

— Ля илляха иль Аллаху Мухаммад Расуль Улла! В этой тьме не узнаешь, не различишь время молитвы намаза… О Аллах, о всемогущий, прости раба твоего, низкого земляного червя… Пошли исход скорый, быстрый незаметный!.. Пошли, Аллах!.. Пусти в сады медоточивые, цветущие, избыточные… Устал я от ада этого земного… О Аллах, зачем опускаешь ад на землю?.. Как перья ворон летящих…

— Кто вы, домулло? — почтительно проговорил я во тьму.

— Я астролог Ходжа Али Акбар…

— Домулло, а что вы делаете в зиндане?.. Отсюда ведь и звезд не увидишь…

— Я устал от немых созвездий, от равнодушных холодных плеяд… Я стал глядеть на малые грустные близкие огни моей земли… моих ночных бедных селений и кишлаков… на костры пастухов, на угли тануров — печей для выпечки лепешек… на дымы пряных кизяков… на нищие светильники моего народа… Я пришел от великих равнодушных светил неба к родным огням бедной, забитой земли моей… Я стал слушать, что говорят простые люди, а не светила небес… И я предсказал властителям скорую гибель эмирата… Развал, разброд Мавераннахра… Походы победных врагов-степняков… Падение дворцов, крепостей, тронов… Набеги летучих, падучих песков, засыпающих, уморяющих навек древние города… Я ушел от неба на землю… Но земля наша грустна… И мне снова хочется на небо…

— Вначале, домулло, нам нужно выбраться на землю…

— Отсюда никто никогда не выбирался живым… Только мертвым…

— А мы выберемся живыми!.. Айе, выберемся!.. Это говорю вам я, Насреддин, сын горшечника Мустаффы-ата… Стоящий по колено в дерьме!.. Мы выберемся!.. Пусть дерьмо дойдет нам до горла!.. Пусть выше!.. Но мы выберемся!.. Сухейль, мы выберемся!.. Кара-Бутон, я верну вам стрелу!.. Эй, кто там еще во тьме? по колено в дерьме? по горло? по уши? Эй, кто там еще?.. Не таитесь во тьме!.. Отзовитесь!.. Откликнитесь!.. Я освобожу вас!.. Я освобожу вас из всех зинданов!.. Сухейль, ты будешь ждать меня?.. Пока я освобожу всех молчащих, томящихся, бредущих, стоящих в дерьме… Пока не опустеют все зинданы моей земли!.. Сухейль!..

— Сухейль — это звезда Канопус. Главная звезда созвездия Корабль Арго… Это счастливая звезда, — говорит из тьмы астролог Ходжа Али Акбар…

— Домулло, мы увидим эту звезду! Скоро!..

Айе!..

Но тьма!.. Непроходимая!.. Безысходная!.. Тяжкая!.. Удушающая!.. Только шевелятся, дышат незримые люди где-то поблизости… Грязь смрадная течет под ногами… ползет… забирает… Мы словно в огромном глиняном сыром хуме, накрытом душной круглой темной деревянной крышкой… Мы словно мыши, упавшие на дно пустого хума… Скребемся… Тщимся… Маемся… Потом смиряемся… Умираем…

Ни воздуха. Ни света.

Но!..

Айе!.. Какой-то дальний редкий свет брезжит, струится, маячит сверху… Утро, что ли?.. Рассвет?.. Не пойму… Не знаю, сколько дней, недель, лет сижу в зиндане… Здесь время стоит, как вода в брошенном застойном ивовом хаузе… А хауз цветет, а в нем черви блаженствуют, множатся, плодятся, кишат… Червивый хауз…