Тайна - Элизабет Адлер

Фил в изумлении расхохоталась:

— Я представляла себе настоящих ковбоев совсем не такими.

— Сейчас я не ковбой. Но был им. И даже теперь, если надо, могу. Когда я был мальчишкой, мне очень нравилось ездить верхом и сгонять скот в стада. Теперь все это — цифры и проценты, налоги, полезные площади, правительственные субсидии и лобби, и еще миллион проблем. Но, наверное, я до сих пор люблю это. Или, по крайней мере, люблю землю. И традиции. Ранчо Канон создал мой дед. Когда он умер, ранчо унаследовал мой отец, а теперь им владею я. Ему всего три поколения, и оно не может считаться старейшим в Америке, но это ранчо — одно из немногих все еще остающихся в одной семье.

— Это великолепно — любить свое дело. И себя в нем.

— Я действительно люблю его. Страстно. Можете назвать это смыслом моей жизни.

Когда он посмотрел на нее, его глаза стали жесткими:

— Я никогда не расстанусь с Канон, хотя, видит Бог, мне неоднократно предлагали сделать это. У меня было много великолепных деловых предложений. Особенно от японцев. Но я никогда не позволю, чтобы наша семья потеряла Канон. Никогда. Скорее я умру.

— А когда вы умрете, кто его унаследует? Его лицо хранило загадочное выражение:

— Конечно же, мой сын.

Фил грустно подумала, что она могла бы и догадаться, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой: он женат.

Пригубив шампанское, она спросила так равнодушно, как только могла:

— И сколько ему лет?

Откинув голову, Брэд расхохотался:

— Нисколько. Ноль. Он должен родиться в будущем. Для этого я должен найти себе жену. Превосходную жену, — блеснув глазами, он наполнил ее бокал. Его неожиданный переход от столь серьезного настроения к поддразнивающе-игривому удивил Фил. — Расскажите мне о себе, — требовательно сказал он.

— Обычно вопросы задаю я, — смутилась она. — Теперь не уверена, что мне это нравится. — Но вам ведь нечего скрывать?

— Я обнаружила, что большинству людей есть что скрывать. Возможно, даже вам и мне.

Она начала рассказывать о своей работе, о своей занятой жизни.

— Мне вечно приходится бежать куда-то, — призналась Фил, устало вздохнув. — Из телестудии — к пациентам в больницу, к своей писательской работе. Признаюсь, что это путешествие в Париж было предлогом хотя бы на неделю избегнуть рутины. — Она засмеялась. — Я чувствую себя, как прогуливающая школьница.

Появился Франсуа с ее туфлями, которые выглядели как новенькие. Она обулась, и они отправились за угол, в бистро «У Жоржа».

Когда они шли, Брэд обнял ее за плечи и привлек к себе, прикрывая своим зонтом. Приноравливаясь к его широкому шагу. Фил чувствовала тепло его тела, его близость.

От нежного интимного касания руки, лежащей на ее плече, по всему телу Фил пробежал восторженный трепет, и она чуть отстранилась, боясь, что он почувствует это. Она сурово сказала себе, что ведет себя точь-в-точь как подросток во время первой поездки в Париж, но затем неожиданно поняла, что это сравнение ее не задевает, и улыбнулась. Она наслаждалась собой так, как ей давно не приходилось, и чувствовала себя юной и беспечной.

Бистро было переполнено. Лампы золотисто светились над столами, накрытыми белыми скатертями, вкусно пахло едой, и слышались тихие беседы по-французски, которые Фил не понимала. Это создавало ощущение изолированности, как будто они с Брэдом Кейном остались одни.

Фил была взбудоражена вином и авиапутешествием. Казалось, что реальный мир со всеми его заботами остался позади.

Она чувствовала себя женственной, чувственной, тонко воспринимала все детали. И в то же время нервной, менее уверенной в себе. Но Брэд Кейн был внимателен, обаятелен, красив и сексуален. А она была в Париже, была свободна. Сегодня «У Жоржа» жизнь казалась просто замечательной.

Брэд сделал заказ и принялся рассказывать Фил о своем идиллическом детстве на Гавайях, о родителях, о том, как он жил дикарем в собственном убежище на острове. О роскошном доме в Даймонд Хэд и о тысячах акров земли на Большом Острове.

Идеальный мир, который он описывал, очаровал Фил. Он так отличался от тех тревожных семейных историй, которые ей приходилось слышать на работе, что Фил подумала о том, насколько Брэду повезло.

— Мой отец научил меня любить Канон, — сказал Брэд, и она подумала, что его чарующий голос столь же глубок и нежен, как красное вино, которое они пьют. — Он рассказал мне историю Гавайских островов, поведал, как семья Кейнов тяжко трудилась почти целое столетие, чтобы заработать все, что мы имеем сейчас, сколько пота, труда и тревог потрачено на то, чтобы сделать Канон тем, чем он является теперь. Я впитывал слова отца, словно губка. Он заложил во мне систему ценностей. Он учил меня, что главное в жизни — имя Кейнов, ранчо Канон и наше состояние. Ничто иное не имеет значения. — Он честно взглянул в широко распахнутые сапфировые глаза Фил: — Именно поэтому я так много путешествую. Мне приходится делить свое время между сферой наших интересов в Европе и ранчо на Гавайях.

— Расскажите мне о вашем отце, — попросила Фил. Ее очень интересовала жизнь Брэда. — Похоже, у него был очень живой характер.

Он засмеялся.

— Да. Джек Кейн был крутым мужиком. Сильно пил. Он никого не считал своим настоящим другом, потому что никому не доверял. Но женщины им восхищались. Он был высок, спортивен, красив. Ездил верхом лучше любого ковбоя. Когда я был ребенком я смотрел на него, и мне казалось, что, летя на лошади, он составляет с животным одно целое. Он жил ради Канон.

— А ваша мать?

Глаза Брэда стали жесткими.

— Моя мать была избалованной и своенравной женщиной. Но необыкновенно красивой. Это была та прелесть, что ударяет в сердце мужчины, словно отравленный дротик. Мой отец не переносил, когда другие мужчины осмеливались взглянуть на нее. И в то же время изменял ей.

— Она знала об этом?

— Думаю, да, — ответил он, мрачно глядя на свой бокал. Одним глотком он допил вино. Затем, словно сообразив, что рассказал слишком много, он легко добавил: — Я не должен забывать, что беседую с психиатром.

Он жизнерадостно улыбнулся, и эта очередная перемена настроения озадачила Фил.

— Через секунду вы уложите меня на свою кушетку, и я узнаю, что во мне полно комплексов и фобий, о которых я даже не подозревал.

Усталость медленно ползла по позвоночнику Фил. Руки и ноги внезапно отяжелели, глаза стали слипаться. Зевнув, она извинилась, а он быстро сказал, что сам во всем виноват, и они оба утомлены перелетом.

Садясь на мягкое кожаное сиденье его черного «феррари». Фил сонно подумала: «Что же еще, кроме «феррари», может быть у такого человека?»