Покоряя Эверест - Мэллори Джордж

Вершина Макалу

Так что мы вряд ли сожалели бы об отклонении от намеченной линии подхода из-за входа в долину Кама. Но, поскольку мы собирались подняться по леднику к Северному седлу, теперь мы находились не на той стороне водораздела. От подножия северо-восточного гребня Эвереста на восток тянулся массивный отрог из цепи небольших гор. Они были справа от нас, когда мы смотрели на долину Кама. Ледник, который мы искали, должен находиться на дальней от них стороне. Но охота за этим ледником была не единственной нашей целью. Еще мы должны были изучить как восточную стену, так и северо-восточный гребень нашей великой горы и определить возможности штурма Эвереста с этой стороны. Наконец был составлен план, который устраивал нас во всех отношениях. Мы выбрали в качестве нашей цели хорошо заметную заснеженную вершину Карпо-Ри, расположенную на водоразделе, и, по-видимому, вторую к востоку от подножия северо-восточного гребня. Если мы сможем подняться на нее, то не только увидим долину к северу от нас и до самого Чанг-Ла, как мы надеялись, но и осмотрим всю восточную стену Эвереста с наиболее удобной для оценки крутизны ее склонов точки.

6 августа мы разобрали палатки Уимпера и разбили лагерь под мореной на высоте около 17 500 футов[266], где ручей неспешно течет по ровной поверхности, а затем круто ныряет в долину. В этом укромном месте мы бросили вызов обычной дневной метели. Когда наступила ночь, а снегопад еще не прекратился, мы были смутно встревожены, но отказывались верить в нечто худшее, чем мимолетный гнев небес. Прежде чем мы погасили светильники, погода прояснилась. Мы вышли на свежий воздух. Сиял молодой месяц. Взобравшись на небольшой каменный холм под тихий хруст зернистого свежевыпавшего снега под ногами, мы уже предчувствовали необычайность красоты момента и всего окружения. Не было нужды ждать лучших условий: небесный занавес был уже поднят. Гора Эверест вздымалась над нами, выступая из светящейся дымки, – неотвратимая, огромная, неизмеримая – уже вовсе не мимолетное видение неуловимой мечты. Ничто не могло быть более устойчивым и незыблемым, вечным, словно звезда Китса, «сияющая в величье одиноком»[267], – свидетель всех мировых ночей, повсюду распространяющий блеск своего великолепия.

Свойство всего самого возвышенного в горном пейзаже – быть уникально величественным или хотя бы казаться таковым, а часто судьба романтики подобного рода – очень скоро смешаться с обыденным. Нередко мы переживали чудесные моменты; всегда волнительно провести ночь под звездами. И это вполне можно устроить с долей комфорта. Даже лежа в палатке, достаточно лишь слегка повернуть голову, чтобы увидеть над собой как минимум половину звездного неба. И тогда мысли метеорами падают с небес, проскальзывая во входной проем палатки; дремота превращается в экстаз, пока наконец не прозвучит будильник; а после?.. Подлая рутина уничтожает все, весь этот восторг. К утру 7 августа обыденность перевесила. В нашем продрогшем лагере в 2 часа ночи царило нечто большее, чем простая инертность. Повар занемог. Кули пытались растянуть минуты благодатного отдыха после сигнального зова, ежась при мысли о встрече с холодным воздухом, и все откладывали ее, плотнее закутываясь в одеяла, – и снова храпели. Полуодетый сахиб, наконец неохотно вырвавшись из дружеских объятий пухового спального мешка, совершил марш-бросок по снегу к отдаленным палаткам, не давая другим снова заснуть. Что ж, такое начало рабочего дня хотя бы бодрит. Задача по извлечению наших промерзших вещей из мест, где они должны и не должны лежать, была выполнена с готовностью, если не с усердием. Ноги не скользили по скользким валунам, когда мы поднимались по морене, и, несмотря на потерянные в одном и выигранные в другом полчаса, к восходу солнца мы забрались уже довольно высоко. Еще до первых проблесков рассвета заснеженных дремлющих монстров вокруг оживило слабое голубое свечение, проявляя их форму и присутствие. По мере того как день отвоевывал пространство, и свет на Эвересте менялся: сначала он стал бледно-желтым, затем – ярко-серо-голубым, а потом вспыхнул золотом, когда солнце коснулось вершины. Вниз по склону поползла заметная тень, и скоро вся гора предстала обнаженной и великолепной в утреннем сиянии. Уже предчувствуя, что нас ожидает, мы остановились, чтобы насладиться зрелищем, и я смог без помех пронаблюдать, как различные хребты и вершины ловили солнечный свет. Примечательно, что Эверест не порозовел ни на миг, а Макалу окрасился в более красноватые оттенки, пока цвет неба в том направлении был бледным китайским синим[268] с переходом в розовый. Макалу находился в направлении примерно с юго-востока на юг от нас, а расстояние до него почти вдвое превышало дистанцию до Эвереста, который располагался главным образом на юго-западе.

Первой задачей, предстоящей нам экспедиции, очевидно, был подъем по отвесной стене на высокий перевал, лежащий к востоку от нашей горы. Наименее трудоемкий путь предлагало обнажение скальных пород на этой стене. Препятствие, несомненно, выглядело грозным, а у кули практически не было опыта скалолазания. Но это восхождение оказалось удовольствием, вроде хороших моментов прежних дней, когда снова хватаешься за твердый гранит и поощряешь новичков действовать осторожно, иногда бросая вниз случайный камешек, чтобы напомнить им об опасностях неловких движений. Кули, как обычно, были способными учениками, и после приятных усилий и одного гимнастического представления мы все поднялись на перевал в 9 утра, обойдясь без кровоточащих ссадин и разбитых голов.

К этому часу мы уже успели осмотреть большую восточную стену горы Эверест и, в частности, нижний край висячего ледника; хватило лишь краткого пристального взгляда, чтобы убедиться, что почти везде скалы внизу открыты для льда, падающего с этого ледника. Мы поняли, что если здесь и нашлось бы другое место, чтобы взобраться наверх, то подъем все равно был бы чересчур сложен, отнял бы слишком много времени и не привел бы к удобной платформе для дальнейшего штурма. Короче говоря, другие, менее мудрые люди, при большом желании могли бы испробовать этот путь, но он был решительно не для нас.

Наш интерес лежал в другом направлении. Теперь мы достигли водораздела. Под нами на дальней стороне был ледник, тянущийся на восток, а за ним – два важных скальных пика. Мы сразу заподозрили, что это наверняка две триангулированные вершины, каждая выше 23 000 футов[269]. Была ли это наконец та самая долина, которую мы так давно наблюдали с холма над Шилингом более чем в 50 милях[270] отсюда? Долина, указывающая на пропасть между Чанцзе и Эверестом? Пока мы не могли это утверждать. Верховье ледника было скрыто из виду за северной стеной нашей горы. Мы должны были подняться дальше, вероятно, на самую вершину, чтобы утолить наше любопытство, и, как мы надеялись, увидеть Чанцзе и его связь с этим ледником, а возможно, и цель нашего похода – перевал Чанг-Ла.

Юго-восточный хребет горы Эверест с высоты 6 096 м, долина Кхарта

Стоявшая перед нами задача на первый взгляд не предполагала серьезных трудностей. Угол подъема от нашего места завтрака на перевале до следующей белой вершины к западу от нас был не слишком крут. Но не было никакого сплошного хребта, который вывел бы нас наверх. Восточная стена перед нами и южная стена слева от нас представляли собой две полосы «укреплений», каждая из которых была увенчана своего рода плоским бастионом, отступающим на значительное расстояние от конуса вершины. Мы уже знали, что поверхность снега, несмотря на тонкий ледяной наст, не выдержит наш вес, и рассчитывали сэкономить силы на более пологих склонах с помощью снегоступов. Но лежащие перед нами крутые откосы были внушительными. Первый был взят в лобовой атаке, преодоленный с надлежащей после завтрака энергией. Когда мы достигли второго, он оказался более серьезной преградой. Крутизна восточного склона была безусловной и неприступной, а кромка его соединения с южной стеной очерчена карнизом[271]. Однако на этом склоне пролегала и наша единственная надежда.