История династии Сфорца - Леси Коллинсон-Морлей

Вскоре после окончания свадебных торжеств Людовико увез новобрачных в Павию, в любимый замок Джан Галеаццо Висконти, выстроенный из ломбардской терракоты, с четырьмя огромными башнями, с прекрасной аркадой двора, напоминающей Венецию, и с обширным парком, покрывающим тринадцать квадратных миль, за которым неспешно завершалось строительство несравненной Чертозы.

В отношениях между Людовико и герцогиней с самого начала возникли трудности, что опровергает абсурдное предположение Гвиччардини о том, что он сам был влюблен в Изабеллу. Он определил ей денежное содержание в тринадцать тысяч дукатов, но Изабелла потребовала восемнадцать тысяч, отослав домой нескольких неаполитанцев из своего эскорта, чтобы они поддержали ее претензии. Между ними и миланскими послами в Неаполе возникли серьезные разногласия, ибо, помимо всего прочего, миланцы жаловались на то, что родственники невесты для уплаты приданого собрали все неполновесные дукаты, какие только им удалось найти. Людовико, глубоко разочарованный таким поведением невесты своего племянника, с негодованием говорил, что его сестра намного меньше получала от Ферранте, но тем была вполне довольна. Когда все ее неаполитанские дамы были отосланы домой, Изабелла в отчаянии заявила, что она самая несчастная замужняя женщина в мире. Тротти, бывший в близких отношениях с Людовико, понимал, как обстоят дела на самом деле. Он писал, что о каждом произнесенном Изабеллой слове доносили герцогу Бари, но она была достаточно умна и слишком хорошо воспитана, чтобы сказать что-либо, чего бы ей говорить не следовало.

Тем не менее Людовико повысил ее денежное содержание до пятнадцати тысяч дукатов, но все расчеты производились через ее управляющего, которого, разумеется, назначал Людовико. Она не пила вина, но питала неаполитанскую слабость к сладким напиткам, вследствие чего сенешаль жаловался, что она употребляет больше сахара, чем весь остальной двор, добавляя при этом, что ей следует привыкать к ломбардскому образу жизни. Мелочные придирки такого рода были в порядке вещей для итальянского двора или большой семьи, члены которых могли не раздумывая истратить целое состояние на какое-нибудь платье или украшение.

Никто не обладал большим влиянием на Людовико, чем врач и астролог Амброджио да Розате. Герцог Бари твердо верил в астрологию и был убежден в том, что он обязан своей жизнью Амброджио, излечившему его от тяжкого недуга. Изабелла пожаловалась Людовико на да Розате, обидевшего одного из ее неаполитанских пажей, любимца ее матери. В результате паж был уволен. Герцогиня знала, что муж не способен защитить ее; более того, он сам призывал ее довериться дяде, уже так долго и так удачно управлявшему герцогством; тот знает, как распорядиться ее двором; она должна следовать его советам и поступать так, как он сочтет нужным. Людовико был весьма дипломатичен, и на публике всегда обращался к ней со всей возможной почтительностью. В 1493 году мы видим, как она благодарит его за то, что со своей обычной отеческой заботой он пресек досаждавшее ей чье-то «нескромное и наглое поведение». Но Тротти писал (18 февраля 1489 года): «Новая герцогиня проливает больше слез, нежели съедает пищи; это самая несчастная дама из всех, когда-либо живших на этой земле, клянусь Писанием… День или два назад они взяли ее на охоту, во время которой она не произнесла ни слова, прикрывая свои глаза и губы мехами, и казалось, что она плачет».

Тогда возникает другой вопрос. Тротти говорит, что Джан Галеаццо любил супругу, но не смел на нее смотреть. Возможно, его неспособность исполнить супружеские обязанности была вызвана неким нервным расстройством; возможно, ему мешало сознание морального превосходства Изабеллы и ее полное отличие от тех женщин, с которыми он привык общаться; возможно, проблема заключалось в том, как обращался с ним его дядя. Людовико не упускал случая поговорить с ним на эту тему, выставляя его в смешном виде в глазах его жены и всего двора. Джан Галеаццо слушал его безмолвно, слезы готовы были выступить на его глазах, и, продолжает Тротти: «Мне на самом деле было очень жаль его; нет человека более милого и послушного; он не без способностей и очень хорош собой». Кстати говоря, Тротти вовсе не преувеличивает красоту герцога Миланского. В своем описании свадебной церемонии, он заявляет, что смуглолицая Изабелла не казалась писаной красавицей, она была лишь «милой и красивой»[35], тогда как герцог был «прекраснейшим и добрейшим»[36]. После одной из таких бесед, когда Людовико намеревался удалиться и оставить молодых супругов наедине, Джан Галеаццо в смущении выбежал из комнаты. Тротти понимал, что поведение дяди приводило к результату, прямо противоположному той цели, к которой он якобы стремился. Лучше всех это понимал сам Людовико, вознамерившийся сделать все возможное, чтобы помешать окончательному свершению этого брака. Тем временем Джан Галеаццо продолжал свои обычные любовные интриги другого рода; в этом отношении он был не более грешен, чем почти все правители в Италии.

Павия вскоре стала настоящим домом для герцога и герцогини. Когда Изабелла на несколько дней отправлялась в Милан, ее дядя никому не позволял встречаться с ней. Однажды в Виджевано она призналась одному из тех немногих посетителей, кому удалось засвидетельствовать ей свое почтение, что пребывает в полном отчаянии и молится только о своей смерти.

Но и Людовико начинал понимать, что он зашел слишком далеко. Ферранте серьезно подумывал о том, чтобы вернуть Изабеллу обратно в Неаполь. Моро, в присутствии архиепископа Милана и нескольких дворян, сообщил своему несчастному племяннику о письме короля Неаполя, в котором тот заявлял, что при создавшихся обстоятельствах, еще задолго до полной выплаты приданого, он может потребовать возвращения денег, как, впрочем, и самой невесты. Тротти добавляет, что Джан Галеаццо был очень огорчен. Легко представить, какие чувства испытывала при этом гордая и самоуверенная молодая герцогиня.

В январе 1490 года в Кастелло ди Порта Джовио герцог Бари дал для своей племянницы великолепное представление — Феста дель Парадизо. Его постановкой занимался некий флорентиец маэстро Леонардо, которым был не кто иной, как Леонардо да Винчи. Слова написал придворный поэт Беллинчони, оказавшийся в той свите, которая прибыла из Неаполя, чтобы вернуть назад Изабеллу. На это представление собрались весьма уважаемые зрители. Главные гости располагались на возвышенной платформе; на другой платформе — музыканты. Испанские мотивы в одеянии герцога Бари и были, возможно, своего рода комплиментом Изабелле. Украшения на платье герцогини были подобраны столь изысканно и умело, что она, в обшитой золотом мантии из белого герцогского бархата, сияла как солнце, говорит очевидец Прато. Громкие звуки фанфар объявили о начале представления. Изабелла вместе с тремя фрейлинами вышла в центр зала и, исполнив два величавых реверанса, вернулась на свое место. Затем актеры в масках и костюмах разных стран поочередно появлялись на сцене и приветствовали герцогиню. Наконец, занавес был опущен, и появились декорации Парадиза. Это была идея Людовико, что вполне соответствует его интересу к астрологии. На позолоченной изнутри полусфере возникли звезды и планеты согласно их положению на небосводе. Это были живые актеры, которые, передвигаясь по орбитам, воспевали хвалы герцогине. По краям сферы были изображены знаки зодиака, и весь Парадиз «играл и пел весьма сладко и мелодично». В конце представления Аполлон по команде Юпитера схватил Три Грации и Семь Добродетелей и отдал их в плен герцогине, после чего те преподнесли ей альбом стихов, прочтенных и пропетых в ее честь. Затем вся компания препроводила Изабеллу в ее покои под дивную музыку и пение.

Именно после этого представления Людовико счел возможным признаться флорентийскому послу Пандольфинн в том, что комиссия из двух послов с двумя матронами, прибывшая в Милан, чтобы разобраться в вопросе неисполнения брачных обязательств, заставляет его задуматься о том, чтобы ему самому овладеть герцогством и невестой, однако он никогда не решится на столь постыдный поступок.

Вскоре пришли хорошие новости. В мае 1490 года нунций Герарди сообщал Папе, что брак можно, наконец, считать состоявшимся, и что случилось это в Виджевано, и теперь, говорят, герцогу Милана нужна скорее узда, чем шпоры. Вскоре молодые супруги прониклись чувством глубокой привязанности друг к другу, а Изабелла оказалась весьма ревнивой к своему мужу.

В январе того же 1490 года состоялось венчание Галеаццо Сансеверино с Бьянкой Сфорца, которой устроили пышный прием в Милане. Невесте исполнилось только восемь лет. Ее отец предпринял все необходимые меры, чтобы узаконить ее, и очень любил ее, как, впрочем, и всех остальных своих детей. Его расположение к ней и к Галеаццо выразилось в том, что для их резиденции он подарил им здание банка Медичи, располагавшееся в непосредственной близости от замка. Сейчас от него ничего не осталось, кроме мраморной двери с великолепной резьбой, находящейся в музее замка. Этот дворец принадлежал Луиджи да Терцаго, который не жалел денег на его благоустройство, и особенно на его сады. Лоренцо Медичи хотел выкупить его, но Людовико, рассчитывая передать его Галеаццо, заявил, что после проделанного ремонта он стоит вдвое больше предложенной суммы. Таким образом, Галеаццо стал членом семьи Людовико и был в самых доверительных отношениях с ним. Как главнокомандующий, он имел в своем распоряжении весь замок, с его конюшней и множеством лучших лошадей. «Мне кажется, что мессир Галеаццо да Сансеверино стал герцогом Милана, — ворчит Тротти, — он делает все, что ему заблагорассудится, и получает все, что пожелает». Оказанные да Сансеверино милости, в сочетании с его высокомерием, пробудили немалую зависть к нему со стороны других придворных, таких как Джан Джакомо Тривульцио, который был некогда лучшим партнером братьев Сфорца. Суровый, настойчивый и сильный воин, опытный полководец, он был из породы прежних кондотьеров и едва ли смог бы найти общий язык с утонченным Людовико. Возмущенный тем, что главнокомандующим стал его подчиненный Галеаццо, он перешел на службу к королю Ферранте в Неаполе и впоследствии стал одним из самых грозных врагов Сфорца.