Европолис - Жан Барт

Несколько мгновений все молчали.

— А знаете, написано неплохо! — произнес Минку, на которого произвел впечатление тон таинственного письма.

— Кто была эта несчастная женщина? — спросил растроганный Нягу, протягивая письмо Патриарху, который выслушал его, нахмурившись и прикрыв лоб ладонью.

— Бедная женщина! — прошептала Эвантия, крепко сжимая начавшие дрожать губы.

— Что касается меня, то, кроме писем парикмахеров и фельдфебелей, никакие другие меня не интересуют, — с откровенным цинизмом заговорил Барбэ Рошие. — Интеллигенты все пишут на один манер. Можно только удивляться, до чего похожи любовные письма Наполеона или Шатобриана на письма какого-нибудь влюбленного студентика. Все пишут одинаково. До чего же банален и однообразен сей эпистолярный жанр!

Заинтересованный Патриарх пощупал бумагу, протер очки и, потирая лоб, стал вглядываться в почерк.

Хмуря брови, он тщетно пытался воскресить какие-то воспоминания молодости.

Все вокруг молчали в ожидании, затаив дыханье.

— Не могу припомнить, — с досадой произнес доктор.

— Как так можно? — разом воскликнули все остальные.

— Совершенно забыть о любви?

— Совсем забыть женщину, которую любили когда-то?!

— Не узнать даже ее почерка!

— Быть не может!

— Ее имя начиналось на «С».

— А! Погодите, погодите… Это, наверно, Сузанна… Это была… — Вдруг Патриарх побледнел и бросил взгляд на засохшие ниточки цветов ландыша, перевязанные золотистой прядью.

— Нет… нет… Это не Сузанна. У нее были черные волосы. Нет, не может быть, чтобы это была она… Это другая… Но кто? — бормотал он. — Что ж! Ничего не поделаешь, коль не могу вспомнить! — И Патриарх раздраженно бросил письмо в глубь ящика бюро.

Создалось странное положение: с одной стороны, комическое, с другой — болезненно напряженное.

Все веселье как испарилось. Безмолвная грусть словно поплыла в ледяной тишине, которая разом навалилась на присутствующих. Все задумались, сочувствуя про себя забытой женщине, которую оплакивали в душе, хотя и не видели ее ни разу.

Спустя некоторое время Патриарх пришел в себя и с горьким сожалением в голосе заговорил:

— В жизни я искал совершенную, идеальную женщину… полного счастья… тонкой гармонии, абсолютной любви… поэтому я и остался теперь одиноким. Одного слова, одного жеста было достаточно, чтобы подрезать крылья моей любви. Компромиссов в любви я не признавал. Ни себя… ни других обманывать я не умел. От любви я требовал абсолюта: или все, или ничего. Я ненавидел отвратительные сцены разрыва: ярость, возмущение, обвинения, месть, обиды и примирение — вечные колебания между пощечинами и поцелуями. Решительно, как перед лицом роковой неизбежности, я расставался без ненависти и сожалений, как только ощущал, что любовь начинает угасать, потому что всегда предчувствовал агонию любви, приближение конца. Как бы там ни было, но это ужасно. Наверно, поэтому и говорят, что любовь — это единственное чувство, которое может слить два существа воедино, так что в двух телах будет одна душа, и она же может разлучить, сделать людей настолько чуждыми, словно они родились на разных планетах.

— Вот что значит любовь, — произнес Минку, охваченный меланхолической грустью, покачивая головой. — Страдаешь, любишь, достигаешь своего счастья, клянешься всем сердцем, на всю жизнь, навсегда, а пламя утихает, никнет, огонь меркнет, тухнет, умирает. Дым рассеивается, и ничего… ничего не остается… забвенье, смерть.

— Sic transit gloria amoris[18], — отчетливо и назидательно произнес Барбэ Рошие, который, казалось, дремал, лежа на диване. Внезапно оживившись, он вдруг вскочил на ноги, готовый вновь развивать свои любимые теории, товар довольно обветшалый, который он, однако, выдавал за новый, облекая его в форму последовательного и циничного позитивизма. — Какие нелепые претензии предъявляют наивные романтики, копающиеся в метафизике любви! Смешно требовать от любви больше, чем она может дать. Кто не знает, что любовь разрушает сама себя в процессе собственного горения. Я никогда не понимал, почему это ищут сверхъестественного, оккультного, святого и божественного источника любви, когда основа ее заключается в самой природе… физической необходимости… удовлетворении инстинкта… слепом желании… обязательном стремлении к продолжению рода…

— Не смешивайте, — прервал его Минку, — простое желание и любовную страсть. Между человеком и моллюском есть разница. Только человек обладает чувством любви.

— Простите, — резко остановил его Барбэ Рошие, — а птицы разве не выбирают, когда соединяются в пары? Вы хотите сказать о великой любовной страсти? Но это вопрос темперамента. Духовный элемент примешивается уже потом, потому что мозг находится под прямым воздействием гланд. Удалите гланды, и немедленно погаснет самая пламенная любовь… Все это иллюзии… и обман…

— Кто может проникнуть в ту мистику, в ту тайну, которая объединяет или разъединяет два человеческих существа? — задумчиво заговорил Патриарх. — Любовь — это самое сложное из всех чувств. Ни одна из теорий, выдвинутых до сих пор, не удовлетворяет нас. Экзальтация желания и стремления? Болезнь? Опьянение? Интоксикация? Однако я уверен, что любовь представляет собой самую глубокую, самую сильную человеческую радость. И кто знает, может быть, ей мы обязаны тем порывом, который поднял человека столь высоко, что все остальные животные остались далеко позади. Говорят, что голод и любовь изменили поверхность земли. Чтобы вкусить наивысшее наслаждение, человек должен мыслить, воображать, побеждать, творить все самое великое, прекрасное, доброе, благородное, поднимаясь на вершины прогресса.

— Но это наивысшее наслаждение, — подхватил Барбэ Рошие, — природа поставила на службу единственной цели — продолжения рода. Ибо, по сути дела, это наслаждение является причиной нашего появления на свет. Разве не говорится, вполне справедливо, что вечность держится на мгновение разделяемого двумя людьми наслаждения и что в каждом любовном трепете заключена двойственная природа человека, обеспечивающая жизнеспособность и воспроизводство рода? Одновременно слышны два голоса: нежная, завораживающая мелодия и вой пробуждающегося где-то внутри животного. Сильная и фатальная любовь, как и смерть, содержит в себе жестокость, насилие, потому что любовь — это зачатие. Третье существо должно последовать вслед за двумя, которые, слившись воедино, исчерпывают себя, сходят на нет, исчезают как таковые именно в силу этой любви. Природа сделала свое дело. Чувство выполнило свою функцию и фатальность атрофируется, исчезает, умирает.

— Но любовь, которая связывает супружескую чету, клеточку семьи… — попытался прервать Минку.

— Ха-ха-ха! — Барбэ Рошие разразился горьким смехом. — Вы хотите сказать о трагикомедии брака? Простое сожительство, которое устанавливается в силу социальной необходимости… Все известно… Могила любви… Подпорка, которой мораль и религия поддерживают обветшавшее социальное здание, чтобы оно не развалилось.

* * *

Нягу сидел возле окна, выходящего на море. Отсутствующим взглядом смотрел он куда-то вдаль и молчал. Он был взволнован и чувствовал, что ему есть что сказать. Неотразимые аргументы, обрывки фраз все время готовы были сорваться у него с языка и, как стрелы, пронзить Барбэ Рошие, этого отвратительного циника, который осквернял чувство любви, источник счастья, святой идеал… Но он никак не мог решиться вступить в