ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ - Виктор Тихомиров

— Надеюсь — под яблочко? — перевел Павел взгляд на хозяина тира.

— Естественно, центрального боя вот тут, справа, — мотнул головой сонный хозяин, — для баб, да школяров.

Сержант, купив себе зарядов на двадцать копеек, принялся палить, почти не целясь, но тоже совершенно не промахиваясь. Напоследок он поразил совсем уж мелкую, со спичечную головку цель, отчего на самодельную, из рентгеновского снимка, пластинку опустилась сама собой игла, и громыхнул запретный рок-н-ролл в исполнении уже знакомого Била Хэйли.

Павел удовлетворенно дослушал музыкальное произведение, затем осведомился у хозяина:

— Хэйли?

Хозяин опасливо пожал плечами и принялся возвращать мишени в исходное положение. Сержант сложил оружие и бесшумно подхватив велосипед, немедленно удалился.

Незнакомец же, а это был собственной персоной знакомый нам Дядя, принялся изводить купленные на рубль заряды, но попадать решительно перестал, так что тучный хозяин, отчаявшись увидеть чудо, сделался, вновь, неподвижен, как глиняный идол.

— Сбил с понталыку, ментура! — проворчал Дядя, затем бесшумно свистнул с блюдечка чужую мелочь и покинул заведение, с недовольной гримасой на лице, и, совершенно не замечая затаившегося за газетным щитом под развесистой ивой Перца.

Павел же, выждав пока тот отойдет на приличное расстояние, пустился следом, чувствуя в своих руках как бы конец некоей натянутой нити.

36

На другом конце пульсирующего, как провод с электротоком временного отрезка, длинной с полста лет, в дивизии Чапая события разворачивались не в пример стремительней. Время тогда текло медленнее, но события мелькали, как кадры кинематографа или пятки убегающего из сада пацана, затылком чующего достигающий его пучок крапивы, руководимый жилистой рукой сторожа.

Девушка-подросток Варя, так трогательно игравшая на скрипке чапаевцам, не исчезла, а объявилась в обозе, где у нее оказались теснейшие личные знакомства. Ее даже взяли на должность ездового, поскольку она быстро выучилась управлять не только телегой с лошадьми или полевой кухней, но и тачанкой. Спрятав пока скрипку, она вдруг взялась утверждать, что ее буквально обуревает классовая ненависть к буржуям, так что она рвется в бой и требует себе места в строю.

Внешность ее была такова, что увидавший ее хотя бы раз, непременно почему-то хотел повидать еще. Варвара мимолетно успевала будто посулить встречному нечто такое, от чего никак нельзя было отказаться. Интриговала она и словесно, не смотря на молодость, с бесспорным успехом. Могла, например, обронить мимоходом кому-либо из бойцов: «Приходи», без уточнения места и времени, отчего тот делался как безумный. Моментально переставал думать о чем-либо, кроме этой призрачной перспективы свиданья.

Отличалась она и пронзительным голосом, которого сразу стал беспрекословно слушаться весь конный состав. Если же ей приходило на ум порепетировать, мигом подтягивались и люди, и кони. Козы с коровами, если случалось им неподалеку пастись, поворачивали к музыке головы, позабыв жевать свою вечную жвачку. (При этом они сразу утрачивали независимый вид, что со временем было замечено и использовано изобретателями жевательной резины в Америке. Образ независимого поведения всегда скорей всего достигался именно за счет использования жвачки, что конечно незамедлительно отразилось в американском кино.)

Даже многократное повторение одних и тех же скрипичных упражнений не остужало интерес добровольной публики. Так и стояли все наподобие изваяний, пока девушка не уставала музицировать на своем пронзительном инструменте.

Вскоре некоторые конники, во время движения дивизии, все чаще стали отставать от строя, нарочно, чтоб погарцевать на малой скорости перед обозом, на виду у пригожей музыкантши.

Оставалось ей только побывать в бою, чтоб нюхнуть крови.

Но однажды, когда объявлено было о необходимости отдыха лошадям, а заодно и людям, а, стало быть, предстоял привал суток на трое, девушка вдруг исчезла, так же как и появилась, совершенно внезапно.

Напрасно подлетали на конях лучшие бойцы, якобы, поинтересоваться — не завелась ли «контра» на кухне, да повертеть заодно башкой окрест — не слыхать ли музыки? Но нет, что-то не слыхать было никакой музыки.

Исчезла девка, никому ничего не сказав, и музыку унесла. А обозный граммофон крутил все одну и ту же пластинку с цыганским романсом, хриплым и наводившем конников на воспоминания о случаях конокрадства.

…

Однако, девушка отнюдь не пропала, и не утратила своего голоса. Уже через сутки после исчезновения из дивизии, она спокойно музицировала дуэтом, в четыре руки с лощеным подполковником Арнольдом Несуразновым, наполняя бравурными звуками одно из помещений, в расположении штаба белых.

Аристократ легко перебирал клавиши фортепиано и, одобрительно косил бархатным глазом на красавицу-разведчицу, гармонично дополнявшую его игру своей. Пальцы ее были вдвое тоньше, но, кажется, длинней, чем у подполковника, так они были изящны и проворны. Тот факт, что она только что управлялась с вожжами и конскими гривами при помощи этих же пальцев и безо всякого ущерба, только прибавлял ей неизъяснимого очарования.

В бокалах на столике вздрагивало недопитое шампанское. У дверного косяка изумленно замер ординарец с подносом и гирляндой подсолнечной шелухи, тянущейся от нижней губы через всю окладистую, до поясного ремня, бороду.

— И простые люди тоже способны воспринимать прекрасное, — выразительно указал Арнольд глазами на остолбеневшего ординарца, которому давно пора было высморкаться, — «черномазый» вполне может играть на рояли, а кухарка управлять государством.

— Никаких сомнений, — кивнула Варвара, разражаясь нескончаемым бурным пассажем, — еще фору дадут любым аристократам! Очень способная и благодарная публика.

— Но создавать они могут только свинское искусство и свинское же государство! — отрубил партнер, — Дай только волю…

— Я знаю, что вы против демократии, — кокетливо пропела разведчица, — вам простительно. В вас кровь говорит.

— Да уж, или монархия, или зверская, людоедская диктатура — ежу понятно! — сыграл Несуразнов коду и уронил утомленно руки на обтянутые бриджами колени, — потому что, по выражению любимца вашего: «Если Бога нет, то все и позволено».

…

Собранные у чапаевцев сведения, уже были обработаны, и необходимые приказы отданы. Вокруг самодеятельного народного полководца все теснее сжималось кольцо. Чапаев давно уж застрял, как кость, в горле у белых. Потому что дико везучий был, и не понимая ничего в военном деле никогда не терпел поражений. И командовал-то сбродом, а отнюдь не солдатами. Не было даже понятно, как он с ними управляется и объясняется, ведь полно было в его войске инородцев и просто не умевших говорить от неразвитости.