Ненаглядная жена его светлости - Натаэль Зика

рисунки людей. Причём не просто портреты, а целые сценки. Юной графине отлично удавалось передать настроение – удивление, гнев, испуг, радость...Люди и животные на рисунках выходили живыми и яркими, каждый со своей изюминкой.

Софья с интересом просмотрела все альбомы, удивляясь про себя, почему до сих пор никто из её окружения не напомнил ей о рисовании.

Не знали или не придавали значения?

Странно.

Герцогиня поискала в ящиках стола карандаши – попробовать, что получится у неё самой. Может быть, сохранилась память тела, и она сможет что-нибудь изобразить?

В прошлой жизни она рисовать не умела, но ей всегда хотелось научиться. Может быть, её мечта, до которой в том мире так и не дошли руки, осуществилась сама собой?

Карандаши нашлись в самом нижнем ящике – россыпью поверх ещё одного альбома.

Девушка извлекла его из-под карандашной кучки и пролистнула – почти весь пустой! Вот тут-то она и попробует рисовать!

Спустя полчаса ей пришлось признать, что ни мышечная, ни иная память тела ей не достались. Увы, великого художника... и даже просто художника из неё не получилось ни в одной из жизней.  Остаётся надеяться, что никто её не попросит что-нибудь изобразить на бумаге. Хотя... всегда можно сослаться на потерю способности из-за того же падения.

Но на всякий случай, чтобы не дразнить гусей, она решила запрятать альбомы подальше. Будет лучше, если никто не вспомнит, что раньше графиня много времени проводила в компании карандашей и красок.

Один лист последнего полупустого альбома, завернулся, и Соня машинально его расправила.  Взгляд выхватил изображение кисти руки.

Ну-ка...

Просто руки. Мужские. Красивые.

Невольно залюбовалась ими.  И вздохнула – всё-таки у девочки был явный талант!

А потом перевернула лист  и забыла, как дышать.

Последний альбом был заполнен только на треть и только одним персонажем: с каждого листа на неё смотрел его светлость, герцог Д’Аламос.

Соня в очередной раз поразилась, насколько точно передана характерная мимика милорда – узнаваемый прищур, вздёрнутая бровь, высокомерный взгляд. Отдельным рисунком – только его руки.  Другой лист – крупным планом лицо.

«Господи, да ведь она на самом деле была в него влюблена!– мелькнуло в голове. –И вполне возможно, вела дневник? Если ей не с кем было поделиться, а поделиться хотелось, то дневник – лучший собеседник! Надо искать!»

Софья методично, ящик за ящиком, проверила содержимое всего стола.

Ничего.

Следом взялась за шкаф, потом бюро. Потом дошла очередь до сундуков...

Одежда, игрушки, ленточки, разноцветные камешки, засохшие цветы – чего только там ни было!

Кроме дневника.

Так, стоп... Дневник – очень личная вещь, его не хранят на виду! Может быть, девушка забрала его с собой, в замок мужа? Но альбомы почему-то оставила... Собиралась вернуться за ними попозже?

Думай, Соня, думай!

Она ещё раз осмотрела всю комнату, а потом принялась простукивать стены.

Ничего.

Пол.

Ничего.

Усердные поиски несколько утомили, и тогда Соня решила ненадолго прилечь. Кровать трогать не хотелось, поэтому она устроилась на местном варианте дивана.  Декоративная подушка оказалось слишком плотно набитой, ещё и комковатой, и девушка несколько раз ударила кулаком, пытаясь немного перераспределить наполнитель. И почувствовала под рукой что-то продолговатое, чего в подушке быть не должно.

Неужели?

Поминутно озираясь – не явился бы сейчас кто! – герцогиня подпорола шов и сунула в него палец, постепенно продвигая его дальше и дальше, пока ей не удалось подцепить тонкую книжицу.

И да, это был дневник!

Девушка отбросила выпотрошенную подушку за диван, открыла первую страницу и углубилась в чтение.

Как она поняла, девочка начала вести дневник лет в десять, но делала это очень нерегулярно, иногда перескакивая не  то, что через дни, недели или месяцы, а даже через года.

То густо, то пусто.

Графиня де Вилье могла подробно описывать события нескольких дней подряд, а потом пропустить полгода без единой записи.

Герцогиня Д’Аламос читала про милых кроликов и противную кухарку, которая специально готовит молоко с пенкой, зная, что Сона его ненавидит. Про горничную, которая специально заставляет повязывать колючий шарф. Про гувернантку, которая специально даёт ей самые сложные задания, чтобы девочка не справилась, и был повод её наказать.

Да уж... Судя по этому дневнику, абсолютно все, кто окружал Сонию, делали ей назло и умышленно обижали ребёнка.

Все, кроме отца и... герцога Д’Аламос.

Папу дочь просто обожала.  Видимо, он её тоже, потому что в дневнике не нашлось ни одного негативного слова о графе.

А герцог...

Как Софья поняла, юной графине было двенадцать, когда она впервые попала на ярмарку. За несколько дней до поездки девочка только о ней и писала.  Но самым ярким впечатлением, которое Сония оттуда привезла, оказалась не сама ярмарка, не уличные певцы, не лакомства и не новые платья или игрушки, даже не представление бродячей труппы – обо всём этом было упомянуто вскользь.

Больше всего графиню потрясла встреча с герцогом Д’Аламос.

По всему выходило, что произошла она совершенно случайно.  Граф де Вилье перекинулся с Арманом несколькими словами, наверное, поздоровался, спросил о здоровье или что-то в этом роде. Герцог, как воспитанный человек, ему ответил и наверняка произнёс комплимент его дочери. Похвалил её, назвал красавицей? Дежурные, ни к чему не обязывающие фразы, дань вежливости, не больше.

А та взяла и сразу в него влюбилась!

И всё, что юная леди написала в дневнике после поездки на ярмарку, так или иначе касалось предмета её обожания.

Первая любовь, вернее, влюблённость, она такая – всепоглощающая, ослепляющая и, кажется, что одна на всю жизнь.

Софья понимающе вздохнула и задумалась – если графская дочь настолько любила герцога, то каким образом она умудрилась потерять невинность? И с кем?  Ясен пень, что влюблённая девушка грезила милордом и своей с ним свадьбой! Добровольно она ни за что бы ни с кем не пошла.

Кто же так её подставил? Может быть, прислуга, ведь, судя по дневнику, Сона