Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

Рабы по очереди поднимались по ступенькам и ненадолго застывали под взглядами собравшихся; предлагаемые цены возрастали, потом раздавался удар молотка, возвещавший о совершившейся продаже, и раб или рабыня сходили по ступенькам в новую жизнь. Драмжер с раннего детства знал каждого, играл с ними, спал вповалку, дрался. Все они были члены одной большой семьи, связанные кровными узами или длительным тесным общением. Он слушал, как оглашаются имена, зачитываются родословные, расписываются достоинства, выкрикиваются цены; затем они исчезали, и он знал, что никогда больше их не увидит. Гигант Сатурн, башня из мышц; силач Платон, чемпион по вспашке; гибкий Тонио с ногами беговой лошади, обгонявший в Фалконхерсте любого соперника; красавчик Джимми с густыми ресницами, оливковыми щечками и курчавыми волосами; Наксо с нахмуренными бровями, имевший зловещий вид, но обладавший мягчайшим, как у котенка, нравом; Тамерлан, за один год поспособствовавший зачатию дюжины малышей; Тобиас, Рафаэль, Лео, Жиль, Доминик, Октавиан — у каждого было чем гордиться. Среди рабов были темные, как чернослив, с отливом, словно только вчера из Африки; табачно-бурые, с оттенком сепии, желтые, цвета слоновой кости; был даже один, рожденный квартеронкой от белого отца и настолько напоминающий настоящего белого своими голубыми глазами и светлыми кудрями, что его можно было принять скорее за скандинава, чем за негра. Дальше пошли Джун, Бетти, Фанни, Клодины и все прочие, с детьми или только собирающиеся родить.

Потом крикливая толпа разбрелась, и развлечение завершилось. Собрав бумаги и прихватив аукционный молоток, Слай занялся с Хаммондом бухгалтерией. В зале наступила тишина, бар постепенно наполнился мужчинами. О торгах уже почти ничто не напоминало; разве что слабый мускусный запах множества тел, еще не успевший выветриться, свидетельствовал о том, что здесь, в одном из самых фешенебельных отелей Нового Орлеана, только что торговали двуногим скотом.

Драмжер, терпеливо дожидавшийся завершения подсчетов, в которые погрузились Хаммонд и Слай, чувствовал, что только что пережил настоящий кошмар. Теперь, когда этот кошмар остался позади, он радовался, что не был среди проданных с молотка. К радости примешивалась горечь: он лишился друзей, хоть и не мог до конца осознать, что уже не встретит в Фалконхерсте стольких знакомых лиц. Впрочем, у него оставался прежний хозяин — дражайший масса Хаммонд, вместе с которым они в конце концов поднялись в номер, где хозяин рухнул на кровать, а слуга, стянув с него сапоги, приготовил ему пунш.

На следующее утро разыгралась слезливая сцена прощания Кэнди с семейством. Драмжер так торопился обратно в отель, а потом к поезду на Мобил, что она едва успела со всеми проститься. Сидя на козлах между Драмжером и Джубалом, она почти не увидела города — в такой спешке они скакали на станцию. Она знала, что будет скучать по Новому Орлеану еще больше, чем по родне.

Обратное путешествие получилось не таким комфортабельным. Ехать пришлось в обыкновенном поезде, поэтому Драмжера, Кэнди, Джубала, Брута и Аякса поместили на открытой платформе, вместе с перепуганной ребятней, приобретенной Хаммондом, а также лошадьми и коляской. Поезд тащился медленно, колеса оглушительно лязгали; на вокзале в Мобиле пришлось до одурения долго ждать в прокуренном помещении, пока два вагона — один для рабов и лошадей, другой для коляски — прицепят к составу, отправляющемуся до Винчестера. Ночь пришлось коротать прямо на полу. Подушкой для Кэнди служила рука Драмжера, который опирался во сне о плечо Джубала.

14

На станцию Винчестер поезд прибыл в кромешной тьме, за час до рассвета. Ежась от холода и сырости, прибывшие еще долго дожидались фургонов из Фалконхерста. Появление фургонов не принесло облегчения: они оказались без крыш, и Драмжеру с Кэнди пришлось, тесно прижавшись друг к другу, продрожать до самого Фалконхерста.

Драмжер был так рад возвратиться домой, что сразу забыл тяготы пути. В большой кухне было тепло и уютно; на плите подогревался кофейник, глаза щипало от запаха подгоревшего жира. Лукреция Борджиа едва успела поприветствовать их кивком, после чего заторопилась на крыльцо, чтобы встретить господ. В кухне осталась только новая кухонная прислуга — неряха с заячьей губой по имени Маргарита, которая однажды досталась Хаммонду на торгах в качестве «довеска»; с тех пор хозяину никак не удавалось от нее избавиться. Она посмотрела на молодую пару сонным взглядом, не вынимая рук из лохани с грязной посудой, и не вымолвила ни слова.

Кэнди, замерзшая, промокшая, отчаянно скучающая по дому, протянула руки к огню. Драмжер вышел, чтобы забрать из фургона ее чемоданчик и собственный саквояж. Вернувшись и удостоверившись, что Лукреция Борджиа так и не вернулась, он юркнул в чулан и налил в треснутую чашку добрую порцию господского бренди. Перелив половину этого количества в другую чашку, он наполнил обе горячим кофе. Они с Кэнди молча выпили кофе с бренди и несколько пришли в себя. Кэнди наконец-то перестала выбивать зубами дробь.

— Пойдем-ка в нашу комнату. Тебе лучше снять мокрую одежду, не то подхватишь лихорадку.

Драмжер быстро провел ее через кухню и дальше по лестнице на последний этаж, в комнату, которую он раньше делил с Джубалом.

При виде крохотной каморки с единственной узкой кроватью она пригорюнилась. От ее взгляда не укрылась пыль на подоконниках, свисающая с потолка паутина, полное отсутствие мебели, не считая кровати и одного шаткого стула. На грубом покрывале лежала пыль; за окном шумел дождь. В комнате стоял застарелый запах немытых тел.

Кэнди наморщила нос.

— И вот здесь мы будем спать? Какая здесь вонь! Мерзкая клетушка! Разве это сравнится с моей комнатой в Новом Орлеане? Здесь и для кошки-то места нет, не говоря уже о том, чтобы развесить мои платья.

Драмжер побросал на пол свою и Джубала старую одежду.

— Видишь гвозди в стене? Да, здесь не мешает прибраться. И потом, ты не будешь оставаться здесь подолгу. Днем ты будешь находиться в комнате миссис Августы, а здесь — только спать и забавляться со мной. А забавляться нам придется много, потому что массе Хаммонду не терпится получить от нас малыша.

— У тебя один масса Хаммонд на языке! Никакого малыша он от меня не добьется!

— Можешь болтать, что тебе вздумается, а я намерен хорошенько потрудиться, чтобы сделать приятное массе Хаммонду. А теперь снимай быстрее мокрую одежду и надевай сухую. Я тоже переоденусь: ведь мне придется подавать еду, когда белые сядут за стол. Лукреция Борджиа уже приготовила завтрак. Этим утром ты отнесешь завтрак для детей в комнату миссис Софи и покормишь их там. Джубал тем временем занесет вещи в дом. Потом ему тоже надо будет переодеться.

Драмжер наблюдал за ней, пока она снимала промокшее платье и стягивала чулки. Сам он уже успел раздеться и теперь искал старые черные брюки среди одежды, которую швырнул на пол. Поиски привели его к Кэнди, и одного прикосновения ее теплого тела оказалось, как обычно, достаточно, чтобы он возбудился. Не дожидаясь ее возражений, он привлек ее к себе, чувствуя, как твердеют ее соски, прижатые к его голой груди.

— Здесь нас ждет много радостей, Кэнди. Какие же мы счастливчики! Ведь у нас собственная комната. Это куда лучше, чем в невольничьем поселке, где в каждой хижине живет по четыре-пять пар. Ничего, тебе понравится в Фалконхерсте!

— Никогда! — Она расплакалась. — Отвратительное место! И комната эта отвратительная: грязная, вонючая! Здесь некуда пойти, нечем заняться, не на что посмотреть. Разве тут выйдешь, пройдешься по улице? Здесь и тротуаров-то нет! Чем я буду здесь заниматься?

— Дело для тебя найдется. — Драмжер потянулся губами к ее рту, но она отвернулась.

— Ты имеешь в виду работу? А вечерами? Какое тут может быть удовольствие?

— Очень даже большое, — хрипло прошептал Драмжер и умудрился просунуть ей между ног одно колено. Потеряв равновесие, она опрокинулась на кровать. Он плюхнулся на нее.

— Очень даже большое, и так каждую ночь. Ты и я, ты и я.

Чувство тоски и одиночества сменилось у нее гневом. Она ударила его по лицу, оттолкнула и поспешно встала.

— Весь день вкалывать, а потом всю ночь кувыркаться с тобой? Что-то маловато! Ты славный, Драмжер, но ты мне уже надоел. Мне нужно еще какое-то занятие. Я не могу довольствоваться одним тобой. Мне подавай разнообразие! Девушке надоедает один и тот же парень.

— Но ты моя! И другого у тебя не будет, если только масса Хаммонд не распорядится иначе, но этого не случится, потому что он уже сказал, что ты — моя женщина. И зачем тебе сдался другой? Кто еще доставит тебе столько удовольствия, сколько я?

— Масса Хаммонд, масса Хаммонд, масса Хаммонд! Мне до смерти надоело про него слушать! Если мне понадобится другой, я его заполучу, и никакой масса Хаммонд мне не указ.