Шофер. Назад в СССР. Том 2 (СИ) - Март Артём

Минут пятнадцать ушло у Вовки, чтобы закидать в кузов почти все зерно. Когда понял он, что больше не может набрать в ковш зерна, потому как его уже осталось по-над самой землей, то сдал он назад, выровнял свой ковш, потом погодил, пропуская груженый камаз. Выехал на дорогу и стал возле нас с Белкой.

— Ну дальше уж сами, — сказал Вовка, глядя на меня сверху вниз из кабины трактора, — дальше руками, потому как ковш мой для этого большеват.

— Ничего, — кивнул я, — тут на раз плюнуть осталось. Дальше уж сами.

— Спасибо, Игорь, — сказал мне с улыбкой Володя.

— Спасибо, дядь Игорь, — пискнул улыбчивый Санька с отцовских колен.

— Да не за что, — улыбнулся я, — и вам спасибо. А ты Санька, больше не безобразничай. По крайней мере, у папки на глазах, — рассмеялся я.

Улыбчивый Саня помахал мне тоненькой ручонкой. Вовка только хмыкнул. Трактор его рыкнул и завращал большими задними колесами, двинулся с места. Медленно пошел он по разогретой солнцем дороге.

— Ну чего ты тут, Казачок? — Вооружившись лопатой, я подошел к Генке, что сгортал в кучу остатки зерна, — Закидаем в две лопаты?

— Да не, — улыбнулся он своим растерянным привычным образом, — езжай по своей работе, Игорь. Хватит тебе меня нянчить. Дальше уж я сам.

— Одному тут еще придется покопаться, — я оперся на лопату.

— Да и покопаюсь, — Казачок вздохнул, — еще и нагоняй выхвачу, за все свои сегодняшние дела.

— Выхватишь, — пожал я плечами, — ну чего уж делать? Каждому по труду.

— Неловко мне, что ты за мной все эти проступки разрешаешь. Что нянчишься. Давай-ка я уж сам за себя отвечу, — шмурыгнул носом Казачок.

— Давай, Гена, — улыбнулся я.

Гена тоже улыбнулся, но как-то грустновато. А потом распрощались мы, и я пошел в Белку, а Генка же остался докидывать в кузов остатки ячменя.

— Вот жеж еще, — нахмурился завгар, — сами растрынькивают машины куда ни попадя, а потом я у них самый виноватый, что не хватает транспорту. Что газоны вечно стоят на починке, — Федотыч протер свой изрезанный морщинами лоб рукавом, — и на кой черт им тебя сейчас в Новороссийск направлять?

На следующий день, утром, когда мы получали новые путевки на уборочные работы, Микитка получил почему-то путевой лист в командировку, в Новороссийск.

— Да я ж, — пожал Микитка плечами растерянно, — я ж тут и не при чем совсем.

— Да тебя ж никто и не винит, — махнул рукой завгар и отвернулся к своему рабочему месту.

— Ничего уж тут не сделаешь, — Олегыч пожал плечами, — такая путевка полагается на сегодняшний день. За цементом направляют. Мда… Нашел колхоз время. Ну ладно, Микитка, ничего не поделать. Пойди до Лиды Петровны, получи талон на бензин. Ну и вперед. Быстрей приедешь, быстрей уедешь.

— Знаешь в хуторе Северном водонасосную станцию? — Спросил у Микитки Кашевой, когда они встретились, как Микитку и предупреждали, на станичной бензоколонке.

Сегодня утром была тут большая очередь. Машины, направлявшиеся на уборку, наполняли сперва свои баки топливом.

Когда Микитка стал очередью за Колхидой, тянущей свой прицеп, за ним подъехала и цистерна Кашевого.

Ванька выпрыгнул из грязного своего газона, подошел и без разговоров запрыгнул в кабину к Микитке.

— Никит, — сказал он не глядя тому в лицо, — как и договаривались, нужно мне тебе передать, куда тебе надобно заехать.

— Угу, — глядя, как водитель Колхиды ставит в горловину заправочный пистолет, сказал Микитка.

— Боисся? — Глянул Кашевой на Микитку помолчав.

— Угу, — повторил тот, — боюсь. Очень боюсь, Ваня, — и отказаться не откажешься. Потому как я уже на крючке. На крючке, что твой карась.

— Я тоже уже сто раз пожалел, — вздохнул Кашевой, — что полез в эту всю историю. За лучшей жизнью, етить ее. А вот тебе и лучшая жизнь. Думай теперь, как сеструху еще выручать. Эх, ладно… Это дело другое. Не об том сейчас. А тебе, Никита, надо на хутор Северный. Как я уже сказал на тамошнюю водокачку. Там он тебя ждать будет. Там его и заберешь.

— Угу, — повторил Микитка в третий раз.

Кашевой помолчал пару мгновений. Потом пожелал Микитке удачи и выпрыгнул из машины. К этому времени Колхида сдвинулась, гремя своим прицепом и ушла на рейс. Микитка, тронул побелевшими от волненья руками рычаг коробки передач, с трудом вставил первую и тронулся, встал на место Колхиды. Он и правда очень боялся.

После заправки погнал он свой газон со станицы к Армавиру. Километров через десять свернул налево, к Северному. Прошел через хутор краем, почти и не заезжая в поселение. За лесистой посадкой, что ограждала поле от хутора, проехал он каптажи, которые использовало поселение для водоснабжения. Дальше, в низовье, огороженная бетонным забором, стояла водокачка.

По научению Кашевого стал он не у входа, а проехал дальше, завернул в проезд, что перерубал посадку и вел на поле, которое колосилось дозревающей пшеницей.

По дорогам, что проездили здесь агрономы, добрался он за посадку. Стал в тенечке большого раскидистого тополя. Принялся ждать.

От волнения не сиделось Микитке в машине. Выбравшись наружу, стал он у колеса, закурил свой космос. Курево немного успокоило нервы, но не сильно. Когда увидел он, как пробирается кто-то по посадке, со стороны водокачки, то сигарета задрожала в его руках.

Не дожидаясь пока, его пассажир приблизится, Микитка поплевал на уголек сигареты, расточительно выбросил ее на сухой от солнца чернозем.

— Ну здорово, Никита, — вышел к нему из посадки Пашка Серый, — как поживаешь? Как мать?

Очередной уборочный день подошел к концу. Я вернулся поздно, около семи часов вечера. Подходили сумерки.

— Привет, ма, — вошел я на двор, потрепал Жулика по выпуклой гладкой голове.

— Отец еще не пришел, — сказала Мама, намывающая уличный стол, — утром он налил душ. Просил, чтобы ты ему оставил воды.

— Спасибо, — я прошел во двор, стянул через голову колючую от пыли рубаху, — а Светка где?

— В доме. Повторяет уроки для экзаменов. Вот, почала мало-помалу готовиться к поступлению.

— Мне кажется, — я вымыл руки под настенным умывальником, принялся умывать лицо, — он больше тоскует по Сашке своему. Вот хочет себя чем-то занять, чтобы поменьше о нем думать.

— Может, и так, — покивала мать, нарезая в колечки молодой зеленый лук на ужин, — ну хотя бы делом занимается, а не у окошка вздыхает. Днем Машка заходила, — как бы между делом сказала мне мама.

— Да? — Я вытер полотенцем руки, протер лицо, — что-то не ставят нам ее в последнее время на работу. А из-за уборки все нет времени повидаться.

— Потому она и просилась вечером в гости зайти, — мама глянула на меня с едва заметной улыбкой.

— Зайдет, значит?

— Зайдет. Уж скоро. Так что давай быстрей под душ, — мама рассмеялась, — бо наколешь девку ячменем своим, и она с тобой расхочет миловаться.

Я только хмыкнул. А потом взял свежее белье и пошел на задний двор. Там, стоял на солнечной стороне, подальше от тени большого ореха, летний душ. Сколоченный из досок и обшитый толью, он вмещал на своей крыше большой черный бензобак от газона.

Насколько я помнил, сколотил его отец пару или тройку лет назад. Досок достал через вторые руки на пилораме, толь раздобыл где-то в колхозе. Там же достал и несколько листов шифера на крышу.

Бак же выпросил у Федотыча на гараже. С тех пор возился с ним, с баком, как с родным: каждую зиму снимал с душа и заносил в дом на хранение, а по весне, ближе к лету, выносил поставить обратно. Все боялся, что железяка прогниет на свежем воздухе.

Выкупавшись, я вернулся в дом, чтобы переодеться. Перехватил хлеба с маслом и вареных утром яиц.

— Игорь! Да поешь ты нормально! Обожди! Сейчас у меня картошка доварится, — кричала мне мать, когда я вышел на улицу.

Не успел я ответить, как Жулик стал рваться на цепи. Бегать туда-сюда, лаять на кого-то кто за двором.