Убить королеву - Вирджиния Бекер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Королева» бьется у меня в руках, раскрыв черные глазки, все во мне вопиет, требуя убить ее, убить, убить, и я швыряю ее на землю. Это оглушает «врага». Остальные куры убегают, как будто чувствуя, что произойдет. Я поднимаю кинжал. Восходящее солнце вспыхивает на тяжелом стальном клинке, подмигивает мне, когда я опускаю его — решительно и быстро, как Венна. И… дело сделано. В руке у меня остается невесомый уродливый обрубок головы. Обезглавленное тело носится вокруг меня, постепенно замедляясь. И, как мне и запомнилось, крови совсем мало. Несколько струек, толчками вылетающих из шеи, да капли из головы. Но я смотрю только в глаза. Они опустели. Открытые, черные, слепые, мертвые… как глаза отца, обессмыслившиеся еще до того, как он упал на пол.
— Продолжайте. — Голос звучит ближе, чем раньше.
Обернувшись, я вижу Тома Первого рядом с собой. Его красивые кожаные сапоги заляпаны грязью.
— Сохраняйте спокойствие и бегите. Не забывайте, Катерина, что ваше дело — не только прикончить врага. И не только выжить. Вы должны преуспеть.
Я смотрю на куриную голову в руке. Кровь стекает по предплечью. Я опустошена, удивлена и в то же время поражена новизной.
— Сколько вам лет? — спрашиваю я Тома.
— Двадцать девять, — моргает он. — Но…
— Вы когда-нибудь убивали?
Он смотрит на горизонт, где поднимается солнце, заливая поля рыжим.
Я думаю, что это способ не отвечать мне, что я задала вопрос, который считается слишком личным, что он слишком хорошо воспитан, чтобы дать мне понять, как я груба.
— Мой дядя был священником. Католическим, — отвечает он наконец. — Его повесили, распотрошили и четвертовали, когда мне было всего четырнадцать. Такое не забывается. С тех пор я натворил дел, пытаясь отомстить за него. Я бы натворил и больше, если бы мог. Но я думаю, что наше главное дело еще впереди.
Это ответ — и уход от ответа, но меня он устраивает.
— Продолжайте практиковаться, — говорит мне Том Первый. — Сегодня вы узнали, как стоять в стойке, как держать кинжал, отступать и наступать. Теперь мы перейдем к основам боя. Просто в качестве предосторожности, — уточняет он. — Если стражник или актер окажется к вам слишком близко, вы должны уметь остановить его.
Том Первый протягивает мне руку. Я выбрасываю куриную голову и беру его за руку. Встаю, косясь на труп. Я вся покрыта потом и грязью, а может быть, и чем похуже. Лицо и руки саднит от царапин.
Желание Кейтсби отправить меня сюда казалось мне странным, но теперь я его понимаю. Я сама решила убить курицу, и сделала это своими руками. Не рукой Божьей, не рукой королевы, которую многие считают богом. Господь сказал: да не пощадит его глаз твой; душу за душу, глаз за глаз. Королева решила, что может отнять жизнь моего отца. И если я буду помнить об этом, то легко отниму ее собственную жизнь.
Глава 16
Тоби
Блэкфрайарс-хаус, Лондон
15 декабря 1601 года
Каждый год Кэри устраивает прием, приглашения на который получают все аристократы и театральные труппы Лондона. На этом приеме актеры могут найти покровителя на ближайший сезон. Большинство актеров, если они не достигли уровня Бёрбеджа или других «Слуг лорда-камергера», не имеют возможности заработать себе на жизнь, если кто-то — обычно аристократ — их не поддерживает. Для покровителей же это вопрос репутации и одновременно состязание: они стараются заполучить лучшего актера из лучшей труппы. Это поднимает их статус так же, как и статус самого актера.
От моей квартиры до дома Кэри можно дойти минут за пятнадцать. Обогнуть собор Святого Павла, Сент-Эндрюс-Холл и идти вдоль Темзы до самого Блэкфрайарс-хауса. Раньше я никогда не бывал в его доме, но ведь и предполагается, что я там не был. Высокое кирпичное здание прячется в ряду других, как и все жилые дома в этом районе, но все равно кажется довольно элегантным благодаря рядам деревьев, сводчатым окнам и посыпанным галькой дорожкам. У Кэри есть даже свой пирс. Его гости могут прибыть на лодке или барже и пройти через особый садик. Остальные, не нажившие собственной лодки или пенни, чтобы нанять чужую, входят с улицы.
Фонари со свечами внутри освещают дорожку, которая ведет к открытой двери. Музыка и смех наполняют холодный, чистый вечерний воздух. Густо пахнет жарящимся мясом и сладко — табаком. Я показываю страже свое приглашение, написанное зелеными буквами на пергаменте — таком толстом, что им можно бриться, — и они расступаются, пропуская меня.
Одежды собравшихся сияют не хуже сверкающего холла. Везде перья, драгоценные камни, золотые цепи и помада. И это только мужчины. Женщины щеголяют алыми губами и выбеленными лицами под пышными, как меренги, зачесанными наверх волосами, а платья их больше всего напоминают рождественские марципаны: пухлые, покрытые глазурью и изобилующие засахаренными фруктами. А я выбрал наименее потертые штаны (темно-синие, шерстяные, решительно не роскошные), самую чистую рубашку (все же не слишком-то чистую) и позаимствовал у Кэри расшитое сюрко. Я оглядываю дом, считая комнаты, примыкающие к холлу (их восемь). Все они забиты мебелью, везде горит огонь, торчат музыканты и слуги. Тут я слышу знакомый голос.
— Тоби! — Кэри оказывается рядом. В черном, жемчугах и мехах он великолепен. Я склоняю голову в знак приветствия, а он бьет меня по плечу в ответ. — Ты пришел! Я тебя ждал!
— Я полагал, что у меня нет выбора.
— Люди совершают все поступки лишь по собственному выбору.
— Вы сегодня необычайно мистически настроены.
— Как Дельфийский оракул! Ерунда, дорогой мой. Это все сак. Доводилось пробовать? Сладкое вино с бренди. Наутро у меня будет чудовищно болеть голова,
