Двойник Декстера - Джеффри Линдсей

Мы чувствуем, как вокруг нас смыкается ясная, холод­ная целеустремленность; никакой подбирающейся опас­ности — только отсутствие луны, никаких причин медлить или ждать — только огромное количество поводов немед­ленно погрузиться в бархатную темноту Призовой Ночи.

Мы садимся за руль и заводим мотор. Дорога туда, где стоят заплесневелое двухэтажное здание и маленький убо­гий домик, занимает всего-навсего пять минут. Мы мед­ленно проезжаем мимо, внимательно рассматривая дом в поисках каких-либо тревожных признаков, и ничего не находим. Улица опустела. Одинокий фонарь за полквар­тала от дома то вспыхивает, то гаснет — тусклый синий ореол вместо настоящего сияния. Не считая фонаря, единственный свет в эту почти безлунную ночь исходит от многоквартирного дома — фиолетовое гало из каждого окна, десяток телевизоров, по которым показывают одно и то же бессмысленное, пустое, дурацкое, совершенно нереальное реалити-шоу. Люди смотрят его, замкнувшись в кругу бессмысленной рутины, тогда как подлинная жизнь медленно катится мимо, за дверью, облизываясь в пред­вкушении удовольствия.

Только в одном наполовину заросшем виноградом ок­не грязного маленького домика горит тусклый свет, и ста­рая «хонда» по-прежнему стоит перед домом, скрытая в тени. Мы проезжаем мимо, описываем круг по кварталу и паркуемся в темноте под развесистым баньяном. Выход им из машины и стоим несколько секунд, втягивая воздух непроницаемо черной и такой чудесной ночи. Легкий ве­тер шевелит листья над головой, а вдалеке на горизонте в огромной груде темных облаков вспыхивает молния. Где-то воет сирена, поблизости лает собака. Но вокруг ничто не движется, и мы глубоко втягиваем приятный, прохлад­ный воздух этой ночи, полной теней, и чувствуем, как тревога и ощущение подкрадывающейся опасности уходят. Все в порядке, все готово, все так и должно быть. Больше ждать нельзя.

Пора.

Мы неторопливо, осторожно и ловко перебрасываем маленькую сумку со спортивными принадлежностями через плечо и пешком возвращаемся к жалкому домику. Самый обычный человек, шагающий домой с автобусной остановки.

Из переулка выворачивает огромный старый автомо­биль, и на мгновение его фары освещают нас. Они словно замирают на мгновение, залив пешехода нежеланным светом, и мы медлим и моргаем от неприятной неожидан­ности. Потом слышится внезапный «бах» выхлопной тру­бы и странный лязг разболтавшегося бампера. Машина набирает скорость, безвредно проезжает мимо и исчезает за углом, дальше по улице. Снова становится тихо, ни единого признака жизни в прекрасной темной ночи.

Мы идем дальше, и никто не видит нашу безупречную имитацию небрежной прогулки: во всем районе жители если куда-то и смотрят, так это на экран, и каждый шаг приближает нас к блаженству. Мы чувствуем нарастающий прилив желания, даже потребности, и мы понимаем: это произойдет скоро, хоть и шагаем очень осторожно, чтобы не выказать нетерпения. Приближаемся к дому и ныряем в тень гигантской живой изгороди, которая скрывает «хон­ду»... и нас.

И там мы замедляем наше движение и осматриваемся, стоя в укрытии, рядом с ржавой машиной. Мы размыш­ляем. Мы так сильно этого желали — и вот мы здесь, го­товые взяться за дело, и ничто нам не помешает, но... на сей раз почему-то все иначе. Не только отсутствие лунно­го света заставляет нас медлить, ждать в тени и задумчиво смотреть на маленький убогий дом. Никакой внезапной слабости духа, угрызений совести или сомнений в бессер­дечности, бессознательности темного решения. Нет. Про­блема вот в чем: в доме — двое, а нужен — только один. Мы должны, обязаны схватить и связать Свидетеля — мы это сделаем и совершим над ним множество удивительных вещей, о которых мечтали так долго, но...

В доме находится еще один человек. Так называемая Э. Его.бывшая жена.

Как быть с ней?

Она может увидеть нас и проболтаться. Но убрать Э. заодно со Свидетелем, отправив ее в бесконечную ночь, нельзя, это противоречит Кодексу Гарри, не соответствует разумному Злу по Заслугам, которое мы до сих пор при­чиняли и надеемся причинять и дальше. Гибель Э. — не­заслуженна, неоправданна, неправильна, это неприятный побочный эффект, мы так не можем... но должны. Но не­льзя же... Мы делаем глубокий вдох, чтобы расслабиться. Конечно, мы должны. Ничего другого не остается. Мы принесем Э. свои извинения и покончим с ней быстро. Мы обязаны. Только одно отступление от правил, преступ­ное и достойное сожаления, но иного выхода нет.

Так мы и сделаем.

Мы внимательно смотрим на дом, желая убедиться, что все в порядке. Одна минута, две. Мы ничего не делаем, только стоим, ждем и наблюдаем, настроив свои органы чувств на улицу и на маленький двор перед убогим грязным домиком. Мы ждем малейшего признака, позволяющего заподозрить неладное. Но ничего нет. Мы одни в мире темных стремлений, которые скоро принесут нам блажен­ство и подведут к счастливому и необходимому финалу этой прелестной ночи.

Три минуты, пять... никаких признаков опасности. Мы снова делаем вдох, чтобы остыть и успокоиться, затем прячемся еще глубже в тень изгороди и крадемся к забору, который отгораживает задний двор. Быстрый беззвучный прыжок, краткая пауза, имеющая целью окончательно удостовериться, что никто ничего не видит, — и мы по-кошачьи пробираемся вдоль стены. Никто и не сможет нас увидеть, кроме как из двух маленьких окошек, одно из которых — высоко над землей и с мутным стеклом. Это окно ванной. Другое, тоже небольшое, приоткрыто сан­тиметров на пятнадцать, и мы останавливаемся в паре шагов от него и заглядываем внутрь.

Виден слабый свет, исходящий из дальней комнаты, но ни звуков, ни иных признаков присутствия живых су­ществ нет. Мы открываем сумку, достаем и надеваем пер­чатки. Приготовившись, мы движемся мимо окна на зад­ний двор.

Его дальняя часть перегорожена забором, возле кото­рого буйно разросся молодой бамбук. Побеги тонкие, но уже. метра три в высоту, поэтому и отсюда нас нельзя за­метать, и мы вздыхаем спокойнее. Позади дома — малень­кое, вымощенное кирпичом патио, на которое ведет раз­движная стеклянная дверь. Между кирпичами проросла трава высотой до икр, у стенки стоит ржавый круглый гриль, пьяно покосившийся набок, без одного колеса. Мы снова замираем и заглядываем в дом через стекло двери. Внутри царит полная тишина, и под ребра тычет серый палец сомнения. Может быть, никого нет дома? Мы так далеко зашли и так хорошо готовились... впустую?

Медленно и осторожно мы подходим ближе, подкра­дываемся к двери, ждем, смотрим, слушаем, принюхива­емся, пытаясь уловить хоть что-нибудь — но тщетно.

Мы кладем руку на металлическую раму двери и тол­каем ее сильно, но осторожно; дверь подается. Мы откры­ваем ее — на полметра, на метр, каждый раз ожидая по полминуты, стараясь убедиться в отсутствии звуков или иных реакций. Мы в последний раз замираем, вновь при­слушиваясь, — и опять ничего, поэтому мы наконец про­скальзываем внутрь и притворяем дверь за собой.

Мы стоим на кухне. Ржавый холодильник в углу рядом со старой плитой, потрескавшийся стол, посудный шкаф на стене, покрытая пятнами грязная раковина с текущим краном. Лампа не горит, но в дальнем конце коридора ви­ден слабый отблеск света в комнате. По нашему позвоночнику.проползает легкий предостерегающий холодок, и мы понимаем: там что-то есть. С нейлоновой петлей в руке мы устремляемся вперед, в эту самую комнату с лампой, мед­ленно скользим на свет, чуть не истекая слюной от радост­ного предвкушения, и нас охватывает восторг при мысли о том, что сейчас произойдет. Мы тихонько встаем на по­роге, осматриваемся и осторожно заглядываем в комнату, желая узнать, что нас ждет там, в маленьком круге света...

Все замирает.

Ни дыхания, ни мысли, ни движения. Ничего, кроме ошеломленного, машинального «нет».

Не может быть. Просто невероятно. Никоим образом, не здесь, не сейчас, мы этого не видим и не можем видеть ничего подобного, невозможно, неправильно, не по сце­нарию...

Но все-таки оно есть. Не двигается и не меняется.

Освещенный одной-единственной тусклой лампочкой, стоит металлический стол. Старый, ничем не примеча­тельный, из какого-нибудь эконом-магазина, с облуплен­ной белой столешницей. А на нем сложено ровными куч­ками то, что некогда было человеческим телом. Оно акку­ратно разрезано, разделено на части, почти идеально оформлено, именно так, как и должно быть, и меня охва­тывает нереальное ощущение знакомого, но совершенно невероятного комфорта, поскольку я-то прекрасно знаю, что передо мной, — но этого не может быть. Я смотрю, смотрю, смотрю, но ничего не меняется.