Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

Выполняя поручение Сталина, в Тбилиси приняли решение о снятии Рухадзе с поста министра госбезопасности. 9 июня 1952 года это решение было утверждено Политбюро в Москве[391]. Однако Сталин еще некоторое время держал ситуацию в подвешенном состоянии, не давая согласие на арест Рухадзе. 25 июня 1952 года Сталин телеграфировал руководителям Грузии, которым не терпелось окончательно расправиться со своим врагом: «Вопрос об аресте Рухадзе считаем преждевременным. Советуем довести сдачу-приемку дел (по Министерству госбезопасности Грузии. — О. X.) до конца, после чего направить Рухадзе в Москву, где и будет решен вопрос о судьбе Рухадзе»[392]. Вскоре Рухадзе был действительно вызван в Москву и там арестован. Этот сценарий вполне соответствовал номенклатурным правилам сталинского периода. Судьба чиновников ранга Рухадзе могла решаться только в центре.

Арест Рухадзе свидетельствовал о том, что целью Сталина, организовавшего «мингрельское дело», было не наращивание массовых репрессий в Грузии, а устранение от власти и уничтожение лишь одного клана грузинских чиновников, связанных с Берией. Конечно, «мингрельское дело», как и все другие сталинские акции такого рода, было многофункциональным. Постановление от 9 ноября с осуждением «шефства» и грозным напоминанием о непреложности сугубой централизации власти разослали всем партийно-государственным руководителям высшего и среднего звена, в том числе первым секретарям ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии. Таким образом «мингрельское дело» было очередной кампанией против центробежных тенденций в аппарате. Однако по общему мнению историков, «мингрельское дело» в значительной мере было направлено против Берии и его клиентской сети в Грузии[393]. С особым цинизмом Сталин поручил именно Берии провести в апреле пленум ЦК компартии Грузии, на котором ему предстояло руководить «разоблачением» своих недавних подопечных. Сам Берия, несомненно, воспринимал репрессии в Грузии как личную угрозу. Сразу же после смерти Сталина он добился прекращения «мингрельского дела», освобождения и выдвижение на руководящие посты арестованных «мингрельцев»[394].

Несмотря на опасность, нависшую над Берией, для него лично «мингрельское дело» закончилось благополучно. Берия, как до него Хрущев, лишь получил очередной урок и напоминание о бренности политического существования под властью Сталина. Таким же образом для Булганина закончилось «дело артиллеристов», разворачивавшееся одновременно с «мингрельским делом». 31 декабря 1951 года было принято постановление Совета министров СССР «О недостатках 57-мм автоматических зенитных пушек С-60», на основании которого были сняты с работы и отданы под суд за «вредительство» ряд высокопоставленных военных и руководителей оборонной промышленности[395]. Булганину, курировавшему оборонные отрасли, как утверждал позже Хрущев, угрожала опасность, так как именно его обвиняли в приеме пушки с дефектами[396]. Однако в отличие от Маленкова, пострадавшего в свое время за аналогичное «дело авиаторов», Булганин сохранил свои позиции. Арестованные артиллеристы так же, как и «мингрельские националисты», были освобождены почти сразу же после смерти Сталина.

Характер атак против членов Политбюро в 1951–1952 годах еще раз свидетельствовал о том, что Сталина вполне устраивал сложившийся в его окружении баланс сил, и он опасался его нарушить. Запугивая соратников, Сталин не считал более необходимым доводить дело не только до физической расправы, но и до должностных перестановок. Одновременно все эти кампании свидетельствовали о том, что основным орудием политического контроля для Сталина оставались органы госбезопасности, руководство которыми он ни на минуту не выпускал из своих рук.

«Дело Абакумова» и контроль над МГБ

Органы государственной безопасности по крайней мере с конца 1920-х годов подчинялись непосредственно Сталину. Опираясь на чекистов, Сталин предпринимал масштабные чистки аппарата, вплоть до уровня Политбюро. В значительной мере это обеспечило победу Сталина в борьбе за власть и его утверждение в качестве диктатора. Сама система организации работы и даже отдыха советских руководителей различных уровней вполне легально позволяла чекистам следить за каждым их шагом. В ведении госбезопасности находилась не только постоянная охрана партийно-государственных функционеров, но и доставка и оформление корреспонденций (как правило, пересылавшихся шифром), специальная телефонная связь (так называемая ВЧ), дачи под Москвой и на юге, снабжение партийно-государственных руководителей и их семей. Кроме этого использовались специальные формы контроля. Например, по некоторым свидетельствам, в 1950 году Сталин приказал установить подслушивающую аппаратуру у Молотова и Микояна[397].

Опираясь на органы госбезопасности, Сталин, однако, не превратился в их заложника. Он всегда относился к чекистам с особым подозрением не только в силу своего характера, но и потому, что хорошо знал суть их работы. Поручая им самые грязные дела, Сталин не питал иллюзий относительно возможностей и нравственного уровня этого обоюдоострого «меча революции». Основным методом тщательного контроля над органами госбезопасности в руках Сталина были регулярные реорганизации и кадровые чистки. Проводились они, как правило, на основе манипулирования двумя самыми могущественными силами системы — партией и госбезопасностью. Репрессии против партийных функционеров осуществлялись руками чекистов, но в определенный момент карательные органы ставились «под контроль партии», подвергались чистке и «укреплялись» сверху донизу кадрами из партаппарата. В разной степени этот механизм использовался на протяжении всего периода сталинского правления. Наиболее широко он использовался в период «большого террора» — при замене Ягоды Ежовым в 1936 году и Ежова Берией в 1939 году. Очевидным сигналом того, что Сталин вновь решил прибегнуть к этому методу, был арест министра госбезопасности В. С. Абакумова.

Пока шла фабрикация «ленинградского дела», за которой внимательно следил Сталин, у Абакумова, видимо, укрепились иллюзии по поводу прочности своего положения. Сталин в целом был доволен ходом подготовки процесса над «ленинградцами». По некоторым данным, в окружении Абакумова в этот период даже распространялись слухи о возможности назначения Абакумова в Политбюро[398]. Однако через некоторое время после расстрела «ленинградцев», 31 декабря 1950 года, было принято постановление Политбюро, свидетельствовавшее о том, что перспективы Абакумова не столь очевидны. Согласно этому постановлению, количество заместителей министра увеличивалось с четырех до семи. На важный пост заместителя министра по кадрам вместо ближайшего сотрудника Абакумова М. Г. Свинелупова выдвигался заведующий административным отделом ЦК ВКП(б) В. Е. Макаров. В Москву в качестве начальника Главного управления охраны МГБ СССР на железнодорожном и водном транспорте переводился близкий к Берии С. А. Гоглидзе, ранее прозябавший в должности начальника управления МГБ Хабаровского края[399].

Некоторые отметки в подлинном протоколе заседаний Политбюро указывают на ряд важных обстоятельств принятия этого постановления. Из них следует, что проект документа был подготовлен уже в августе 1950 года. Скорее всего, Сталин отложил решение вопроса о реорганизации в МГБ до завершения процесса над «ленинградцами». В подлиннике протокола на первой странице постановления сохранилась резолюция Поскребышева: «Заготовить. 1 экземпляр] послать т. Маленкову и окончательно оформить после его звонка»[400]. Это свидетельствует о прямой причастности Г. М. Маленкова, а значит аппарата ЦК ВКП(б) к подготовке реорганизации МГБ. Сталин в данном случае использовал традиционную схему — чистка органов руками партийного аппарата.

Суть кадровых перестановок заключалась в том, что Абакумов окружался новыми людьми и лишался некоторых из своих соратников. Скорее всего, партийный функционер Макаров, получивший поручение заниматься кадрами МГБ, должен был подготовить новую реорганизацию этого ведомства. Однако что касается судьбы самого Абакумова, нельзя утверждать, что Сталин уже в декабре 1950 года предрешил его физическое уничтожение. События вполне могли развиваться по сценарию 1946 года, когда предшественник Абакумова Меркулов, подвергшийся резкой критике, сохранил не только жизнь, но и положение в номенклатурной системе. Однако в судьбе Абакумова роковую роль сыграл донос одного из его подчиненных — подполковника М. Д. Рюмина.

В доносе, который Рюмин подал на имя Сталина 2 июля 1951 года, Абакумов обвинялся в различных преступлениях, главным образом в том, что он тормозил расследование дел о группе врачей и молодежной еврейской организации, якобы готовивших покушения против вождей страны[401]. Обстоятельства появления заявления Рюмина почти неизвестны. Рюмин мог подать заявление как по собственной инициативе, так и по подсказке сверху. Сам Рюмин, арестованный после смерти Сталина, на допросе показывал, что написать донос его заставила боязнь за собственную судьбу. Дело в том, что в 1950 году Рюмин забыл в служебном автобусе папку с важными документами, за что получил взыскание по служебной и партийной линии. Кроме того, в мае 1951 года управление кадров МГБ начало проверку сведений о ближайших родственниках Рюмина и выявило, что он скрыл ряд компрометирующих фактов. Рюмин написал рапорт по этому поводу, но и в нем не стал упоминать, что его отец торговал скотом, брат и сестра осуждены, а тесть в годы Гражданской войны служил в армии Колчака[402]. Эти признания Рюмина похожи на правду. Напомним, что с начала 1951 года в МГБ из партийного аппарата был назначен новый заместитель министра по кадрам, что явно предполагало проверку аппарата министерства. Донос Рюмина вполне мог быть следствием этой проверки, затеянной Сталиным. Скорее всего, Сталин рассчитывал получить именно такого рода доносы, а поэтому бумага Рюмина сразу же попала в центр внимания высшего руководства страны.