Ладья света - Дмитрий Емец

— Мне хорошо. Мы вместе. Теперь и Варвара со мной, — губы Арея двигались как при обычной речи, но голос Буслаев слышал внутри себя.

Мефодий, ничего не знавший о смерти Варвары, удивился, как она может приходить, но уточнять не решился.

— Где вместе? — быстро спросил Буслаев.

Арей долго молчал. Потом все же неохотно отозвался:

— Они приходят ко мне.

— К вам? А вы к ним не можете?

— Они приходят ко мне! Это больше, чем я мог надеяться! — упрямо повторил Арей и сдвинул брови, как всегда делал в минуты гнева.

Мефодий опустил глаза, показывая, что больше не будет касаться этой темы. Арей опять коротко оглянулся на отражение часов в зеркале шкафа. Буслаев заметил, что минутная стрелка нелогично переместилась н обратную сторону и показывает пять минут первого.

— У нас мало времени, синьор помидор! Эйдос моей жены у мрака, хотя мраку он не принадлежит. Ей плохо и больно от этого. Ты должен нам помочь.

— Как?

— Забрать медальон. Эйдос до сих пор внутри.

— Спуститься за ним в Тартар? — спросил Буслаев, понимая, что для Арея сделает и это. Вот только ему было страшно.

— А спустился бы?.. — Арей испытующе взглянул на него. — Не потребуется. Медальон у стража по имени Джаф. Лигул отдал его ему в знак доверия.

— Лигул кому-то доверяет? — не поверил Мефодий.

— Когда-то я тоже доверял Джафу. — признал Арей с сожалением. — А Лигул… он доверяет тому, чье поведение может предугадать в ста случаях из ста. И во всех ста случаях не будет ни одной вспышки искренности или благородства. Это и есть формула доверия по версии мрака.

Мефодий кивнул.

— Как мне найти этого Джафа? — деловито спросил он.

— Узнай у Багрова. Он вляпался в Джафа всеми лапками. Если ты его не защитишь. Матвею не жить. Но это уже твое дело! Пора начинать. Скоро мне придется уйти.

В руках у Арея возник меч. Это был тот страшный клинок, который был известен Мефодию так хорошо, что он мог по памяти воспроизвести все его зазубрины. Арей протянул руку и лезвием меча коснулся его шеи. Меф ощутил покалывание и зуд, точно от ожога медузы.

— Сражайся!

Поначалу Арей вел бой так, как делал это всегда. Непрерывная яростная атака. Рубящий переходил в колющий, а колющий — в легкое, неприметное отдергивание, пытавшееся подрезать руку, шею или хотя бы оставить на память ухо.

Мешало Мефу и то, что спата не парировала призрачный меч, поэтому приходилось отходить или уклоняться. Давно не тренировавшийся, Буслаев не столько сражался, сколько отмахивался. Не прошло и минуты, а Арей уже «убил» его шесть или семь раз. Всякий раз мечник загонял в грудь бывшего ученика клинок и с явным удовольствием проворачивал его в ране, заставляя Буслаева ощущать жгучее медузье покалывание.

Едва Меф начал подстраиваться, как все изменилось. Арей, обычно предпочитавший сражаться на длину своего двуручника, отскочил назад, сделав дистанцию неудобной для короткой для спаты Мефа. Буслаев попытался подбежать, но мечник, точно испугавшись, вновь куда-то отпрыгнул. Его двуручник исчез, а атаки Арея стали какими-то непонятными.

Мефодий не узнавал его новой манеры боя. Арей стал вкрадчивым и словно даже трусливым. Он куда-то отбегал, приседал, а потом вдруг вскинул к уху ладонь, точно грозя бросить в Мефа камнем или галькой.

Не придав этому особого значения, Буслаев не уклонился — и внезапно жуткая, разве что с ударом копытом сравнимая сила, шарахнула его в грудь чуть выше сердца. Буслаева отбросило на метр. Он упал, задохнувшись, попытался подняться и…. не смог. Ему показалось, что тело его превратилось в лед. Он не мог пошевелить даже губами. Сердце остановилось. Мефодий ощутил черный, сосущий страх умирания.

Арей наблюдал за ним с безжалостным любопытством. Потом отступил и нетерпеливо дернул подбородком. Обнаружив, что вновь может дышать, Мефодий осторожно втянул н себя воздух.

— Запомни все! Больше я ничего не смогу тебе подсказать! Если не угадаешь оружия Джафа, он тебя убьет. Если угадаешь — свет получит его оружие и, надеюсь, медальон с эйдосом.

— Вы что, на стороне света? — прохрипел Буслаев, все еще дышавший с трудом.

— Я на стороне своей жены. Думаю, для начала достаточно и этого, — сухо ответил Арей.

Он оглянулся туда, где метался маятник, и его прозрачное тело начало медленно таять. Стена становилась все четче, и Мефу приходилась уже вглядываться, чтобы различить барона мрака.

— Не хочу влиять на твои решения, синьор помидор, но на твоем месте я бы поспешил. У тебя меньше двух минут! — сказал Арей.

— Почему?

— Часы! Тебе не приходило в голову, что отражение всегда бывает перевернутым? В зеркале правая рука становится левой, и стрелки, стало быть, тоже!

— Стрелки?

— Прасковья и Шилов превзошли себя, протащив в эту комнату кусочек Нижнего Тартара. Кстати, отменить ничего нельзя и телепортироваться отсюда тоже. Идеальная ловушка! Недаром Лигул всегда первым поздравлял Прасковью с днем рождения! Уверен, он ее побаивался!

Мефодий метнулся к шкафу. Отражение часов горело изнутри, как картонное, сжигаемое неведомым жаром. Часы оплывали, теряли форму. Обе стрелки почти встретились на двенадцати. Оставался лишь крошечный зазор.

Буслаев крикнул и помчался, обратившись спиной к луне. Никогда в жизни он так не бегал, никогда так не выкладывался. Одно было ему страшно: сбиться с дороги.

Часы еще не пробили, а вокруг уже медленно сгущался жар. Это не был огонь в привычном смысле. Никаких языков пламени, никакого дыма, никакого треска. Вещи сжигали сами себя, истаивая изнутри. Пространство вокруг Мефодия сворачивалось. Жар плавил и время, и стены, и пространство, и само пятое измерение. Буслаев бежал, точно пробираясь сквозь липкую, раскаленную вату, в которую обратился вдруг весь воздух. Дышать было нечем. Мефодий не помнил, как вышиб грудью дверь и покатился по полу. Опираясь ладонями, медленно поднялся.

Вокруг него стояли участливые озеленители. Буслаев не пытался никого испугать, но озеленители шарахнулись в разные стороны. Один из них, прежде казавшийся Мефу бесстрашным, даже упал, подвернув ногу, и жалобно вскрикнул, а двое других, подскочив, потащили его за собой. Молодцы! Своих не бросают! Вот только кого они испугались? Скромного московского студента?

Мефодий посмотрел на себя. Одежда дымилась. Она казалась целой, но едва он коснулся ее, большой кусок футболки рассыпался в белую пыль. Ресницы и брови были опалены. Да, студент. Да, московский. Вот только студент этот вернулся из ада.

В руке у Буслаева была спата. Он все же не бросил ее. А вот дамасский клинок где-то потерял, да и едва ли тот существовал уже в природе, обратившись в полное ничто и, по мнению некоторых греческих философов, слившись с самой идеей дамасского клинка, парящей в пространстве.