Каждый выбирает по себе - Людмила Безусова

***** КРАБЛЬ, корабль ("о" привнесенная) — то есть, сделанный из поверхностной части дерева или лодка-долбленка. Корабль — погребальная лодка, в которой сжигали останки и получали ПРАХ, потому современные гробы имеют форму двух лодок: в одной лежит усопший, а другой накрывают его. То, на чем ходили по рекам и морям называлась "ладья" — лад и я.

ГЛАВА 6

Поспешай не торопясь, вернее будет… Это кому как… Душа болит за брошенный без пригляда дом… А бредет как назло, словно муха осенняя снулая… Тяжко…

Отголоски чужой ворожбы разум мутят. По телу стылой дрожью пробегает озноб, липкий пот заливает глаза…

Старается Людмила бойчей идти, а все одно кажется — на одном месте топчется…

Уже и солнце на закат пошло, зацепилось краем за верхушки деревьев, золотом окрасило собирающиеся над лесом облака, а ведь недавно ещё над самой головой висело…

"Или… — запоздало подумалось, — заплутала? По кругу хожу? Ведь бежала за Антоном, по сторонам не глядя, да и что видеть могла в темноте, кроме двух силуэтов? Да что это я?". Чародейка остановилась, сложила руки ковшиком, поднесла к губам. Уж на это-то остатка силы хватит… Полюбовалась немного на радужное сияние, застывшее на раскрытой ладони, и осторожным взмахом подкинула вверх созданную ею красу, опасаясь повредить слишком хрупкие крылья.

Запорхала, закружилась суматошно над головой бабочка-многоцветница.

Людмила потянулась мысленно к ней: — "Домой… домой…".

Переливающийся огонек застыл в отдалении, приглашая следовать за ним.

Вот и ладно… а то словно ополоумела… простых вещей сообразить не могла…

Уже в сумерках добралась чародейка до знакомых мест. Отсюда до дома рукой подать… А уж когда увидела темную громаду дома, озаренную лунным сиянием, — невредимую, то совсем успокоилась и пошла медленнее, теперь-то торопиться некуда. И все-таки обмерла малодушно, подходя к жилищу, — на крыльце дома чернела непонятная тень: массивная двухголовая туша разлеглась на крыльце, словно карауля возвращение чародейки. Увидела её, взмахнула сразу двумя хвостами и выпустила из одной головы коротенькие рожки.

— Эк… — только и смогла выдавить из себя Людмила, спешно отступая назад, под прикрытие деревьев. Такой подлости она не ожидала, а ведь уже почти дошла…

Тень взвилась вверх, распалась надвое, и бОльшая из разновеликих половинок ринулась к чародейке, слегка подвывая от переизбытка эмоций. Только тогда, сообразив, в чем дело, чародейка облегченно выдохнула. Свои…

— Баюн! Легче… — Смеясь, отталкивала от себя ластящегося кота, чтоб не сбил с ног (и без этого едва стояла!). — Птах, а ты куда делся? Почему не помог? — звонко крикнула бесенку, не замечая, что тот исподлобья разглядывает её, словно видит впервые.

— Знать бы, где ты была? — возмущенным фальцетом взвизгнул кот. — Я все лапы сбил, тебя отыскивая! Смотри! — он затоптался на задних лапах, демонстрируя Людмиле передние конечности с гладко-розовой кожицей подушечек, словно у новорожденного котенка. — Видишь? Места живого нет…

Только что отсмеявшаяся чародейка снова прыснула:

— Ты неисправим… — она прижала котофея к себе. Тот, как ни странно, не противился такому проявлению чувств. — Птах! Ну, а ты чего молчишь, как бука?

— А он тебя забыл, — противным голосом тут же доложил котофей, просунув голову под ладонь чародейки. — Напрочь…

— Кто забыл? — Людмила машинально почесала коту между ушей, от чего тот зажмурился и тихо муркнул. — Птах? Меня?

Кот внезапно посерьезнел и, немного смущаясь, произнес:

— А все забыли…. Такая, понимаешь, внезапная амнезия приключилась…

Дальше чародейка не расслышала — вслед за вспышкой молнии, ослепительным зигзагом мелькнувшей перед глазами, раздался оглушительный раскат грома, заглушивший последние слова котофея. Редкие крупные капли дождя зашлепали по деревьям, затем, просочившись сквозь полог из раскидистых сосновых лап, гораздо энергичнее забарабанили по земле и лиственным зарослям у подножия раскидистых сосен, окружавших избушку.

Кот одним прыжком заскочил на крыльцо, вслед за ним под навес влетела Людмила, и только потом, опасливо косясь на Бабу-Ягу, по ступенькам поднялся Птах. Чародейка не торопилась заходить в дом. Полуобернувшись, она застыла на верхней ступеньке крыльца — буйство разыгравшейся стихии завораживало: тугие отвесные струи дождя, словно струны громадной арфы, протянулись между небом и землей. В коротких всплесках бесконечных зарниц перед глазами возникали странные изломанные тени, пляшущие в неистовом ритме громовых перекатов. Страстные пассажи, мастерски исполняемые природой, отзывались в сердце невнятным предчувствием надвигающейся беды. Все уже позади, откуда такая тоска?

От очередного гулкого раската, показалось, расколовшего небо пополам, Людмила вздрогнула. Нежданный порыв ветра ударил в лицо, легко наклонил громадные деревья до самой земли. Взвизгнув, женщина отскочила от потока воды, хлынувшего на неё с разлапистых веток. Хватит, налюбовалась!

Мокрая с головы до пят Людмила толкнула дверь, мечтая только об одном — разжечь огонь в печи, да пожарче, и забраться на широкую лежанку, чтобы почувствовать, как уходит стылый холод, проморозивший все нутро, как исчезает нервная дрожь, до сих пор напоминающая о себе легким покалыванием в кончиках пальцев.

Створка даже не шелохнулась.

— Не пущают? — издевательски поинтересовался Баюн. — Нас тоже…

Чародейка растерянно оглянулась на него и тут же поспешно развернулась обратно к входу. Громогласный голос над головой, заглушивший шум беснующейся стихии, проревел:

— Никого нет дома!

Начинающая злиться Людмила поднажала на дверь, в этот раз гораздо сильнее.

Прикрепленная над притолокой уродливая женская голова забавно скосила глаза к переносице, меланхолично осмотрела рвущуюся в дом, и опять завопила:

— Никого нет дома! — Клубок змей, венцом окружавший её лицо, угрожающе зашевелился, потянулся к чародейке. Та отшатнулась от раздвоенных язычков, стремительно мелькающих в открытых пастях.

— Что за…? Я же не ставила "сторожа"…

— А что, некому, что ли? — ухмыльнулся кот, с интересом наблюдающий за напрасными потугами Бабы-яги. — Мы вот тоже пытались. По всякому… Кимря и впрямь почуяла себя домохранительницей, прочно осаду держит.

— Кимря, открывай… — едва сдерживая ярость, прошептала Людмила. Она не сомневалась, что домовиха её услышит. — Ты меня знаешь, я тут все разнесу, не пожалею.

— Не старайся зря. Я ж говорил уже — ты для неё никто, незваный гость…