Покоряя Эверест - Мэллори Джордж

Я был настроен оптимистично в отношении этого нового плана. Казалось, что у него хорошие перспективы на успех. К тому же, следуя ему, мы могли избежать трудностей и неудобств из-за перемещения базы (возможно, снова на сторону Ронгбука, куда мне не хотелось возвращаться). И поскольку я до сих пор ощущал себя далеко не в форме, то надеялся, что уже через пару дней мы подберемся к завершению наших нынешних трудов. Буллок крайне охотно согласился на это предложение. Он не принес позитивных вестей с перевала, которого достиг, хотя и предполагал, что поток, который мы пересекли в Харлунге по пути в Кхарту, – умеренно бурный, но слишком чистый ручей мог бы решить нашу проблему. В котел наших предположений подбросили свежую идею. От Говарда-Бьюри пришло письмо с приложением от Уилера – наброском карты того, что он увидел, в частности, к востоку от ледника Ронгбук. Восточная ветвь ледника с ее западным выходом на карте была четко обозначена там, где она и находится, как мы теперь убедились. К сожалению, карта была очень приблизительной, всего лишь черновиком, к тому же неверной в отношении деталей, о которых мы уже имели точные сведения. Мы еще не были уверены, что верховье ледника Восточный Ронгбук действительно расположено под склонами Эвереста, а не под восточным рукавом Чанцзе, что тоже возможно. Тем не менее нам нужно было узнать и обдумать еще кое-что. Нашей задачей было взобраться на ближайший перевал, и я был уверен, что, как только мы осмотрим его с другой стороны, все оставшиеся сомнения развеются при обсуждении с Уилером. Меж тем я надеялся, что мы найдем один достаточно хороший путь к Чанг-Ла.

В дальнейшем у нас ушло не два, а четыре дня, чтобы добраться до перевала, который в итоге стал известен как Лхакпа-Ла («Ветреный Проход»[281]). Эта история может послужить прекрасной иллюстрацией того, с какими трудностями нам пришлось столкнуться. 15-го числа мы должны были встретить группу кули Буллока у водораздела в долине. Они уже сворачивали его лагерь, и мы могли бы продолжать путь все вместе. Но нашему посыльному удалось собрать лишь половину из них, а ожидание остальных вызвало большую задержку. Отсюда мы последовали по западному ручью. Это была довольно утомительная двухчасовая прогулка по каменистой местности (хоть и без груза) до конца ледника, а затем – по шельфу морены на его левом берегу. Я надеялся, что мы найдем легкий обходной путь к удобному месту для лагеря, которое ранее присмотрели с вершины Карпо-Ри. Но шельф резко обрывался, упираясь в крутые каменистые склоны, облака закрывали нам обзор, а после утренних неудач у нас было мало времени, так что пришлось заночевать там, где мы были. Когда мы проснулись, над долиной все еще стелился толстый слой тумана, и мы ничего не могли рассмотреть, но все равно были полны решимости взобраться на перевал, если будет возможно. Для лучшего обзора мы поднялись на гребень холма над нами, а затем взошли по нему на вершину (в 6:30 утра). Вид был великолепным, и я сделал несколько хороших фотографий. Но обрыв на дальней стороне оказался серьезнее, чем мы надеялись. Мы попытались извлечь максимум пользы из этого похода, зарисовывая карты, а в 8:45 утра устроили привал для завтрака на краю ледника, уже сильно отклонившись к северу от основного курса. Прежде чем мы продолжили путь, нас снова окутал туман, и, доковыляв в снегоступах через ледник до подножия ледопада, в 11 утра мы повернули обратно. К тому времени отряд вымотался, и мы уже не могли подниматься на перевал. И даже взобравшись на него, из-за тумана мы бы ничего не увидели. Тем не менее, снова добравшись до палаток, благодаря всему увиденному мы не ощущали, что день потерян. И перед новой попыткой подняться на Лхакпа-Ла мы все же решили дойти до места для следующего лагеря. Еще было время послать вниз сообщение сирдару, чтобы он собрал больше кули и припасов и выдвинулся на следующий день. Мы надеялись, что из нового, расположенного выше лагеря мы достигнем перевала в более ранний час и менее уставшими, и тогда отряду хватит сил пересечь его и спуститься по леднику с другой стороны.

Первые пришедшие утром кули принесли сообщение от сирдара о том, что припасов не хватает и он ничего не может прислать наверх. Пайки рассчитывались так, что их должно было хватить еще на три дня, но их распределение было хаотичным. Однако затем нам отправили достаточно запасов, чтобы перенести лагерь на следующий день, но, конечно, пришлось отказаться от планов на более дальнюю разведку. В итоге мы благополучно разбили лагерь в уже привычную метель. На деле погода не желала быть к нам благосклонной: снег в эти дни валил по 8–10 часов, и мы с облегчением наконец-то увидели погожее утро.

18 августа, когда низкая луна почти садилась, мы втроем в сопровождении одного кули отправились в самую важную экспедицию за всю нашу разведку. Неудача в этот день привела бы к прискорбной задержке, прежде чем отряд снова смог бы штурмовать перевал. В лучшем случае мы сможем повторить попытку четыре дня спустя, и если в итоге не проложим путь здесь, то все планы на сентябрьское восхождение окажутся под угрозой. В то утро мы взобрались на ледник по небольшому утесу, с полным осознанием того, что взойти на перевал любым образом было насущной необходимостью. Первые же несколько шагов по леднику показали нам, чего от него ожидать: мы провалились в снег по колено. Выходом было, конечно, надеть «ракетки». Однако снегоступы, хоть много и не весят, увеличивают нагрузку при длительном переходе, к тому же в них труднее преодолевать крутые склоны. Мы носили их до конца дня, пока брели по снегу. Около рассвета видимость ухудшилась: снежные поля застелила легкая парящая дымка. Подъемы и спуски стали одинаково неразличимы, так что оступившаяся нога могла внезапно удариться о склон или так же резко провалиться на неожиданную глубину. Расселины принуждали нас – или нам так казалось – отклоняться вправо, к скалам на левом берегу ледника. Мы столкнулись с необходимостью принять важнейшее решение, из тех, что определяют успех или провал. Казалось, что лучше карабкаться по скалам и избегать сложностей на ледопаде. Слева от нас был легкий проход, которым мы впоследствии и воспользовались. Но, вероятно, мы поступили верно. Наш путь был надежным, хотя и длиннее, чем напрямик, и в тот день мы долго и трудно продирались сквозь снег. Однако скалы, хотя и были засыпаны им на глубину в несколько дюймов, были нетрудными, и длинный траверс вывел нас обратно к леднику примерно в 8:30 утра.

Все же нашим злейшим врагом, когда мы двинулись дальше, оказался не глубокий рассыпчатый снег. «Ракетки» снегоступов хоть и зарывались неглубоко, но при каждом шаге поднимали пригоршню снега. Ведущему приходилось тяжко. Но в медленном темпе можно было брести дальше без переутомления. Жара – совсем другое дело. В ледниковой парилке легкий туман превратился в пар и окутал нас, словно липкое одеяние, от которого невозможно избавиться, и оно не только не защищало от палящего солнцепека, но из-за него мы будто еще больше поджаривались. Атмосфера была в высшей степени изнуряющей; остановиться даже на несколько минут означало почти сдаться апатии, настолько трудно было снова привести себя в движение после того, как импульс затихал и терялась инерция. И все же мы должны были двигаться в том или ином направлении, иначе изнеможение и валящая с ног сонливость одержат верх. Последние склоны – примерно 700-футовый[282] отрезок с довольно крутым наклоном – несомненно, потребовали от нас больших усилий, чем требовалось до сих пор.

Мы снова и снова убеждались в важности тяжелого и глубокого дыхания. Я стал думать о своем дыхании как об очень конкретном и сознательном действии, примененном в соответствии с обстоятельствами. Принципы всегда были одни и те же: ритмично дышать в темпе шагов, и не только верхней частью легких, но задействовать всю мощь дыхательного аппарата, расширяя и сокращая не только грудную клетку, но и диафрагму, и не время от времени, а с каждым вдохом, так как телу для работы требуется большее давление в легких. Вероятно, те, кто не пробовал, даже не догадываются, как трудно выработать бессознательную привычку глубокого дыхания. Было несложно настроить машинальность телесных действий на верный лад, но еще одной важной задачей было поддерживать работу этого механизма. Как только внимание к дыханию ослабевало, легкие тоже ослабляли свои усилия, и я часто проваливался в подобие грез наяву, выныривая из них с чувством невыносимой усталости и находя ее причину лишь в лености легких. Я обнаружил, что лучший способ заставить их работать как следует – это навязать ритм в первую очередь легким и двигать ногами ему в такт.