История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей

Глава IX

Бракосочетание Людовико Сфорца и Беатриче Д'Эсте. Леонардо да Винчи

С большим запозданием герцог Бари решил, наконец, исполнить свои собственные брачные обязательства. Еще в 1480 он просил у своего старого друга и союзника герцога Эрколе Феррарского руки его старшей дочери Изабеллы. Но поскольку она уже была обещана Джан Франческо Гонзага, сыну маркиза Мантуи, Эрколе предложил Людовико свою вторую дочь, Беатриче, которая была на год младше своей сестры. Жениху было двадцать девять, невесте — пять лет.

В Италии не было более привлекательного места, нежели герцогский двор в Ферраре в годы правления Эрколе д'Эсте. К тому времени город достиг своего величайшего расцвета, а университет был в зените своей славы. И хотя сам Эрколе был не слишком образованным человеком, он принимал самое деятельное участие во всех реформах, и можно сказать, что именно Ферраре итальянская драма обязана своим вторым рождением, прежде всего благодаря его поддержке и энтузиазму. Герцогиня Феррарская Элеонора и ее дочери, в особенности Изабелла, были во всех отношениях образованнейшими принцессами в Италии. Они получили такое изысканное воспитание, какого мы не нашли бы нигде, кроме Урбино, ставшего впоследствии местом действия «Кортеджьяно». Более того, членов этой семьи объединяло чувство взаимной привязанности, о чем свидетельствуют их письма, многие из которых, к счастью, сохранились. Есть нечто необычайно современное в письмах Изабеллы. Кажется, что они написаны совсем недавно. Как полагает синьор Луцио, приложивший так много усилий, чтобы сделать эти письма доступными современному читателю, документы из архивов Гонзага обладают особой способностью «оживлять наш славный Ренессанс во множестве его взаимосвязей, часто весьма неожиданных, но всегда интригующих и наводящих на размышления». Создается впечатление, что придворный круг в Ферраре оказывал также некое цивилизирующее и облагораживающее воздействие на тех, кто попадал в его орбиту. Письма некоторых служанок столь же свободны, изысканны и интересны, как и сочинения их хозяек. В последующие годы сама Лукреция Борджиа, имевшая довольно слабый и уступчивый характер, оказавшись в таком окружении, охотно поддалась его очарованию.

В момент помолвки невеста Людовико жила в Неаполе, и он, вероятно, мог видеть ее во время своей поездки на юг для получения инвеституры на герцогство Бари после смерти своего брата Сфорца Мария. Герцогиня Элеонора приехала туда в 1477 году, чтобы посетить своего отца. Когда разразилась война и Эрколе д'Эсте стал главнокомандующим Флоренции, она была вынуждена вернуться в Феррару, где показала себя как вполне дееспособный регент. При ней находился ее новорожденный сын, и Ферранте настоял на том, чтобы там же оставалась и Беатриче. Она пришлась ему по душе; возможно, ее возвышенные устремления забавляли его. Здесь, в Кастельнуово, под сенью волшебного лавра, прошло ее детство. Среди ее подруг была темноглазая юная Изабелла Арагонская — ее будущая соперница, жившая тогда в мрачном Кастель Капуано со своими родителями: Альфонсо, герцогом Калабрии, и Ипполитой Сфорца.

Беатриче получила хорошее образование, в соответствии с педагогическими идеями той эпохи. В те времена обучение детей начиналось рано, и девочки должны были прилежно заниматься наравне с мальчиками. Нам известно, что старший сын Беатриче, не достигнув еще трехлетнего возраста, произвел хорошее впечатление на приеме у архиепископа Милана, но когда его спросили о самом заветном желании, он ответил: «Не ходить в школу». Ипполита Сфорца была сама слишком хорошо образованна, чтобы пренебречь воспитанием оставленного на ее попечение ребенка, ведь Беатриче была племянницей ее мужа. Даже безжалостный Альфонсо был воспитан в уважении к науке, что стало традицией для арагонской династии. Сестры д'Эсте занимались латынью и немного греческим и с ранних лет умели танцевать и петь. Более того, они унаследовали или с детства приобрели вкус к лучшим образцам ренессансной поэзии и искусства, поэтому любой замеченный ими талант мог рассчитывать на их признание и поддержку. Их мать, герцогиня Элеонора, разделяла их увлечения, а возможно, и способствовала их развитию.

Людовико оказался нерасторопным женихом. Свадьбы обеих сестер были намечены на 1490 год, однако Людовико медлил, в свое оправдание ссылаясь на юный возраст невесты и на собственную занятость множеством дел. Герцог и герцогиня Феррары начинали проявлять беспокойство, поскольку хорошо знали о главной причине этой отсрочки. Помимо Бьянки, чьей матерью была Бернардина де Коррадис, у Людовико был также сын Леоне, от неизвестной римлянки; кроме того, в течение почти всего времени его помолвки с Беатриче д'Эсте его любовницей была прелестная и образованная Цецилия Галлерани, женщина благородного происхождения. Людовико не был вульгарен в своих любовных связях. По-видимому, он чувствовал искреннюю привязанность к Галлерани и предоставил в ее распоряжение несколько комнат в Кастелло. Он отдал ей также Бролетто Нуово — дворец, некогда принадлежавший Карманьоле. Даровав ей в 1481 году в собственность Сарронно, он стремился подчеркнуть свое уважение к ней и воздать должное ее достоинствам.

Если не смотреть на ее связь с Моро, Цецилия представляется образцом добродетели. Благодаря браку с графом Бергамини она занимала весьма видное положение в Милане, и ее восторженные поклонники считали ее одной из самых образованных женщин в Италии, наравне даже с Изабеллой д'Эсте и Витторией Колонна. Она не раз упоминается в рассказах Банделло, представляющих ренессансный Милан в столь необычном свете, хотя их автор, разумеется, принадлежал к более молодому поколению. Третья новелла Банделло вводит нас во дворец Ипполиты Сфорца Бентивольо, располагавшийся за Порта Кремонезе, в котором мы видим всех выдающихся людей города. Здесь читают свои сонеты синьора Цецилия Бергамини и синьора Камилла Скарампа, «две наши Музы», как везде называет их автор. В двадцать второй новелле, посвященной Галлерани, он говорит, что, оказавшись неподалеку от Кремонезе, он счел бы святотатством не свернуть с дороги и не посетить там ее в ее собственном замке, а затем вспоминает, какой радушный прием она ему оказала. Оставив свое излюбленное занятие — чтение латинских и итальянских поэтов, — Цецилия провела время за приятной беседой с ним и его другом. Позднее ее очень хвалили за торжественные речи, как правило, на латыни, которые она по особым случаям произносила перед своими восторженными почитателями.

Вот еще один ее портрет: «В то время, когда благороднейшая и достойнейшая синьора Цецилия, графиня Бергамини, [подобно другим персонажам новелл] пила минеральные воды в Баньо д'Аквано, чтобы поправить свои недуги, ее навещали многие господа и дамы, отчасти из-за того, что она была приветлива и добра, отчасти из-за того, что в ее компании можно было встретиться с самими лучшими и выдающимися умами Милана, как, впрочем, и с иностранцами, которым случилось здесь оказаться. Военачальники говорили здесь о ратном деле, музыканты пели, живописцы и художники рисовали, философы рассуждали о природе, а поэты декламировали свои и чужие стихи; так что исполнялись желания всякого, кто желал высказаться или же услышать достойные суждения, поскольку в присутствии этой героини всегда обсуждались вещи весьма приятные, добродетельные и благородные». Несомненно, они onestamente (благородно) развлекали себя подобными разговорами, о которых сообщает нам мессир Банделло, доминиканец из церкви Санта Мария делле Грацие, ставший затем епископом. Банделло с задумчивой грустью вспоминал о правлении Моро, поскольку его семья хорошо относилась к Сфорца и тяжело пострадала за это впоследствии.

Был известен портрет Цецилии Галлерани работы Леонардо да Винчи. Беллинчони написал сонет об этой картине, в котором с обычными для его стиля гиперболами он восхвалял скорее оригинал, нежели изображение:

«Поэт. Кто рассердил тебя? Кому завидуешь ты, Природа?

Природа. Винчи, изобразившему звезду вашу, Цецилию. Столь совершенна красота ее, что солнце кажется тусклой тенью, в сравнении со светлыми ее очами».

Изабелла д'Эсте была в хороших отношениях с Цецилией и после французского завоевания предоставила ей убежище и радушно, приняла ее в Мантуе. В 1499 году, рассматривая несколько картин Джованни Беллини, она преисполнилась желания сравнить их с некоторыми работами Леонардо. Она написала Галлерани, попросив ту одолжить свой портрет, «поскольку вдобавок к тому наслаждению, которое мы получим от такого сравнения, мы также будем иметь удовольствие увидеть ваше лицо»; она пообещала сразу же вернуть картину. В ответном письме от 29 апреля Цецилия уверяла ее, что послала бы этот портрет даже более охотно, будь его сходство с ней несколько ближе, но «не подумайте, ваша милость, что это вызвано какой-то ошибкой мастера — хотя, с другой стороны, я не уверена в его точности, — но это лишь следствие того, что портрет был написан в то время, когда я еще была так неразвита, и с тех пор я так сильно изменилась. Никто, видя меня и этот портрет вместе, не подумал бы, что это мое изображение. Тем не менее умоляю Вашу Милость быть вполне уверенной в моем благоволении. Я намереваюсь сделать много больше, нежели переслать портрет для вашего удовольствия».