Шляпа, полная неба - Терри Пратчетт

— Ну дыкс, знатца, ты уже бум-бум побольше, чем все эти разумники. — Явор улыбнулся юноше. — Покажь все, на что ты приспособен, Билли. Большего не надыть.

Билли выглянул за дверь кибитки, глубоко вздохнул и выдал:

— Тогда я сказанул бы, что мал-мал грамазда карга прятается где-то здесь вблизи, как зверек, за которым охотятся, господин Явор. Это место — малая чуточка ее памяти, дом ее бабки, убежище. Я сказанул бы, что мы теперь в самой душе ее, в самой ее сердцевинке. В той частичке нашей карги, которая осталась ею. И мне страшно за нее. До зеленых чертиков страшно.

— С чегой?

— А ты сам погляди на тени, господин Явор, — предложил Билли. — Солнце все ниже.

— Ну дыкс солнце — оно завсехда…

Билли покачал головой:

— Нае, господин Явор. Ты ни бум-бум! Это ж не солнце грамаздого миру. Это солнце ее души.

Фигли посмотрели на солнце, на тени и снова на Билли. Гоннагл стоял, отважно выпятив челюсть, но его трясло.

— Когда наступнет ночь, ей Смерть придет? — спросил Явор Заядло.

— Бывает что и похуже Смерти. Роевник захватит ее всю, с головы до ног…

— Не бывать такому нипочем! — заорал Явор так громко, что Билли попятился. — Она могуча мал-мал красавка! Она Кральку отделала одной-единой скевародской!

Ой-как-мал Билли нервно сглотнул. Он согласился бы на что угодно, лишь бы не перечить Явору Заядло в эту минуту. Но продолжал стоять на своем:

— Звиняй, господин Явор, но тогда при ней было железо и она стояла на своей земле. А теперь она далеко-далеко от дому. И когда роевник найдет это место, он навалится и будет жать на него, пока ничего не остатнется. И тогда придет ночь, и…

— Я оченно звиняюсь, Явор. У меня идея.

Это был Туп Вулли. Все повернулись к нему. Вулли в отчаянии ломал руки.

— У тебя идея? — переспросил Явор.

— Ах-ха. И если я ее сказану, ты токо не гри, что это не-по-до-ба-юс-че, лады?

Явор Заядло тяжело вздохнул:

— Лады, Вулли, вот те зуб, не сказану.

— Ну дык вот… — заговорил Туп Вулли, нервно сплетая и расплетая пальцы. — Это ж еено место, ах-ха? Ееный дерн, еена земля. Дыкс, ежли она тута врага не одолеет, то хде тогды?

— Но он не явится сюда к ней, — возразил Билли. — Ему оно не надыть. Она будет слабнуть, слабнуть, и это место просто исчезнет.

— Ох, раскудрыть, — простонал Туп Вулли. — Но идея-то была хороша, а? Пусть и не вышло ниче.

Явор Заядло его уже не слушал. Он пристально разглядывал холмы вокруг пастушьей кибитки. «Голова нужна, не токо штоб бодать нале-напра», — сказала Джинни.

— Туп Вулли дело сказанул, — тихо проговорил он. — Эт’ еено место. Этая земля у ней в сердце. Здесь вражина ее тронуть не могет. Здесь у ней есть сила. Но если она не заборет чудище, эт’ место станет ей турьмой. Она будет сидеть тута и зырить, будто в мал-мал оконце темницы, как ее жизнь летит кошаксу под хвост, как ее ненавидят и пужаются. Дык от: мы приволочим вражину сюдыть, как бы он ни упирался, а тута ему и кирдыкс придет!

Фигли разразились ликующими криками. Они толком не поняли, о чем говорит Явор, но звучало оно хорошо.

— А как? — только и спросил Билли.

— Ну от надыть тебе было спросануть! — расстроился Явор Заядло. — Я так хорошо извилинами удумал, а тута нате…

Он обернулся — от двери, где-то наверху, донеслось тихое царапанье.

Поверх полустершихся старых пометок у них на глазах появилась новая надпись мелом, словно ее вывела невидимая рука.

— Буковы, — сказал Явор Заядло. — Она пытается нам чтой-то сказануть…

— Да, там написано…

— Я сам бум-бум, что тама нашкрябано! — запальчиво крикнул Явор Заядло. — Я это читание одолею! Тама накшрябано… — Он присмотрелся к надписи. — Тыке, попервая букова круглая, как солнце, потом букова кыкс две подковы у палки, потому букова-гребень, букова-четыре, потом сидячий верзун с грамаздым пузом, за ним идучий жиряк, дальше дырка, «пробел» по-ученому, за ней три столба в заборе, гребень опять, верзун с грамаздой балдой, букова как старая луна, двойная повиселица, сидячий верзун с пузом, а ниже опять стара луна, верзун идет и рукой махает, калитка с косой поперечиной, ворота, снова калитка, домишко на ножках, крыша домишки, верзун с балдой, ниже две подковы у палки, гребень, стара луна, гребень с глазьями, гора, верзун с грамаздым пузом зырит в стену, калитка с загогулей наверхах, пробел, верзун идет, рукой махает, крыша домишки, ворота, калитка, двойная повиселица, ишшо крыша, калитка с прямой поперечиной, все!

Он отошел на шаг и горделиво упер руки в боки:

— О как! Ну, показнул я, как читить надо, а?

Воины приветственно заорали и немного похлопали.

Ой-как-мал Билли посмотрел на слова на двери:

Потом снова посмотрел на Большого Человека и пригляделся к выражению его лица.

— Ах-ха, ты велик-могуч, господин Явор, — сказал гоннагл. — Все, как ты сказанул: овечья шерсть, скипидар и табак «Веселый капитан».

— Ы, да все разом кто хошь могет, — отмахнулся Явор Заядло. — А вот букову за буковой забороть — то настоящее читание. И самая хитроумность — скумекснуть, что оно все кучей означевывает.

— И что же? — спросил Ой-как-мал Билли.

— А то, гоннагл, что мы щас бум тырить!

Фигли радостно заорали. Они не очень поспевали за происходящим, но уж это-то слово им было вполне понятно.

— И это бу таковый тыркс, что всем тырксам тыркс! — добавил Явор Заядло к их пущему восторгу. — Туп Вулли!

— Тутова!

— Бушь за главного! Мозговьев у тебя, братец, меньше, чем у мал-мал козявицы, зато в тырксе с тобой никому не сравняться! Добудьте шкрипидару, свеженной овечьей шерсти и махорки «Веселый капытан»! Тащите все грамаздой карге с двумя тушками! Пусть даст роевнику его на понюх! Тогда это все добро враз бу здесь! И ну кык живо, одна нога тута, друга — тама, солнце-то низится. Тырьте у самого Времени, ясно? Че неясно?

Туп Вулли поднял руку, выставив вверх указательный палец.

— Явор, оно таки обыдно было, когда ты сказанул, что мозговьев у меня меньше, чем у мал-мал козявицы…

Явор Заядло задумался, но лишь на мгновение:

— Ах-ха, Туп Вулли, ты правый. Неповежливо было так грить. Эт’ меня мал-мал занесло, и мне уже оченно за то жаль. И вот что я тебе сказану прямо в глазья: Туп Вулли, у тя таки наберется мозговьев точь-в-точь как у мал-мал козявицы, и я шлифану морду любому чувырле, хто вякснет, будтова оно не так!

Физиономия Тупа Вулли расплылась вширь в довольной ухмылке, но тут же снова сморщилась от очередной мысли.

— Но ты ведь за главенного, Явор! — сказал Вулли.

— В сей раз нае, Вулли, — сказал Явор Заядло. — Я остатнусь тута. Я нетвердо верю, что ты справнешься с этим тырксом и не профукаешь все дело, как в прошлые семь-на-десять разов.

Фигли дружно застонали.

— Позырьте на солнце, вы! — крикнул Явор Заядло. — Мы тут болтунствуем, а оно низится! Кто-то должон остатнуться с ней! А то ишшо кто сказанет, будтова мы бросили ее помирать одну! А теперь вперед, чучундры, а то я вам тылы мечом так вышлепаю, что век жратс стоя бу!

Он вскинул меч и зарычал. Воины поспешили исчезнуть.

Тогда Явор Заядло осторожно положил меч, сел на приступку у двери и стал смотреть на солнце.

Так прошло какое-то время. Потом он заметил кое-что еще…

Хэмиш-летун с сомнением оглядел помело тетушки Вровень. Метла висела в нескольких футах над землей и не вызывала у него доверия.

Он подтянул заплечный мешок с парашютом. Хотя на самом деле это был не парашют, а скорее паратрус, потому что он сделал его из лучших выходных панталончиков Тиффани, чисто выстиранных. И хотя они были в цветочек, ничто не могло вернее спасти Фигля от перспективы разбиться всмятку, чем это приспособление. И у Хэмиша было такое чувство, что оно (точнее, они) скоро ему пригодятся.

— Она ж без перьев, — пожаловался он.

— Нет временей на препираки! — рявкнул Туп Вулли. — Время тикс-такс, а ты — един средь нас, кто бум-бум в летаньи!

— Подметальник не про летанье! — возразил Хэмиш. — Он про магию-чудию! У него даже крылсов нету! Я в таковом ни бум-бум!

Грамазд Йан тем временем перекинул бечевку через ручку и полез на метлу. Остальные последовали за ним.

— И вообсче, как ей правют-то?! — не унимался Хэмиш.

— А как ты с птахсами управляешься? — спросил Туп Вулли.

— Да лехко! Просто вес мал-мал сдвигиваешь и…

— Да ладныть, по лету раскумексаешь, что там к чему, — перебил Туп Вулли. — Не могет быть, чтоб летанье было трудновастым делом. Даже утки летают, а они ж напрочь безмозговые!

Дальше спорить было бессмысленно, и пару минут спустя Хэмиш уже осторожно шел по ручке, подбираясь поближе к концу. Остальные расселись на прутьях и беззаботно болтали.

К прутьям был крепко-накрепко привязан узел, состоявший, как могло показаться, из старого тряпья и палок. Сверху из него торчали помятая шляпа и борода.