Картонные звезды - Александр Косарев

Наконец громко дребезжащий бидонами грузовик резко поворачивает. Приехали! Поселок Коряки! Ура! Но время к вечеру. Шансов добраться даже до Елизово у нас, к сожалению, минимальные. Пусть мы даже и доедем сегодня же до аэродрома, и что мы там будем делать? Тащиться еще полночи до родимого полка? Пешком? Там нас никто не ждет. Ни помыться, ни поесть толком.

Гляжу на Савотина. Похоже, что тот тоже думает о том же. Лоб у него смят в гармошку, нижняя губа поджата, а глаза смотрят в одну точку. Ради любопытства прослеживаю направление его взгляда. Смотрю туда же, куда и он, и мой взгляд тут же умирается в слабокоптящую, высокую и очень черную железную трубу, торчащую из-за весьма представительного здания. Сержант поворачивается.

— Спорим, что та труба от котельной при бане? — говорит он.

Я пожимаю плечами:

— Вполне возможно.

— Сходи, разведай, — предлагает он мне. — А я поинтересуюсь, где тут можно подхарчиться.

— Ты лучше Щербакова пошли, — предлагаю я. — Он так любит пожрать, что найдет и отнимет у бродяги последнюю корку. Гораздо важнее для нас поскорее найти теплый ночлег.

Олег с готовностью кивает.

— Проверю два или три варианта. Либо в доме культуры прикорнем, либо пристроимся в местную больницу.

На том и порешили. В результате всех наших телодвижений нам удалось неплохо вымыться, прекрасно поужинать остатками из рабочей столовой и замечательно выспаться в школьном спортзале на тряпочных матах. И ранним утром, как сейчас помню, ровно в 6.42, мы уже стояли на остановке рейсового автобуса. На остановке толпилось довольно много народа, но все расступились, когда наша колонна звонко грохоча подкованными сапогами, словно стадо носорогов, бросилась к приближающемуся автобусу. С двумя десятками здоровяков с мрачными лицами и недобро горящими глазами связываться никому не захотелось.

К обеду бодрым, едва ли не строевым шагом мы входили в ворота части, и все, кто встречался нам на пути, от удивления разевали рты. Еще ни разу за всю историю полка ОСНАЗ по плацу его не проходило столь живописно одетое воинство. Мы и в самом деле были на диво хороши. Закопченные шинели, украшенные свежими дырами, грязные до одури сапоги и лихо заломленные на затылки совершенно бесформенные шапки. Вот и штаб. По всем правилам военного этикета, Савотин должен был первым идти докладывать о нашем прибытии, но не обремененный никакими обязанностями лейтенант Стулов успевает проскочить в дверь впереди него. Но такие мелочи уже не могут нас огорчить. Все мы столь горды собой, что такие мелкие неувязочки испортить нашего настроения не могли ни в коем случае.

Сбиты над ДРВ

По дополнительным данным, еще 3 американских стервятника были сбиты, вторгшись в воздушное пространство ДРВ, над провинцией Хатинь и Куангбинь. Общее число сбитых самолетов достигло 3065…

Быстрота, с которой нас но прибытии развели по подразделениям, лично меня очень удивила. Словно осы, налетели со всех сторон невесть откуда взявшиеся взводные, и не успели мы сказать и слово, как уже шагали по своим ротам под их бдительными взорами. И тишина, и никаких комментариев. Парни в роте, разумеется, поспрашивали нас, что и как там все происходило и откуда мы заявились такие грязные и измученные? Ну, наплели мы им разные разности, удовлетворили первое их любопытство. Особо распространяться о наших похождениях было просто некогда. До вечера нам было предоставлено некоторое время, для того чтобы слегка привести себя в порядок и немного очухаться. Лично мне даже дали немного поспать… так, до часу ночи. А потом все, потом марш на смену. Причем не в ТРГ, а в общий зал.

Помнится, именно в тот день я впервые уснул стоя. Работал у стойки, что-то делал, и, изо всех сил борясь с одолевавшей меня усталостью, вроде бы пытался восстановить затухнувшее направление Гуам — Кодена. И вдруг писк в наушниках, стук телетайпов, голоса сослуживцев неожиданно сменились гробовой тишиной и внутреннее «Я» неожиданно предупредило меня о неправильности моего состояния, произнеся одно лишь слово где-то внутри головы: «Спишь!». Напрягая все силы, поднял я чугунные веки и к своему удивлению увидел, что уже сполз вниз но стойке на половину ее высоты.

— Вот, черт! Вот это конфуз! — обиженно сжал я зубы. — Какая была необходимость ставить меня именно в нулевую смену?

Чтобы как-то сбросить сонную одурь, принимаюсь бродить по территории поста. Три шага в одну сторону, три — в другую. Более внимательно осматриваю зал. Ни одного из тех, кто был со мной в походе, на посты не выставлено. Я единственный. И неожиданная мысль заставляет меня несколько взбодриться. «Неужели, — думаю я, — это еще одна проверка? Типа того, смогу ли я еще шевелиться после стольких приключений. Надо будет, — решил я, — завтра же опросить всех, с кем путешествовал по лесам. Если из них только избранных отправили на смену, то, наверное, это о чем-то говорит. Вот только бы знать о чем!»

Но осуществить свой план я так и не смог. Круговерть новых напастей внезапно обрушилась на вторую роту. Совершенно неожиданно некоторые крайне важные для нас радиостанции начали дружно переходить на новый стандарт скорости передачи телеграфных сообщений. Если раньше вражеские телетайпы поддерживали скорость в 467 знаков в минуту, то теперь они заработали со скоростью в 602 знака! Разумеется, наши доморощенные телетайпы не могли выдержать такого темпа и несли сплошную отсебятину. Командование полка перепугалось не на шутку. Возможности достать, откуда бы то ни было, новомодные телетайпы у них не было, и выполнение боевой задачи буквально в одночасье оказалось под угрозой. Естественно, что наши командиры спешно начали применять ответные меры. Поначалу (что вполне естественно) наши «сапоги» инстинктивно принялись давить на подчиненных. Срочно вызвали в штаб нашего ротного механика, Вовку Широбокова, и дали ему там такую накачку, что он возвратился оттуда чуть живой.

— Они что думают, — жаловался он, сидя с нами в курилке, — стоит только приказать, и все моторы начнут крутиться в полтора раза быстрее? Да они, в таком случае, круглые идиоты!

— Мой тебе совет, — отозвался я в ответ на его гневную тираду, — ты все-таки попробуй что-нибудь изобразить. Прояви разумную активность. Затребуй для начала со склада новый телетайп. Заодно и выбей себе исправные инструменты. Кричи, шуми, топочи ногами, капризничай, наконец. И заодно попробуй все же раскрутить какой-нибудь старенький, разношенный телетайп до максимальных скоростей. Курочь его, ломай, создавай видимость работы. Если и не получится ничего, то ты с чистой совестью сможешь сказать, что сделал все что мог! Тогда с тебя и взятки будут гладки.

Широбоков умолк и призадумался.

— Оно и верно, — наконец отозвался он. — Но новый телетайп я гробить не хочу.

— Да ты его только выпиши, — по-дружески обнимаю его за плечи, — а там мы найдем ему достойное применение. Тащи его ко мне, а себе возьми любой старый.

Вова понимающе улыбается. Парень он вообще-то хороший. Нормальный работящий паренек из простой московской семьи. На КП днюет и ночует. Из тридцати пяти круглосуточно грохочущих аппаратов он на слух определяет тот, который требует срочного ремонта или смазки. Молодец. Мы с ним дружим. Основу нашей дружбы составляет постоянное желание что-нибудь скушать. Частенько мы с ним сразу после обеда бежим в поселковый магазинчик, где на двоих покупаем банку сгущенного молока. Раскладная ложка у меня всегда наготове, в нагрудном кармане прячется. По очереди засовываем ее в банку и лакомимся приторной белой массой. У-м-м, какая вкуснятина, и теперь до ужина мы с ним точно дотянем.

Впрочем, еда едой, но срочные дела не ждали и минуты. Поэкспериментировав с телетайпом, вскоре однозначно убеждаемся в том, что идея примитивного ускорения процесса за счет разгона электродвигателя до закритических скоростей ни к чему хорошему не приводит. Сжигаем в течение часа два электромотора и приводим вполне рабочий агрегат в полную негодность. Рачиков, терзаемый более высоким начальством, бушует и грозно стучит кулаками по каждому столу, который попадается ему на пути. Не имея достаточного количества мозгов, чтобы предложить что-то более умное, он только и делает, что бесцельно ходит следом за Вовиком и непрерывно действует ему на нервы. Результатом является то, что последний не выдерживает и в ярости запускает одну из своих знаменитых отверток в висящий под потолком плакат, гласящий: «Только бдительность является основой боеготовности». Запустил он ее так грамотно, что пришлось приносить стремянку, чтобы ее вытащить из буквы «О» в первом слове лозунга. Капитан это неуставное проявление солдатских чувств воспринял крайне негативно и мгновенно ретировался. Видимо, представил себе, как отвертка втыкается в него, а не в доску внутренней обшивки. Но проблема потери контроля над эфиром была столь остра, что мы сами, без всяких дополнительных понуканий, взялись за ее разрешение.