Ангел Спартака - Андрей Валентинов

— Ты уходишь к своим бойцам, мой Эномай. Тебе незачем извиняться, мы на войне. Но я специально разбудила тебя пораньше, чтобы нам можно было поговорить. Сядь и слушай! Мы нападаем на виллы, чтобы пополнять отряд освобожденными рабами, запастись припасами и серебром. Мы учим бойцов перед настоящими боями, мстим врагу, наводим ужас. Гибнут наши бойцы, гибнут порой невинные люди, но мы идем на это, на войне как на войне. Некоторые виллы мы не грабим, но облагаем податью. Хотят жить — пусть платят. А еще мы облегчаем неосторожных римлян на дорогах от лишних сестерциев — и от всего прочего лишнего. На войне как на войне. Я все верно сказала?

— Все верно, Папия. Помнишь, мы спорили на совете, но все в конце концов согласились...

— Да. Но разбойники, обычные душегубы, ведут себя так же? И виллы грабят, и путников на дорогах потрошат. Для нас разница есть, но каждому в Италии не объяснишь. Сенат объявил нас шайкой разбойников, консул Марк Лукулл именно из-за нас новый закон о борьбе с разбоями предложил. С разбоями, Эномай! Может, пора показать, кто мы и чего хотим? В открытый бой с легионами вступать рано, да и нет в Кампании римских легионов. Пока нет. Но если провернуть что-нибудь этакое? Чтобы все поняли? Если не все, то, по крайней мере, умные.

— Этакое? Ворваться в Капую?

— Угу. Только не в Капую, мало нас. Но есть одна мысль. Сейчас я тебе расскажу.

Зеленый Везувий, белые виллы у подножия, серая менистая вершина. Когда-то мы смотрели на него вместе с Гаем Фламинием, просто смотрели, не подозревая даже на что глядим. Везувий — первый остров нашей свободы, первый клочок освобожденной Италии. Теперь я гляжу и тебя из своего страшного далека, из черной пропасти Сатурна, мой зеленый Везувий. Люблю тебя вспоминать!

Только не обо всем вспомнишь, даже сейчас, когда нас живых, почти не осталось. Тех, кто помогал нам, давно нет, но живы их дети, внуки, правнуки. Они в Риме, в проклятом Риме, а у Волчицы и ее слуг долгая память. Я не назову имен тех, кто приезжал к нам ночами, передавал серебро, привозил оружие, приносил вести. Я помню вас, друзья, — и пусть моя память станет вам мавзолеем.

И о тебе, Серторий, не стану много рассказывать. Ты мертв, мертвы твои товарищи, но слово есть слово, клятва есть клятва. Когда тебя убили, твой враг Помпей приказал бросить в огонь все письма, все документы, желая, чтобы война умерла вместе с тобой. Пусть будет так, Пятый! Сжигаю этот свиток.

А за мечи — спасибо! Ты прав, испанская сталь прочнее римской. Было чем удивить врага.

— Ну и вид у тебя, мой Аякс!

— А уж у тебя, госпожа Папия!

Смеемся, головами качаем, друг на друга смотрим. Не впервые смотрим, но привыкнуть и вправду трудно. Лохматый плащ, лохматая шапка, калиги на ногах — и те мехом наружу.

— Как нас вообще в город пустили, Папия? Чистые медведи! Ну ты скорее медвежонок.

Вновь смеемся, дальше идем. От городских ворот форума всего нечего, с тысячу шагов, так что мы почти на месте. Не одни, конечно. Слева медведь, справа медведь... Полная улица медведей.

Потому и пустили. Праздник в славном городе Кавдии, день Аполлона Кавдийского, здешней округи покровителя и оберегателя. А на праздник всех пускают, даже медведей из окрестных гор. Совсем рядом они, Апеннины, сразу за воротами дорога вверх ползти начинает. Это уже не Кампания — Самниум. Но не слишком далеко от Везувия, два дня пути. То есть это, если по Аппиевой дороге, — два, мы без дорог обошлись. Зачем они медведям?

— Тебя, Аякс, все равно за местного не примут. Без косичек ты.

— Ты тоже. Ничего, под шапкой не увидеть.

Верно, какой же самнит да без косичек? Правда, в последние годы многие поримски стали стричься, в скобку. То ли и в самом деле удобнее (поди заплети целую дюжину на затылке!), то ли надоело медведям, что гордые квириты пальцами в них тычут, насмешки строят. И соседи не отстают: лохмачи, мол, да еще с косичками, вот умора!

Не обижайтесь, медведи! Просто не одеваются так у нас, в Кампании. А вот пастухи самнитские без мехового плаща, без шапки из дому не выйдут даже летом, в жару. То есть не из дома, конечно. Лето, все — и взрослые, и дети — на пастбищах горных, редко-редко вниз спускаются. Разве что на праздник.

— Прямо на форум, Папия?

— Угу. Чего тут еще смотреть?

Смотреть и вправду нечего. Мал городишко, за час обойти можно. Зато славен. В давние дни разбили здесь храбрые самниты римское войско. Кого убили, кого в плен взяли — и под ярмом пройти заставили. Хоть и три века назад было — а приятно!

Сейчас и город римский, и все тут римское, только в горах еще самниты остались. Овец пасут, коз доят. Мирно живут, покорствуют. Их даже иногда в город пускают. Сегодня к примеру.

— Это чего, храм Папия?

— Ну... Если присмотреться...

Что город, что храм — полторы колонны под круглой крышей. Только ни к чему нам Аполлон Кавдийский. Вечером, с темнотой, его чествовать станут, жертвы приносить, мольбами утруждать. До вечера мы ждать не станем, нам на другой праздник надо. Ему сейчас и начаться.

Посмотрели мы с Аяксом налево, направо посмотрели Возле храма — помост, возле помоста — толпа. Здесь уже не плащи меховые — тоги и паллы. Римляне собрались хозяева!

Кажется, пришли?

— Эй, жители Кавдия достославного! Эй, гости-соседи! Ближе подходите, сзади не стойте, кто толстый, бр-р-р-рю-хо вбери, кто вдохнул — выдохни. Сюда, сюда!

Орет краснобай-глашатай, старается, рожи строит, чуть ли не подмигивает. А народец и звать не надо, тут он, возле помоста-катасты. Непростой помост: сам вокруг себя вращаться может. Ну не сам, понятно. Вон парни дюжие наготове стоят, сигнала ждут.

Они ждут. Народ ждет. И мы с Аяксом ждем.

— В день Аполлона Кавдийского, в наш пр-р-р-аздник. веселый, летний, радостный пр-р-р-родолжаем тр-р-р-радиционную р-р-р-распродажу скотинки! Овец пр-р-о-да-ли, быков с рук сбыли, и коз больше нет. Кончились те, что о четыр-р-р-рех ногах. Кто остался?

Это — шутка. Сейчас смеяться положено. Смеяться — и отвечать.

— Двуногие!.Двуногие! Двуногие!..

Со всех сторон — со смехом, с гоготом, со свистом.

Дву-но-га-я ско-ти-на! Дву-но-гая! Говорящая!..

Прямо-таки расцвел глашатай, верный ответ услыхав. Руки к небесам воздел, рот до ушей раззявил:

— Пр-р-р-равильно! Начинаем аукцион! Лучшие р-р-рабы во всей окр-р-ру-ге, во всей Италии, во всем мир-р-р-ре. Эх, р-р-р-ребята, выводи двуногих-говорящих!

— А-а-а-а-а-а-а-а!

Главный рабский аукцион в Риме, в самом центре — у дома Кастора. Там нашу семью продавали — бабушку, мать, сестру, меня. Аякса продавали дважды — в Беневенте Капуе. И Эномая продавали. И Крикса, и Каста, и Спартака. И всех остальных тоже. Все мы — проданные, все мы — двуногая говорящая скотина. На что же вы, римляне, рассчитывали, когда о пощаде молили.

— ...Из-за мор-р-ря, из-за гор-р-р привезли! Глядите, глядите: вот галл, вот сириец, а вот и фр-р-ракиец.

Заскрипел помост-катастра, повернулся. Не без труда — полон. Мужчины, женщины, дети, ступить некуда. Вот она, скотинка двуногая, — любуйтесь! Любуйтесь да приценивайтесь, монеты считайте.

— Хор-р-роши, а? Ноги у них в мелу — не спутаете, добр-р-рые гр-р-раждане Кавдия, сра-а-азу отличите.

Торга еще нет, товар хвалят. Сначала всех вместе, потом — каждого в отдельности. Тут уж слов мало: осмотрят, ощупают, зубы пересчитают, с катастры вниз спрыгнуть заставят. И таблички прочтут — у каждого на шее висит. Все там о скотине: откуда привезена, лет сколько, послушна ли воле хозяйской.

— А вот пленные, с венками, тоже фр-р-р-ракийцы, добыча наших славных легионов...

Мертвые белые лица у тех, кто на помосте. Красные жадные хари — у тех, кто внизу. Посмотрели бы на себя, думали: кто на скотину больше походит? Отвернулась. Не могу!

— А кто чужого не любит, своим гор-р-р-рдится, вот и местные, свои, тут р-р-родились, тут и вскор-р-рмлены. Какие кр-р-расавцы, сам бы купил, да вам оставляю! На козочку, на козочку эту поглядите, добрые гр-р-р-раж-дане! Поглядите — да сер-р-р-ребро готовьте, дешево отдадим, с тысячи тор-р-рг начнем!..

Сжали мои пальцы Аяксову ладонь. Погладил меня плечу одноглазый. Ничего, мол, Папия. Пусть орет, недолго осталось!

— ...Терция-рабыня, хоть молода да шустра, мужчин ласкать умеет, порку терпит, по дому убирается...

— Аякс, ты меня выше. Погляди, как там?

А чего глядеть, госпожа Папия? Порядок полный!

Ну, если порядок, да еще полный! На всякий случай стала на цыпочки, осмотрелась. Верно, порядок. Катаста-помост в центре, стражники там же, рядом с ними эдил стоит, порядка этого блюститель. И все власти славного города Кавдия поблизости, в тогах праздничных. Вокруг помоста — тоже тоги и паллы, редко-редко плащ меховой увидишь. Медведи подальше устроились, по краям площади стали. Только мы с Аяксом возле самой катасты стоим, незваные, непрошеные.