Беовульф - Кэйтлин Кирнан

Таны короля Хродгара издали приветственный вопль. К их возгласу присоединились присутствующие в зале женщины.

— Сын Хальфдана, — продолжил Беовульф громко, чтобы все слышали, — господин скильдингов, заверяю, что отныне ничто не обеспокоит сон твой. Опасности для твоего народа миновали.

— Отлично, — почти прошептал Хродгар. — Отлично.

Но Беовульф видел, что короля что-то беспокоило, что довольное выражение на лице его — лишь искусно скроенная маска. В глазах этих можно было заподозрить даже безумие. Беовульф взглянул на королеву Вальхтеов, но она отвернулась.

— Пятьдесят лет правлю я этой страною, землей данов. Защищал ее во многих войнах. Мечом, топором и копьем отражал нашествия кочевников. Полагал даже, что все беды позади. Но вот появился Грендель… И подумал я, что это враг, которого не победит ни один смертный. — Хродгар наклонился вперед и повысил голос. — Я отчаялся. Всякая тень надежды покинула сердце… Сегодня, однако, я могу восхвалить Одина, Отца всех живущих и живших, давшего мне возможность взглянуть на эту голову, снятую с ненавистного демона. И узнать, что сокрушена его мать. — Он повернулся к Унферту: — Унферт, убери ее вон, эту голову. Прибей ее повыше, чтобы все видели…

— Нет, — вмешалась Вальхтеов, повернувшись к мужу. — Нет, хватит. Однажды этот зал уже осквернили трофеем подобного рода Я не хочу больше видеть здесь ничего похожего.

— Вальхтеов, любовь моя… — начал Хродгар, но она не дала ему продолжить.

— Нет. Это приглашение новых бед. Никто не может сказать, нет ли еще каких-нибудь неизвестных монстров поблизости, следящих за нами, незримых, неведомых. Не нужно дразнить судьбу, муж мой.

Хродгар поморщился, нахмурился, почесал Бороду, уставился в мертвые глаза Гренделя, как будто выискивая незримые остальным искры жизни. Затем король вздохнул и кивнул, соглашаясь с королевой.

— Да будет так. Выкиньте ее в море. И да не смутится более наш взор созерцанием этой физиономии.

Унферт кивнул двоим танам, и вскоре отрубленную голову, насаженную на длинную пику, вынесли на балкон. Под бравые напутственные крики полетела она вниз, отскакивая от скальных склонов, и исчезла в волнах прибоя.

Следующим вечером, хотя кровь еще не полностью удалили с пола, потолков и стенного декора зала — да и можно ли ее удалить без остатка? — в Хеороте началось пиршество. Мир избавился от чудовищ, зал, наконец, снова использовался по назначению. Люди Хродгара могли пировать, пить и петь, забыв о тяготах, от которых их оградили стены этого помещения. Праздник устроен был в честь Беовульфа, сына Эггтеова, победителя монстров, а также спутника его Виглафа и тринадцати танов-гаутов, отдавших жизни в этой борьбе. На тронном помосте установили длинный стол, и Беовульф с Виглафом заняли почетные места за ним. В зале раздавались шум, смех, шутки, пьяные возгласы, пение, хвастовство — и никакого беспокойства, ни тени тревоги. Горели поварские костры, дым тянулся в дымоходные дыры и далее в холодную ночь. Покрытая румяной корочкой туша самого жирного борова дымилась на королевском столе.

Унферт беспокойно ерзал на своем месте слева от Беовульфа. Он наклонился к герою, чтобы задать вопрос, мучающий его с самого момента возвращения гаутов. Сейчас мед придал ему храбрости.

— Беовульф, могучий сокрушитель монстров, хочу я тебя спросить о Хрунтинге, мече моих предков. Помог ли тебе этот клинок в борьбе с чудовищем?

Беовульф поднял чашу, удивленный лишь тем, что вопрос этот не прозвучал ранее.

— Помог. Еще как помог. — История для Унферта давно сложилась в его голове. — Могу сказать уверенно, что если бы не Хрунтинг, то не убить бы мне монстра.

Довольный Унферт улыбнулся, а Беовульф поднял со стола нож и продолжил:

— Я вонзил Хрунтинг в грудь матери Гренделя, — и он с размаху воткнул нож в ребра жареного борова. — Когда я вытащил клинок, чудовище снова ожило, и рана на груди мгновенно затянулась. И я снова погрузил меч в ее Сердце. — Опять нож с размаху вонзился в безответного борова. — И там он останется, друг Унферт, до самого Рагнарёка.

— До самого Рагнарёка, — почтительным шепотом повторил Унферт, степенно кивая. Он поймал руку Беовульфа и поцеловал ее. — Наш народ до конца времен обязан тебе, герой.

Беовульф выпил мед из своей чаши. Благодарность Унферта возбудила в нем неизвестные ранее угрызения совести.

«Что ж, нужно говорить людям то, что им следует слышать», — думал он, ловя взгляд Виглафа. Королева долила ему в чашу меду, он улыбался ей. Она сидела справа от него, рядом с нею на столе стоял большой кувшин, вырезанный в форме кабаньей головы.

— Герой должен еще выпить, — сказала Вальхтеов.

— Всегда готов, — заверил Беовульф.

— А где твой прекрасный золотой рог?

Пришла пора еще для одной байки.

И снова его вранье должно звучать убедительно.

— Пропал прекрасный рог, — сокрушенно качал он головой. — Я видел, с какой жадностью эта ведьма смотрела на него, и запустил рог в топь, и она рванулась за ним. Тут-то я и ударил… — Унферт тоже внимал геройскому вранью, поэтому Беовульф кивнул в его сторону, — …могучим мечом Хрунтингом. — Он перевел дыхание. — Когда я с ней покончил, попытался выудить, но… тщетно.

В наивных фиалковых глазах Вальхтеов Беовульф не уловил такой же готовности поверить его рассказу, которую встретил у хитроумного Унферта. Казалось, у нее есть собственные соображения относительно случившегося в глубокой пещере у озера. Но вот на ноги поднялся король. Он подошел к Беовульфу, выхватил у него из-под носа простую деревянную чашу и выплеснул ее содержимое па пол.

— Найди нашему герою подобающую ему чашу… или кубок. А мы тем временем побеседуем.

Хродгар был уже изрядно пьян, на ногах стоял нетвердо, язык его заплетался. Он отвел Беовульфа в соседнюю комнатушку за троном, закрыл дверь, запер ее, выпил принесенный с собою мед и утерся рукавом.

— Скажи… — Он замолчал, сосредоточился, отрыгнул, снова утерся и продолжил свободнее и яснее: — Ты принес нам голову Гренделя. А где голова его матери?

Беовульф нахмурился, изображая недовольство.

— С нею ее голова. Хладная и покойная, в ее пещере, на дне пруда. А что, одной головымало?

Хродгар вопросительно посмотрел на пустую чашу. Не дождавшись от посудины ничего вразумительного, он швырнул ее прочь, в сторону двустворчатой двери, ведущей на нависающий над морем балкон.

— Ты убил ее? — спросил он Беовульфа. — Отвечай правду, ибо я пойму, если ты соврешь.

— Государь, ты хочешь еще раз выслушать мой рассказ, как я дрался с монстром?