Тревожная служба. Сборник рассказов - Эрхард Дикс

— Нет, Бергман никогда не научится! А такой специалист, как я, пропадает!

За Беккером рядом с разводящим в машине сидел незнакомый мужчина. Я пытался угадать, кто это. Через несколько минут, когда мы подошли к машине, я узнал голос человека, говорившего со мной по телефону. Мы обменялись рукопожатием.

Автомобиль развернулся, и мы поехали обратно. Смотровая вышка будет занята теперь только пополудни.

Беккер первым начал разговор.

— Почему вы не позвонили мне вчера вечером в полк? — В его голосе звучали нотки упрека.

Я не нашелся, что ответить, хотя подумал о той записке, про которую так часто рассказывал сам же Беккер: «Если ты чем-то озабочен, обращайся к партии!» Я пожал плечами и взглянул на Беккера, но он уже не сердился.

Секретарь парторганизации незаметно приглядывался ко мне. Я все время чувствовал на себе его испытующий взгляд. Но вот наши глаза встретились, и он приветливо улыбнулся.

Я представлял его несколько иным — голос по телефону звучал так молодо. А теперь казалось, что он принадлежал другому человеку. Секретарю было примерно столько же, сколько могло быть сейчас моему отцу. Лицо выглядело усталым, — вероятно, своим звонком я обеспечил ему бессонную ночь. Но держался он бодро и, наверное, чтобы и меня подбодрить, сказал:

— Все в порядке, товарищ Беккер! — Он вытащил сигарету. Цорн щелкнул своей зажигалкой. — Теперь нужно предоставить это дело тем, кто должен его решать. Самое важное, что он остался у нас и мы предостерегли его от роковой ошибки.

Он, конечно, был прав. Ничего иного он и не мог сказать. И тем не менее я спросил:

— И что будет с ним дальше?

Секретарь, чуть усмехнувшись, посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Ты слишком торопишься!»

— Все будет сделано, чтобы разобраться в этом инциденте. Найдется портфель или нет, но правда будет установлена. — Он помолчал и, вновь улыбнувшись, спросил: — Или ты сомневаешься в этом?

Прежде чем я успел ответить, вмешался Цорн:

— Это все выяснится, Ханнес. — Но, заметив осуждающий взгляд Беккера, быстро поправился: — Товарищ фельдфебель. — Он незаметно ткнул меня в бок, но я, конечно, тоже не остался в долгу.

Секретарь, словно ожидая, пока мы успокоимся, задумчиво смотрел в сторону, потирая подбородок. Потом он строго произнес:

— Вальтер Борк должен отвечать. Он готов понести наказание. Я с ним говорил. — Он положил руку мне на плечо. — Этот разговор состоялся благодаря тебе. Попытка побега из республики — несомненный факт. Но он все же остался. Это тоже факт. Ты ведь этого хотел, так?

Я почувствовал легкое смущение, но не от его похвалы, а от того, что́ должен был сейчас сказать.

— Есть еще кое-кто, заинтересованный в том, чтобы Вальтер Борк остался здесь... — Я заметил, что Цорн одобрительно кивает, и закончил: — Его дочь Ута. Если бы она скрыла письмо...

Секретарь не дал мне договорить:

— Да, для нее это было тяжелым испытанием.

Все умолкли, тишину нарушал лишь шум мотора. Вот и первые дома Штейнберга. В деревне начинался обычный день.

У кафе «Зальцбруннен» стоял почтовый автобус, Штейнберг — его последняя станция. Шофер, облокотившись о раскрытое окошко, как обычно, крикнул своим звонким голосом:

— Отто, один кофе! Да покрепче!

Изнутри донесся голос;

— Сейчас подам, по-турецки.

Мы проезжаем мимо.

— К школе, — командует Беккер.

Школа еще пуста. Сегодня последний день каникул. На дворе хлопочет старый Биеншток. Он разгребает гравий на дорожках, выдергивает там и сям сорную траву, которая успела вырасти за то время, пока ее не топтали детские ноги.

У калитки Беккер скомандовал «Стоп» и повернулся ко мне.

— Давай твой автомат и иди, — сказал он и, обращаясь к секретарю, спросил: — Вы не пойдете?

Тот улыбнулся и подмигнул мне:

— Расскажешь ей все сам. Это, наверно, будет не скоро... — И, обращаясь к Беккеру, спросил: — Он ведь не понадобится вам сегодня?

Беккер отрицательно покачал головой. Уже выйдя из машины, я сказал:

— Спасибо вам большое.

Прежде чем снова взвыл мотор, Беккер успел сказать:

— Передавай Уте от меня привет.

Я помахал ему рукой.

— И от меня тоже! — крикнул Цорн уже на ходу.

В стрельчатом окошке показалось лицо Уты.

Идя вдоль посыпанной гравием дорожки между цветами, посаженными папашей Биенштоком, и поднимаясь по узкой деревянной лесенке, я испытывал необъяснимое, незнакомое прежде чувство. Но я знал и другое: я очень люблю Уту.

Она не бросилась к двери, когда я вошел. Стоя у окна и протянув навстречу руки, она в немом ожидании смотрела на меня.

В окне виднелись ветви яблони, отягченные плодами. На небе ни облачка. «Цорн всегда правильно угадывает погоду», — подумалось мне.

Эдмунд Ауэ

КАК В СКАЗКЕ

Стояла зима 1968 года. Снежные заносы, пронизывающий ветер и сильные холода грозили парализовать всю жизнь. Газеты и радио ежедневно сообщали, что прилагаются героические усилия для сохранения нормальных условий жизни и снабжения всем необходимым людей, отрезанных от внешнего мира.

Может быть, некоторые не поймут, зачем я вспоминаю все это, но меня побуждает к тому один случай, в котором, как в фокусе, отразилось чувство товарищества и взаимной выручки наших людей в час испытаний.

Это произошло в горном Рене, расположенном на высоте почти 800 метров над уровнем моря, где в добрые старые времена на тощей горной почве люди в одиночку растили свой хлеб. Годовой заработок кнехта за ежедневный двенадцатичасовой труд не превышал 240 марок. Из родившихся здесь детей выживала только половина, так как врачебная помощь отсутствовала, да и молока не на что было купить. Люди жили в жалких лачугах и вечно впроголодь.

Здесь, в горном Рене, Тюрингия граничит с Гессеном и Баварией, и здесь пролегла граница между двумя германскими государствами, разделившая два мира. Местечко Франкенхайм в прошлом служило тем же, чем в Царской России была Сибирь: сюда ссылали неугодных.

Итак, в тот год в горный Рен однажды ночью неожиданно вернулась зима. Случилось это 6 или 7 мая. Снег и мороз были такими сильными, что старожилы не помнили подобных холодов даже зимой.

Не переставая выл ветер, крутила метель. Поднимаясь высоко в горы, вьюга гигантским белым полипом охватывала все живое. И трудно было представить, уцелел ли кто-нибудь в этом необъятном море снега.

...Пограничники выступили на пост. Свирепый норд-ост обжигал лица. В снежной круговерти трудно было дышать. Все дороги завалило, и только по кронам придорожных деревьев можно было определить шоссе Рейхманнхаузен — Франкенхайм.