Остров вчерашнего дня - Антон Валерьевич Леонтьев

И, взглянув на старую ханжу и поклонницу фашистских идеологий, лицо которой было белее мела, поправился:

– Пардон, триумвиратом вместе с мисс Блор.

Нина все ждала, что и дворецкий, и Филипп Ломбард захрипят, начнут биться в судорогах, а потом, как и Александр Абдулов в советском триллере, упадут лицом на стол, разбивая посуду, но этого не происходило, Ломбард стоял посреди комнаты, а Томас Олдрин полулежал на диване.

– Ну вот, Олдрин, пульс у вас почти в норме, – заявил доктор, отпуская запястье пациента.

– Сэр, какой конфуз, я не знаю, что на меня накатило. Я с вашего позволения встану.

Доктор безапелляционно заявил:

– Оставайтесь на диване, так лучше, иначе опять брякнетесь в обморок.

И, переведя взор на Нину, произнес:

– Вам, мисс, тоже требуется медицинская помощь. Понимаю, индивидуальная реакция на эти идиотские обвинения, которые вообще-то нам зачитал кто? Где этот чертов шутник, который посмел выдвинуть их?

Нина вдруг заметила, что, несмотря на то что на губах доктора Роджерса играла улыбка, с каждым словом трансформировавшаяся в гримасу, голос его становится все визгливее и истеричнее.

Да он сам был под явным впечатлением от произнесенного.

Верно: кем, собственно?

– Истерика – признак плохого воспитания, – отчеканила мисс Блор. – А молодое поколение им грешит, в особенности выросшее за границей…

Ну да, кто о чем, а она об одном: кошмарные иностранцы!

Полковник Маккинзи произнес дрожащим голосом:

– Я не понимаю, что это за выходка.

– Я тоже! – закричала вдруг Тони Марстенс, явно теряя самообладание. – Нет, мы так не договаривались, я хочу обратно в Лондон! Прямо сейчас!

– Не получится, мисс, – произнес мрачно Ломбард и плеснул себе еще коньяку, который залпом и выпил. Нина же подумала, что мистер Ю.Ар. Дадд мог использовать не быстродействующий, а долгоиграющий яд.

И смерть наступит много часов спустя, ночью.

Их первой и одновременно последней ночью на острове Альбатросов: ведь уже через двенадцать часов или чуть больше прибудет, как обещал, капитан Нарракот и заберет их отсюда.

Тут голос подал молчавший доселе судья Уоргрейв.

– Дело не в том, что это за выходка, без сомнений, совершенно безумная, а кто за ней стоит.

Нина, глядя на него и поражаясь его самообладанию, прекрасно знала ответ: за ней стоит сам судья.

Мистер Eu. R. Dudd.

Она сказала, поражаясь тому, как тускло и испуганно звучит ее собственный голос:

– И зачем?

– Что вы сказали? – судья воззрился на нее, а Нина повысила голос:

– Зачем это было сделано, вот в чем вопрос!

Затем, чтобы убить их всех.

Тот, благосклонно кивнув, ответил:

– Что же, мисс, это дельное замечание. Судя по воздействию, которое произвел непонятный голос, это если и выдумка, то лишь отчасти.

Брент, сорвавшись с места, бросился к миссис Олдрин и, схватив маленькую служанку за плечи, стал трясти ее.

– Слышно же было, что не человек говорит, а граммофон! Если его кто и мог завести, так это вы!

Та же, разом потеряв самообладание, заявила, едва не плача:

– Сэр, я уже говорила, что никто никакой пластинки нам ставить не велел и мы, конечно же, этого не делали!

Судья, прервав ее стенания, громогласно спросил:

– Кому говорили?

Миссис Олдрин кивнула на Нину. Брент ринулся к ней, но дорогу ему преградил Ломбард.

С пеной у рта отставной полицейский выплевывал ругательства:

– Немецкая шпионка, пособница фашистов! Это все ты, чую я! Она сделала!

Ломбард, осадив Брента, отчеканил:

– А может, и вы, а теперь разыгрываете дешевый фарс. Но прежде чем разбрасываться обвинениями, следует узнать, откуда шел этот голос.

– Дельное предложение, – одобрил судья Уоргрейв. – Вот и займитесь этим, а я, с вашего позволения, докурю сигару.

Разделившись на группки, они принялись обшаривать столовую и примыкавшие к ней библиотеку и бильярдную. Именно в последней Тони Марстенс и ее напарник доктор Роджерс и наткнулись на хорошо замаскированную нишу, своего рода стенной шкаф, дверцы которого были обклеены точно такими же темно-зелеными с золотым орнаментом обоями, что и стены комнаты, что их отлично замаскировало.

В нише на столике располагался массивный граммофон, раструб которого, как и в романе, был повернут к вмонтированной в стену столовой решетке.

Пластинка, что интереснее всего, все продолжала крутиться. Доктор опустил на нее игровую головку с иглой, и уже знакомый суровый голос оповестил:

«Вера Элизабет Клейторн, вы…»

Тони с визгом опрокинула столик, на котором стоял граммофон, отчего пластинка треснула. Поднимая ее, подоспевший Ломбард мрачно произнес:

– Мисс, вы только что уничтожили ценную улику!

В романе такой сцены не было, а вот в реальности литературной вселенной – запросто.

– Кто завел граммофон? – произнес, тяжело дыша, доктор Роджерс. И ткнул в Нину: – Вы?

Нина, выдержав его полный ненависти взгляд (и вдруг понимая, что никакой доктор не весельчак, а крайне жестокий и опасный человек), ответила ему в тон:

– Или вы! Или любой из нас, ведь так?

Из столовой донесся голос судьи Уоргрейва, в самом деле, все еще восседавшего в кресле и курившего сигару:

– Мисс Клейторн абсолютно права. Это мог сделать любой из нас, включая меня, конечно же, потому что под подозрением находятся все!

И так как никто ему не возразил, он продолжил:

– Леди и джентльмены, прошу вас пройти обратно в столовую. Думаю, нам есть о чем поговорить.

Нина ужаснулась – он что, вдруг объявит во всеуслышание, что это он все подстроил? Ну, если так, то они в два счета обезвредят судью, свяжут его и запрут в самой дальней комнате.

Или еще лучше – в подвале.

А завтра, после того, как придет баркас молодого Нарракота, сдадут мистера Eu. R. Dudd на руки местному констеблю.

Только вот зачем судье разоблачать себя в самом начале, еще до того, как произошло первое убийство?

Все беспрекословно подчинились требованию, и девушка поняла, что сказывается авторитет и властность Уоргрейва, председательствовавшего на сотнях, если не на тысячах, судебных процессов за свою долгую карьеру и приговорившего невесть сколько человек к смертной казни.

Как он приговорил и всех их.

Он, мистер Eu. R. Dudd.

– Как вы? – спросил тихо Ломбард, задерживаясь с Ниной в бильярдной, и она, благодарная ему за это, ответила:

– Я в порядке.

Ну, или почти.

Когда они присоединились к остальным, то судья, уже полностью прибрав к рукам расследование, вещал:

– …причем, как получается, каждый из нас получил приглашение именно в такой стилистике, которая не