Том 3 - Василий Ян

Примкнувших охочих людей Евпатий разбивал на десятки и сотни, назначал им атаманов и всем давал наказы, как биться с хитрыми и находчивыми врагами, к каким прибегать уловкам, как не поддаваться на татарские обманы. Едва ли треть ратников Евпатия была на конях. Но и пешцы не отставали от конников и быстрым шагом или побежкой делали большие переходы.

Евпатий торопился. Он расспрашивал встречных, куда пролегла кровавая Батыева тропа. Остановки в лесах делал он самые короткие. Нужно было все идти вперед, добывая корм коням и хлеб ратникам, торопясь скорее догнать главного врага — царя Батыгу.

На одной из стоянок дозорные задержали двух монахов. Засунув за кожаные пояса длинные полы черных подрясников, с лыковыми котомками за плечами, оба монаха брели по тропинке на юг, в сторону половецких степей.

Один, высокий и тощий как жердь, шагал впереди; другой, низкий и широкий, жмуря красные слезящиеся глаза, зацепил крюком посоха за ремень переднего и ковылял боком, стараясь не отстать.

— Куда вас нелегкая несет? — спросил их Ваула. — И почему на вас рясы обвисли, точно с чужого плеча?

Красноглазый, теребя рыжую бородку, выступил вперед, переломился в поясе и поклонился до земли:

— Хощу рещи вам, о братие, что бежим мы от бесчинствующих злодеев, рекомых татарами, кои все земное искореняют нещадно…

— Потому вы и рясы надели?

— Рясы эти исконные наши и обвисли на нас от малоядения, — пропищал бабьим голосом высокий монах.

— Людие стали скупы, людие стали немощны, не чтут сана духовного. Чего только очи наши не видели! — продолжал красноглазый. — И бессловесные скоты и бесчувственные каменья от того, что сейчас деется, могут повергнуться в плач и стенание! Увы!.. Горе нам, увы!

— А куда же вы путь держите? — строго спросил Ваула. — От смерти или за смертью?

— Да что ты непутевое речешь!.. В Киев мы идем, братие, в Киев златоглавый, первопрестольный! Там, сказывают, монаси не голодуют и не бегают, как здесь, а спасаются в монастырских скитах в достодолжном почете… Потому — народ там богобоязненный, полный благочестия, а злые татаровья далеко. О них там и слыхом не слыхали.

— А вы топоры держать умеете или их за печку запрятали? — спросил Ваула.

— Отроду топора в руках не держали. Где нам мирским делом заниматься! Мы духовные стихи поем, заупокойные молитвы и сладостные стихиры читаем.

— Видим мы, что вы из родной земли бежите, когда она кровью заливается, когда мунгалы детей в костры бросают! — сказал грозно Звяга. — У нас в отряде тоже есть монах, отец Ратибор. Да еще человека четыре сбросили подрясники, натянули зипуны и взялись за рогатины. А вы что? Ненужные вы, дармоеды! Ни пользы от вас, ни толку. Отвечайте не мешкая, где вы видели татар?

— В земле суздальской, о братие! Там татары и мунгалы по всем погостам рассыпались, жгут и насилуют христиан.

— И страху не имеют?

— А кого им бояться? Говорят, князь Георгий Всеволодович Суздальский уехал далеко, в белозерские леса, большой полк собирать, а его дружинники и ратные люди заперлись по городам за крепкими стенами… Нам бы поесть чего!

— Ладно! Садитесь к костру. Может, кто вас и покормит.

Оба монаха, не снимая заплечных котомок, подсели к костру, где на угольях кипел закоптелый глиняный горшок.

— Чего варите?

— Аль не видишь! Свежую уху!

— Свежую? То-то радость, отче Авраамий! Да разве в такой лесной чаще рыба водится?

— А то как же! — ответил Ваула. — У нас тут щука и белуга по лесу ходила. Леса пали, горы встали, щучий хвост увяз!

— Поди ж ты, какое чудо!

Длинный монах заглянул в горшок:

— А что же рыбы в горшке не видно?

— Ну так что ж! Из твоей котомки щучий хвост торчит, горшка ждет. Давай-ка его сюда.

Монах нехотя скинул котомку и ворча вытащил мороженую щуку:

— Добрые люди на дорогу дали. Путь-то нам до Киева еще долгий… Кушайте, братие, только нас отпустите!

Ваула взял рыбу, поскоблил засапожным ножом чешую, разрубил щуку на части и бросил в горшок:

— Мучной подпалкой заправим, вот и ладная уха будет. Может, и соль у тебя есть?

— Есть полгорсти…

— Давай и соль. Мы давно без соли хлебаем.

Длинный монах достал со вздохом из котомки тряпицу, отсыпал из нее соли в горшок и опять бережно спрятал тряпицу. Оба присели к горшку, держа деревянные ложки.

— Чего ты все вздыхаешь, отче? — спросил Звяга. — Прилетел тень на Петров день, сел тень на пень и начал плакать: волосы вянут, дубрава шумит. О чем плачешь? Хочешь на тот свет с солью прийти? Там отчет дадите: как с татарами воевали!

— Да мы ничего! Мы с охотой! — испугались монахи. — Только окажите милость, как прикончим ушицу, отпустите нас подобру-поздорову!

— Да нам что за корысть держать вас! — сказал Ваула. — Только обуза одна.

Оба монаха, забыв об ухе, спрятали ложки, стали креститься, кланяться всем в пояс и быстро зашагали по дороге на юг.

Сторонники, посмеиваясь, принялись за еду, когда между елями снова показался путник. Он вел в поводу коня.

— Кого Бог несет? — крикнул дозорный.

— Гонец из Коломны!

— Ты нам самый нужный человек. Пойдем к старшому!

На поляне горели костры. В стороне стояли привязанные кони. Возле костров сидели ратники. Один из них, в коротком нагольном полушубке, зашивал дратвой разорванный сапог. Другой точил на камне топор, третий рассказывал:

— Налетел тут на витязя Алешу печенежский могучий удалец по имени Редедя и хотел ударить его в грудь торчмя головой. А лихой Алеша Попович как схватит Редедю за голову, как поднимет его над своим темечком да как шваркнет о землю, тут у Редеди и дух вон!..

Рассказчик замолк. Все рассматривали подходившего. Он был еще очень молод, безусый, в кольчуге и высоких булгарских сапогах. Конь его строен и статен, но очень истощен.

— Видно, дальний путь ты проехал, что конь твой так замаялся? — спросил один из сидевших у костра.

— Из Коломны. Еду гонцом к великому князю Георгию.

— Что же ты таким кружным путем едешь? — спросил ратник, чинивший сапог.

— Всюду татарские разъезды. Поневоле пришлось петлять…

— Что-то, сынок, лицо твое мне больно знакомо?

— Да и я тебя помню, — отвечал прибывший. — Не ты ли приезжал в Перунов Бор на медвежью охоту? Отец мой, Савелий Дикорос, тебя по лесу водил. Здоров буди, Евпатий Коловрат!

— Ужель Торопка? Каким же ты удалым витязем стал! Да что же ты стоишь? Садись к нам!

Торопка привязал коня к дереву и опустился на ворох еловых ветвей у костра. Он подробно рассказал об осаде Коломны, Владимира, о своем бегстве и стычке с монголами. Евпатий расспрашивал его, где сейчас стоят татарские отряды, куда пролегает Батыева тропа. Торопка толково объяснил, что знал. Тогда Евпатий повернулся к сторонникам: