Запах напалма по утрам (сборник) - Сергей Арутюнов

– Выбирай, – послышался голос духа. – За эту судьбу заплати мне собой. Меньшего я не возьму.

– Это воля Хозяина Становищ?

– Нет. Выбирай ты один. Сделаешь шаг, я обернусь.

Старик медленно пошел в Ыйчик, Реку Смерти. Душа пилота на другом берегу оттолкнулась и поднялась вверх. Полетела на берег живых.

Эрчиль-Яунд уже вошел в белую воду по грудь.

Лейтенант Рязанцев очнулся у костра. Над ним в отсветах плыло лицо, красивее которого он не видел, с узкими щелочками глаз, пухлыми смеющимися губами.

– Хайчи? – спросило лицо. – Хайчи монопля?

Он лежал близко к огню. Вокруг стлалась поземкой ледяная пустыня, накрытая беснующимся оленьим мехом. Посреди пламени трещала колода с фигурками.

Взвыл ветер. Оба вздрогнули. Это старик посмотрел на них с середины Реки, скрываясь в ней с головой.

1919

В кабинете начальника путевого участка горела голая керосинка. На столе, неудобно поджав лакированный туфель, сидел сам начальник, сбрасывал пепел в газетный кулек. Телефон начальника, украшенный изображением вакханок, звонил почти беспрерывно.

– Да-с. Вагонов нет. Не предвидится. Нет-с, – монотонно отвечал в трубку Арнольд Андреевич. – Ничего сделать невозможно-с. Попробуйте обратиться в управление путей. Да-с, саботаж. Если угодно – и как угодно. Всего наилучшего.

Со стрелки, распаренный чаем в сторожке, обтопывая заснеженные валенки, входил обходчик Свириденко.

– Вашбродь, тут до вас добиваются… Душу вынают…

– Скажи, занят. Не до них.

– …просют посодействовать имуществу…

– …объясни – занят.

– …пропадают…

– …а ты им скажи, что у меня ничего нет. Угля осталось тридцать пудов, но где лежит, никому не скажу. Отправить никого не могу-с. Так и скажи.

– …требуют.

– Объясни ты мне ради бога, голубчик… – начинал протирать pince-nez начальник. – Отчего все чего-то требуют у меня? Что я такое – теперь? Фикция! – довольно улыбался он. – Аз есмь ничто и сему душевно, душевнейше рад. Да-с, счастлив этому обстоятельству, понеже оно верно и как нельзя подходит моему положению. Душевно рад… – Он дрожаще искал спички, прикуривал свежую папиросу, торжествующе выпускал дым. Обходчик, перекрестившись, оборачивался к двери, решая не тратить более времени на уговоры.

От удара ногой дверь широко распахнулась. Кожаный человек очутился у стола, прижав начальника к керосинке и кульку. Их так и высветило рыжеватым заревом.

– Ну? – прохрипел ворвавшийся, щупая на поясе.

– Что?

– Будем ваньку валять?

– Оставьте! Что вам угодно? – заверещал Арнольд Андреевич, упираясь в могучую грудь кожаного побелевшими кулаками.

– На Усть-Лодзьву от Шантырей – пятьдесят штыков, патронов – ящик, на полчаса, ни пулемета, ни пушчонки, сзади белые, а ты тут шутки шутить?

– Какие штыки?! – отбивался Арнольд Андреевич. – Какие штыки, что вы врываетесь? Чего вам надобно?

– Белые. Через два часа. Будут здесь, – отрывисто проговорил комиссар. – У меня на разъезде пятьдесят красногвардейцев. Почему следование прекращено?

– Пути разбиты. Ничего сделать нельзя-с. Вчера был подрыв. Кстати, с вашей стороны! И вы осмеливаетесь…

– Осмеливаюсь! Кто взорвал пути?

– Да откуда я знаю?! – взорвался начальник. – Приехали так же, в ночь, расстреляли у сарая каких-то пленных, орали, искали спирт, заложили динамитные шашки и разворотили дистанцию, будь они неладны! Со звездами на фуражках! Точь-в-точь как вы!

Комиссар, снимая фуражку, левой рукой отирал пот, правой вынимал маузер. Вынув, взвесил в руке, осматривая комнату с высокими потолками, затаившими казенную пристанционную лепнину.

– Контра. Саботажники, – выдавили спекшиеся губы. Свириденко охнул и попытался выбежать. Вслед ему прогрохотал выстрел. По комнате поплыл удушливый запах пороха.

– Подлец! Свинья! Что вы сделали? Что вы сейчас сделали? Бандит! Вы убили Свириденко, моего обходчика! Честнейшего человека! – Начальник участка висел на стальной руке, безуспешно пытаясь вырвать маузер. – Вы ответите за это убийство! Вы…

Комиссар рассматривал конвульсирующую контру, потом стряхнул с руки путейца, навел на него ствол.

– Мерзавец! Бандит! Убейте меня, но вы ничего не добьетесь! Для вас вся Природа – саботаж! Все – саботаж! Но саботаж подлинный, натуральный – это вы сами! Кабы не ваши социальные бредни, не ваши бесконечные расстрелы, здесь были бы и люди, и вагоны, и билеты, и грузы, и духовая музыка, и Свириденко бы кричал: «Готово!» А вместо того вы тут стоите, как идиот, и целитесь в меня! Убейте! Свириденко вы уже убили! Остался я. Пусть вокруг вас все опустеет! Пусть вам станет хоть на миг страшно, что вы здесь один с этой гадостью в руках, стоите и не знаете, что вам делать! Дурак, олух, кретин, осел, скотина!

Рука с маузером стала опускаться еще до последних ругательств. Кожаный пересек комнату и схватил Арнольда Андреевича за грудки.

– Что. Нужно. Для возобновления. Движения. Спрашиваю еще раз. Что…

– Оставьте меня! Я инженер-путеец! Я не знаю ваших мелодрам с социальными теориями, я знать вас не желаю. Вы убиваете, а я строю! Исправляю то, что вы уже изгадили до последней возможности. Но и мне это надоело! Вы – бессильны! Я – свободен.

– Ты? – Глаза комиссара посмотрели с желтой насмешкой. Веснушки вздрогнули и сошлись в уничтожающей гримасе. – Ты – свободен? Сидишь тут как сыч, дерганый, всех боишься, самого себя и то страшно спросить, с кем, куда – тьфу, вошь земная!

– Да, вошь! – Глаза Арнольда Андреевича горели ужасом и торжеством. – Вошь! Жизнь моя кончена давно, на этом полустанке, но не вы ли пришли врачевать мою жизнь, мое достоинство, веру – убийством? Вы сейчас убили человека, который… который… который… мог бы… – Начальник дистанции задыхался от истерического давленого смеха. – …мог бы вам помочь… доски потаскать… кретины… Господи, кретины какие… со звездами… в сапогах…

Кожаный, меняясь в лице, взвесил «контру» в руках.

– Кто мог помочь? Этот, за дверью?

– Да! – задыхался контрик. – А теперь он там лежит и не поможет вам. Так вам и надо! Так и следует! Прежде думайте, в кого стрелять наперво. Лучше б…

– …в тебя? Можно. Становись.

Арнольд Андреевич оправил путейский сюртук, пригладил волосы и встал к стене.

– Извольте. Раз ничего не умеете – извольте. Мне давно противна вся эта суета. Вы, они… Нет различий. Жизнь мне противна. Я ничтожен. Смешон сам себе. Вы уже убили меня, мертвец. Я не могу контролировать вверенный мне участок. В расход меня… – холодным шепотом произнес он в потолок. – Непременно в расход. Очистите землю. Станьте карающей дланью, или как там у вас в листовках… Я готов.

Комиссар поднял оружие, вздрогнул и звучно сморкнулся в ноздрю. На пол.

– Хватит комедию ломать, некогда. У меня люди, понимаешь? Молодые. Мне умирать не страшно, я – океан видел, Испанию, Францию, острова, маневры, мулаток мял, в отличии был, с японцем резался, а им? Первый набор такой. Поколют их, в живот, и пропадут. Ты штык когда-нибудь в живот получал? Нет, ты на станции сидел, сопли тер. Как старший матрос тебе говорю – кончай. Не то в расход выведу, и бога твоего не побоюсь, и богоматери – никого. Что нужно, чтобы пути поправить? Говори, все сделаю.

– Что вы можете сделать, вы? Что вы можете соображать – здесь, старший матрос?

– Не понимает… Не понимает… – забормотал вдруг комиссар. – Не понимает, контра… Нельзя, говоришь, ничего сделать? Нельзя? Поколют мальчонков моих, красную гвардию поколют, а этому – хоть бы хны! Ни словечечка человеческого не разумеет. Ему что – равенство, братство, газеты с листовками, все на блюдечке поднеси, он и так, а я… ничего не могу больше, семеро суток не спал, не жрал. Сволочь кругом, сволочь одна, нет людей – пустошь… Так и мне здесь – зачем?.. Пули жалко… веревку б… чтоб позорнее. Подыхай, матрос…

Грязной ладонью утирал лицо, размазывая по небритым щекам копоть пополам с мелкой дровяной пылью.

– Голубчик, что вы… – приступил к нему Арнольд Андреевич, дрогнув всем телом. – Полно. Мне же еще вас утешать… Полно, слышите? Теперь ли время? Слышите вы меня? Ну… Давайте же, пойдемте, может, есть шанс, хоть какой-нибудь… Ничего обещать не могу, но давайте же хоть что-то делать! Да-с, делать, голубчик. Не нарыдаетесь… Идемте.

Они шли по отводным путям, оскальзываясь в грязи, поддерживали друг друга, перебираясь через завалы бревен, спешно выкинутые из вагонов. Кто уезжал отсюда сутки назад, стремглав прокатываясь мимо трясущихся стрелок? Паника, ужас, компот надежд…

Вокзал тускло сиял единственным фонарем.

– Вот. Собственно, следует заменить рельсы с обеих сторон. Но у меня нет рельс даже в депо.

– А с других путей скрутить нельзя?

– На них стоит состав. Две недели назад загнали. Паровоза у меня нет. Ни единого. Отогнать не получится. Да он вам все загромоздит… Бессмысленно.

– Взорвать его к чертовой матери!