Лучший друг - Ян Жнівень

некий каркас для города, – это было главным страхом Егора. Страхом, который он, как и брат, назвал Пригород.

Глава 2

Камни преткновения: изуродованные

I

– Коротаешь дни, лишь бы не работать? – спросил обеспокоенный Ваня, дергая затвор пистолета.

– Нет, мне все нравится в работе, – отвечал Женя, чистя узи.

– Тогда зачем ты идешь со мной?

– Потому что ты не хрен с горы, Ваня, – не выдержал Женя и посмотрел на него со злой нежностью. – Ты – великий человек. Я твердил тебе это с первых дней нашей встречи, и эти слова останутся на устах даже в моей могиле, помяни мое слово! – он направил палец в сторону Вани и поджал губы. – Мы выбьем дерьмо из этих ублюдков, а я устрою тебя на работу. Мы найдем деньги и купим лекарства. Я же интегратор, у меня есть связи!

– Братан, – Ваня не выдержал и расплакался. По его щекам точно текли слезы счастья, но в глазах Женя все еще видел ту беспросветную мглу, что опутывала его.

Холодная тайга. Она сжирала его все быстрее. На теле его уже начали набухать лимфоузлы. Его регулярно скручивало, от чего он проводил в туалете больше времени, чем за его пределами. Глаза впали, волосы вдруг местами поседели, пусть они и были недлинными, ногти начали слоиться, к его жуткой болезни присоединились еще пару, отчего теперь Женя запрещал ему жить у себя в доме с остальными чахоточными. Ваня стал подобен чахнущему цветку, в котором Женя безостановочно пытался искать признаки жизни, но тот лишь отводил глаза, говоря, что все хорошо.

Спустя пару дней, как в городе были объявлены в розыск убийцы преступников из камеры 31, Женя стал чаще захаживать к Ване. Тот стал чувствовать себя менее болезненно, подавал признаки счастья и даже восторга. Взяв отпуск, Женя регулярно занимался вопросом лекарства. Городской врач, Назар Осипович, ни в какую не хотел ему давать сыворотки и таблетки по той лишь причине, что Рей именно в это время начал строгую регламентацию медикаментов. Требовалась огромная сумма, чтобы теперь можно было их выкупить у него.

Проблема лекарства стала самым главным камнем преткновения в жизни Жени. Порой ему казалось, что Ваня смирился. Он все так же писал стихи на закате жизни, отдавал честь погибшим при обороне города и вывешивал хвалебные оды, но еще три года назад его окрестили «лжеписателем» и «сквернословом клецкой поэзии», так что теперь его лишь регулярно гоняла полиция города, ударяя тяжелыми дубинами по покрывшейся оспинами спине.

Спустя неделю после убийства бывших сокамерников Ваня, жаргон которого не мешал ему писать красивую поэзию, вдруг поместил в углу комнаты крючковатый кусок железной арматуры. Висел он там, как сам Ваня утверждал, в качестве постамента его отчаяния, но приводить в дело его он не собирался. «Помогает рифме», – говорил он с улыбкой на лице.

Женя зашел в комнату, пропитанную терпким запахом пуэра, и глянул в угол потолка. Сердце его защемило, но Ваня осек его, по привычке своей пригласив за стол.

– Помнишь Санька, – сказал Ваня, как бы утверждая, ведь в том, что Женя его помнит, сомнений быть не могло. – Славный парень. Было нас пять, а теперь двое.

– Ага. Когда было… – Женя прикрыл нос от жуткого запаха мочи, который ударил его прямо под дых. – Санек съел эту хрень из подвала. Бедняга весь обблевался, а мы ржали стояли.

Они оба рассмеялись и выпил по глотку чая.

– Ну оно и сейчас смешно, не находишь? Вероятно, это последнее, что греет душу, так что не поминаем лихом, – воодушевленно сказал Ваня.

– Да, прямо как он и говорил перед смертью. Помню, когда нашел его изрезанное шрамами тело в овраге, в голове всплыла его фраза о том, что о мертвом либо хорошо, либо никак.

– Он просил, чтобы его кремировали… – вспомнил Ваня вдруг, уведя разговор из непринужденно-тревожного в тоскливое, ностальгическое русло. – Его даже не похоронили. Вдумайся, всего пять административных, – начал Ваня серьезно и с упреком в голосе, ведь когда заходила речь о Саньке и несправедливости, в которую его повергли, у того сносило крышу, – а его уже лишают бесплатного надгробия и места в гребаной печи! Саныч просто хотел стать прахом, а тут такое.

– Его последний стих был о ветре, который разносит тело усопшего по зеленым полям. Полям страны, в которой нет двух одинаковых, – Женя остановился и посмотрел пустым взглядом на изрезанный стол.

В ту минуту он словил себя на мысли, сколько же нервов было вокруг, сколько переживаний и боли. Когда он в очередной раз поминал погибшего друга, ему казалось, что он будет вечность вариться в этой безысходности. Стихи старого друга они перечитали уже сотни раз, обговорили всю несправедливость, что с ним случилась, а с каждым разом эти темы словно становились все больнее и больнее, так и не подходя к логическому завершению. Лишь тоска в нем оставалась, а ведь друг просил их не поминать лихом. И они каждый раз все чаще и чаще ворошили это гнездо. Именно поэтому Женя остановился и замолчал. Ваня заметил это странное положение друга и хлопнул его по плечу.

– Не вороши старика. Не думаю, что он, будучи таким глубоко верующим человеком, хочет мучиться на небесах в очередной раз. Ему тут этого не хватило, – Ваня отпил чай и взял в руки маленькую фотографию. Сев рядом, Женя невольно улыбнулся и схватился за другой ее угол.

Соленая слеза попала в рот. В ту секунду Женя словно ощутил весь спектр эмоций, который отражал чахлый снимок полароида семилетней давности. На нем красовались шесть парней, самым младшим из которых был Женя. Ему было всего одиннадцать, когда умер один из его друзей. Саню они запомнили как великого исследователя. В его сердце никогда не потухал огонь, но так часто возникала тоска, что он не выдержал, перерезав себе горло. Дважды.

– Пойдем к нему, что ли, – сказал Ваня, заметив нервозность на теле Жени. – Я думаю, мы давно не были у Санька…

Могила, окруженная изрезанными ножом тетрадями Сани и над которой был большой навес, располагалась за домом Жени рядом с двумя другими. На обточенном камне была кривая надпись, которую шесть лет назад вырезал трясущейся рукой плачущий парень. С того дня этот парень не стриг волосы короче плеч и перестал их заплетать в хвостик. Босой и мокрый от дождя, Женя написал тогда: «Саня Пепиельный – 21.09.2106».

– Даже год написал с ошибкой, – сказал Женя и