Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский

— Пока не решил…

— Если вы хотите его прикончить, то напрасно. Гнеушев — прирожденный убийца. Он ловок, силен и невероятно коварен. Это высочайший профессионал. Но в этой папочке лежат сведения, против которых он бессилен. Может, они не убьют его, но раздавят окончательно. Гнеушев, как ни странно, ужасно щепетилен в вопросах морали. Дворянин!

— Не любите вы дворян и интеллигентов, — заметил Соколов.

— А вы?

— Лишь бы человек был хороший.

— Вернемся к существу вопроса, — продолжал Недошивин. — Вы согласны на мои условия?

Капитан молчал, напряженно думая.

— Если с усыновлением возникнут трудности, как мне вас найти?

— Об усыновлении не может быть и речи, — мгновенно возразил Недошивин. — Только опекунство.

— Кто отец ребенка? — спросил Соколов.

— В принципе это можно выяснить с помощью анализа крови. Но не нужно.

— Последний вопрос. Ваши бывшие друзья, конечно, паскудники. Но я тоже мужчина и, в конце концов, могу их как-то понять. Ну напились, ну не выдержали, кобели. Но зачем убивать?!

— Этого я не знаю, — грустно ответил Недошивин.

— Черт с тобой, майор, — сказал Соколов, неожиданно повеселев. — Врешь ты или нет, но мальчишка важнее всего. Не буду я трогать твоих дружков и волновать твоего драгоценного начальника. Живите спокойно, государственные устроители, раз совесть позволяет.

— Кстати, майор, — перед расставанием не удержался Соколов. — Мы своих агентов не сдаем. Это тебе маленькая месть за мою «халатность».

— Один-один, — засмеялся Недошивин, и смех его вдруг так понравился Соколову, что он сам невольно засмеялся. — Ничья, капитан.

Глава двадцать вторая

Половинкин спасает революцию

Из-за поворота вылетела старая, в нескольких местах проржавевшая «шестерка». На полном ходу, противно взвизгнув тормозами, она крутанулась на месте и остановилась. Из машины выскочил небритый широкоплечий парень в камуфляжной форме. Не обращая внимания на остальных, он бросился к Крекшину.

— Сильно тебя зацепило, братишка?

— Бандитская пуля, — отшутился Крекшин.

— Вот суки! — возмутился десантник. — Уже по народу стреляют! Ничего! На всех патронов не хватит! Мы этого кошмара на улице Язова еще достанем!

— Постой, — заволновался Сорняков. — Ты о чем, десантура?

Парень взглянул на него как на сумасшедшего.

— Не понял… Вы что, не знаете ничего? Ночью был государственный переворот. Горбачев арестован. К власти пришло Ге-Ка-Че-Пе… Тьфу, и не выговоришь сразу! Демократия в опасности! Свобода в опасности! Снова по углам шушукаться будем. Понятно?

Первой пришла в себя от неожиданной новости Варя.

— Раненых много? — деловито спросила она.

— Про раненых ничего не знаю, — вздохнул парень. — Но танки уже в центре Москвы. Наши ребята двинули к Моссовету и Белому дому. Президент не признает режим и призывает к всеобщей забастовке. Наверняка придется обороняться. У меня багажник забит канистрами с бензином.

— Зачем? — осторожно спросил Сорняков.

— Танки жечь, голуба… Ну, кто со мной?

Все двинулись к машине, один Джон остался на месте.

— Ты не с нами, Джон?

— Какой Джон? — недовольно спросил десантник. — Американец? Не нужно! Потом будут говорить, что сопротивление организовало ЦРУ.

— Я русский, — сказал Половинкин и покраснел.

— Русский-русский, хоть в раввины отдавай, — засмеялся парень. — Ладно, капитан Америка, полезай в машину! Ты кто, журналист? Останешься жив, расскажешь о нас правду всему свободному миру.

Они летели по Садовому кольцу с противоестественной скоростью. На Смоленской площади их попытался остановить гаишник, но десантник только показал ему через стекло кукиш. В центре было многолюдно. По Тверской ходили троллейбусы. Мимо памятника Пушкину буднично сновали люди. Лицо поэта казалось надменным.

На Манежной собралась толпа. Никто не кричал, но все громко переговаривались. Мелькали лозунги: «Фашизм не пройдет!», «Пуго, Язова, Крючкова под суд!». Десантник исчез, отыскав в толпе своих ребят.

— Славик, — спросил Сорняков, — какого… мы сюда приехали? Скажи, только честно, тебе не до фонаря вся эта свобода и демократия?

— Наверное, нет… — неуверенно отвечал Крекшин. — Меня когда-то из комсомола выперли, потом в институт из-за этого не принимали.

— Тогда ладно! — сказал Сорняков и неприятно заржал. — Тогда дружно ляжем под танки. И пускай гидра контрреволюции захлебнется нашей молодой кровью. И как один. Умрем. В борьбе. За это свинство.

— Не паясничай! — возмутилась Рожицына. Ее лицо стало красным и некрасивым. — Сегодня решается судьба России!

— Мне вообще-то с прибором положить на Россию, — проворчал Сорняков. — Вот вспомните мое слово, постоим тут полдня и разойдемся. А ГКЧП нормально договорится с Горбачевым.

— Танки! — закричали в толпе. — От Большого театра идет колонна танков!

Несколько сотен человек бросились к правому крылу гостиницы «Москва». Увлеченные потоком Джон и Варя оказались среди них. Сорняков и Крекшин отстали. По проспекту Маркса двигалась колонна бэтээров, оглушительно стреляя выхлопными газами.

Люди взялись за руки и встали живой цепочкой. Кто-то схватил за руку Джона, он оказался в самом центре. Сильно побледневшая Варя стояла рядом с ним. «Боже, она же беременная!» — с ужасом вспомнил Половинкин и заорал:

— Уберите женщину! Она ждет ребенка!

— Что ж вы раньше молчали? — сквозь зубы процедил вернувшийся знакомый десантник. — Куда ее теперь уберешь? Свои же потопчут. Пусть здесь стоит. Не посмеют они живых людей давить.

Колонна неотвратимо приближалась. Когда до головной машины осталось несколько метров, стало понятно, что они не остановятся. Джон, не помня себя и не понимая, что делает, вырвался из цепи, прыгнул, как кенгуру, и упал на колени перед железным зверем. Машина встала и заглохла. Из нее выскочил офицер в шлемофоне и, размахивая пистолетом, бросился к Джону.

— С дороги! — свирепо кричал он. — У меня приказ стрелять на поражение!

— Врешь, майор, — сказал десантник, подходя к нему.

Подбежали еще несколько человек.

— У меня приказ… — пробормотал офицер.

— Язова? Крючкова? Твоего командира? — спрашивал десантник. Кто-то посоветовал сзади слишком громко: «Нужно отобрать пистолет!»

Словно белка, майор вскарабкался на бэтээр.

— Спокойно! — крикнул он оттуда. — Вы не имеете права задерживать колонну!

— Слышишь, майор, — обратился к нему десантник, — а ты пораскинь мозгой. Этой ночью несколько поддатых козлов совершили государственный переворот. Теперь они хотят втянуть в свое безнадежное дело армию. И ты ведешь ребят спасать эту сволочь? От кого? От народа? От меня? Думай, майор, хорошо думай!

Вдруг от цепочки отделился парень с канистрой. Пригнувшись к асфальту и петляя, он побежал к головному бэтээру. Майор побелел лицом.

— Стоять! — нечеловеческим голосом заорал он и сделал несколько выстрелов в воздух. — Застрелю! Что ж вы делаете, суки! У меня полный боекомплект! Полпроспекта разнесет!

Десантник подскочил к парню и профессионально сбил с ног, одновременно выхватив из его рук канистру.

— Спокойно, офицер! — сказал он майору. — Мы пошутили. Больше это не повторится, слово даю.

— Победа! — объявил он, поворачиваясь к толпе. — Передняя цепочка остается на месте, остальные возвращаются на митинг! Кто будет шалить, лично башку оторву!

И толпа послушалась. Стало понятно, что появился настоящий лидер.

— Что это было? — спросил Половинкин.

— Рядовая сценка из русской истории, — равнодушно ответил догнавший их Сорняков. — Обыкновенный бардак. Куча придурков остановила танковую колонну.

— Среди этих придурков находился и ты, — напомнила Варя. — Зачем ты встал в живую цепочку?

— Это сложный вопрос, Варя, — огрызнулся Сорняков. — Ответить на него окончательно я не могу. Возможно, вся эта мутотень занимает меня как романиста.

Сорняков нарочито громко зевнул, как бы намекая: разговор закончен, не нарывайся на грубость.

— А если бы они стреляли? Или таранили? — не мог успокоиться Джон.

— Тогда было бы наоборот, — сказал Сорняков. — В России всегда бывает или так, или эдак. Никаких третьих решений. И всегда выбор в худшую сторону. Нам просто повезло с майором. Окажись на его месте другой, раздавил бы тебя, христосик ты наш, за милую душу. А теперь ГКЧП свою контрреволюцию проиграл. И из-за кого? Из-за беременной бабы, наивного американца и доброго майора. Скоро вся Москва будет знать, что армия в народ не стреляет, и толпа полезет на танки, как муравьи на гусениц. Кстати! Следующий роман назову «Жизнь замечательных насекомых».