Кавалер Золотой Звезды - Семен Бабаевский

— Стало быть — дипломатия? — спросил Тимофей Ильич и засмеялся.

— Само собой, — отозвался Евсей.

— А то как же, — поспешила ответить Параська. — Так было в старину. Обычай… Правильно я говорю, Евсей?

— Само собой.

— А завтра пожалуем и с паляныцей, да и потребуем рушники… Все, Тимофей Ильич, будем делать по-старинному, как заведено…

— А я так думаю, что и паляныця и рушники не потребуются, — сказал Тимофей Ильич. — Как ты скажешь, Ниловна?

— Спросить бы Анфису, — робко проговорила Ниловна. — Такое дело, что как его и сказать…

— Зачем же ее спрашивать? — Тимофей Ильич обратился к Параське:- Так ты, Прасковья Ефимовна, старинный обычай вспомнила. Хороший обычай, слов нет. А есть и другой, и ты его тоже знаешь…

— Какой же это еще обычай?

— А такой, что у Анфисы есть старший брат, и пока Сергей не женится, младшей сестре о замужестве и думать нечего… Да и молодая она у нас, сказать, еще не перестояла. — Тимофей Ильич забрал в жменю усы, подумал и сказал: — Так что лучше всего и тебе, Прасковья Ефимовна, и тебе, Евсей Иванович, идти домой, да и никому не говорить о нашей балачке…

— Само собой, — сказал Евсей, натягивая шапку.

Сват и сваха даже не подали виду, что такой прямой отказ их огорчил или обидел. Они еще с полчаса поговорили о том о сем, распрощались и только тогда вышли из хаты. А за воротами Параська дала волю своему негодованию и сказали Евсею, что на этом она не остановится; что раз дело начато, то его следует довести до конца, и если будет отказ, то пускай об этом узнает вся станица; что не позже как через неделю, когда старый Тутаринов успокоится, Параська возьмет себе в компаньоны не Евсея, а старика Назара — опытнейшего человека по сватовству и явится к Тимофею Ильичу уже не для разведки, а с паляныцей и не уйдет из хаты до тех пор, пока Анфиса, с благословения отца и матери, не разрежет ту паляныцю на две равные половины… Как всегда, Евсей слушал жену внимательно, а потом промолвил:

— Само собой.

Параська и Евсей подходили к своему дому на краю станицы, а в хате Тутариновых еще продолжался спор о том, кто же был прав: Тимофей Ильич, рассуждающий о жизни трезво и понимающий, как никто другой, что значит выдать дочь за парня, у которого нет ни кола ни двора, или же Ниловна со своей материнской мягкосердечностью… Ниловна всячески старалась уговорить Тимофея Ильича и склонить его на свою сторону и поэтому говорила о Семене так, как могла бы говорить разве что мать о своем горячо любимом сыне. По ее словам, Семен был и красивый, и умный, и трудолюбивый, и «характером смирный», и обходительный со старшими.

— А что он не здешний, — заключила она, — то в этом беда небольшая, — приживется в станице, да так никуда и не уедет.

Казалось, что ничего нельзя было возразить против этих доводов Ниловны, однако Тимофей Ильич не соглашался с нею, стоял на своем и доказывал совсем противоположное: Семен вовсе не красив, а так себе — белобрысенький парень, тогда как Анфиса — чернявая и лицом миловидная. И ничуть Семен не умный, ибо умный человек, по мнению Тимофея Ильича, никогда бы не стал так плохо отзываться об Усть-Невинской… Правда, в работе Семен горяч, — с этим Тимофей Ильич соглашался, но тут же добавлял, что «есть это одна видимость, и старается он до поры до времени…»

— Нет, Ниловна, — сказал он, — что там ты ни говори, а такой зять мне не по душе.

Ниловна молча смотрела на мужа, и ее маленькие добрые глаза наполнились слезами.

— А ты не плачь, — участливо заговорил Тимофей Ильич. — Чего прежде времени слезы проливать. Дело еще не решенное. Лучше позови Анфису. Мы у нее для интересу спросим, что она нам на это скажет.

На беду Анфисы в доме не оказалось. «Где ж ей быть в такую позднюю пору, как не с женихом?» — подумал Тимофей Ильич, и это его еще больше раздосадовало. Старик долго ворчал и теперь уже ругал не только Анфису, но и Сергея: и зачем он привез в станицу такого дружка, и где пропадает без вести вторую неделю, и что это за сын, который бросил родителей и уехал, а куда и зачем — ничего не сказал, хотя Сергей и говорил ему об этом…

Долго в эту ночь Тимофей Ильич не спал, все курил и думал. Утром поднялся рано, разбудил Анфису и сказал:

— Объясняй батьке, по какой причине тот Семен ни с того ни с сего присылает сватов?

— Объяснения, батя, у меня будут короткие, — решительно ответила Анфиса. — Вы, батя, свое отжили, так и нечего вам становиться на нашу дорогу… Все равно по-вашему не будет.

— Кто ж это тебя научил так батьке отвечать? Наверно, Сергей.

Анфиса молчала, сидя на кровати в коротенькой сорочке, похожая на девочку. Торопливо подошла Ниловна, стала спиной к дочке, а лицом к мужу и сурово посмотрела на него.

— Оставь ее.

Тимофей Ильич молча вышел. Остальные дни до приезда Сергея он ни с кем не разговаривал. Утром уходил на огород, приходил затемно, молча ужинал и только один раз сказал, как бы сам себе:

— Подождем Сергея… Должен же он скоро явиться.

… Анфиса сбивчиво рассказала брату обо всем, что произошло в доме, и, повеселевшая, вошла вместе с Сергеем в хату. Ниловна на пороге прижалась к сыну и тайком, чтобы не заметил Тимофей Ильич, всплакнула.

— А вот и Сергей, — сказал Тимофей Ильич. — Подоспел как раз к вечере.

Сели ужинать. Сергей ел молча, ждал, что скажет отец.

— Что молчишь? — спросил Тимофей Ильич, когда на стол были поданы вареники с вишнями. — Сказывай, где ездил, что видел?

— Эге, батя! Был я далеко. И в Пятигорске, и в Ставрополе. И все сделал. Наш план утвердили. У депутата был.

Тимофей Ильич усмехнулся и погладил усы.

— Говоришь, у депутата был? — нарочно переспросил он. — Да ты такой — во все дырки пролезешь и своего добьешься. — Он посмотрел на Анфису. — А сестра тоже с тебя пример берет.

— И хорошо, — сказал Сергей, доставая из миски вареник.

— Оно, может, и хорошо, но не во всяком деле.

— Я, батя, знаю, на что вы намекаете.

— А если знаешь, так говори отцу, — думаешь ли ты жениться?

— А как же! Думаю… А что такое?

— То самое, — Тимофей Ильич взглянул на Анфису, которая сидела опустив голову и ничего не ела. — Если думаешь, так поторапливайся и ослобоняй дорогу… А то младшая сестра обгонит.

— А я могу посторониться, — сказал Сергей, желая придать разговору шутливый характер. — Для своей сестренки я всегда дорогу уступлю. Правильно, Анфиса?

Анфиса не ответила, встала и молча вышла из хаты.

— Батя, и куда это годится, — сказал Сергей. — В нашем доме и такие старорежимные порядки? Девушку до слез довели, а из-за чего?

— Порядки в доме такие, как и были, а что не по душе мне твой дружок, так это совсем другая песня.

— Вам не по душе, а Анфисе по душе…

— А Анфиса моя дочка, — сердито перебил Тимофей Ильич, — и, как отец, я не хочу, чтобы она каталась по белому свету…

— Погодите, батя, не горячитесь, — Сергей сел ближе к отцу, угостил его папиросой. — Семена я знаю лучше, чем вы. Четыре года я с ним жил в одном танке, а на войне люди как раз и узнают друг друга. Он был мне как родной брат, понимаете, и я буду рад, если мы с ним по-настоящему породнимся.

— То ж вы жили в танке, — угрюмо проговорил Тимофей Ильич. — В танке одно дело, а теперь другое… Скажи мне, куда он ее повезет? Наша жизнь ему не нравится. Потому я и не желаю… Должен я, как родитель, думать об ней. У нас, слава богу, окромя тебя и Анфисы, выросло еще восьмеро, и у всех есть, где жить…

— Тимофей, да ты послушай Сережу, — вмешалась в разговор Ниловна. — Пускай женятся, а мы им домишко построим, вот они никуда и не уедут… А то, может, и в зятьях останется. Сереженьку нам, по всему видно, возле себя не удержать.

— И это тоже правильно, — поддержал мать Сергей.

Тимофей Ильич погладил усы и хотел что-то сказать, но в это время дверь распахнулась, и на пороге показался Савва Остроухов.

— Сережа! Где же ты так долго пропадал! — крикнул он, пожимая Сергею руку. — Ну, как? Добился? Получил?

— И добился, и получил. Садись, буду рассказывать… Мамо, подбавьте вареников.

— Погоди. И вареников не хочу, и ничего не рассказывай. Жена мне сказала, что ты приехал, и я забежал за тобой. А у меня как раз заседание исполкома с активом. Вот мы там тебя и послушаем. Пойдем!

— Я готов. — Сергей встал.

— Опять уходишь? — грустно спросила Ниловна. — Савва, и откуда ты взялся! Сережа и минуты дома не сидит… Да ты хоть надень чистую рубашку.

Ниловна достала из сундука белье, брюки, белую с вышитым воротником рубашку. В соседней комнате Сергей наскоро переоделся. В штатском костюме он стал словно и ниже ростом и уже в плечах… Он ушел, по дороге о чем-то оживленно разговаривая с Саввой, а Ниловна долго смотрела в открытое окно, потом покачала головой и сказала: