Записки у изголовья (Полный вариант) - Сэй-Сёнагон

На восьмой день седьмой луны государыня должна была вернуться в императорский дворец. Накануне, в ночь праздника Танаба`та, две звезды, Пастух и Ткачиха, казались ближе друг к другу, чем обычно, может быть, оттого, что здесь в саду и в доме было так тихо…

Однажды, в последний день третьей луны, к нам пришли государственный советник Таданобу, второй начальник гвардии Нобука`та и младший секретарь Митика`та. Я вышла к ним вместе с другими придворными дамами.

Посреди беседы я неожиданно спросила у Таданобу:

– Какое стихотворение прочтете вы завтра?

Немного подумав, он ответил мне (*267):

В четвертый месяц в нашем мире…

Замечательно! Вспомнить сразу о событии, уже ушедшем в прошлое, и к месту процитировать поэму – этим мог бы гордиться любой! А ведь мужчины не похожи на нас, женщин: нередко умудряются запамятовать даже собственные стихи…

Я была восхищена. Но, кроме нас двоих, никто ничего не понял: ни дамы позади бамбуковой занавеси, ни придворные, сидевшие на открытой веранде.

В начале четвертой луны (*268) возле одной из дверей, ведущих в галерею, собралось множество придворных. Сумерки сгустились, и постепенно гости начали покидать нас. Остались только То-но тюдзё (Таданобу), Гэн-но тюдзё (Нобуката) и один куродо шестого ранга. Они беседовали с нами обо всем на свете, читали сутры, декламировали японские стихи…

– Уже светает, – сказал кто-то из них. – Пойдем домой.

И тогда То-но тюдзё внезапно произнес:

Роса на рассвете – слезы разлуки (*269)…

А Гэн-но тюдзё присоединился к нему, и в два голоса они превосходно прочли поэму о встрече двух звезд в ночь седьмой луны.

Что-то ваша Ткачиха очень спешит в этом году, – насмешливо заметила я. – Спутала осень с весною.

То-но тюдзё был заметно уязвлен.

– Просто мне вдруг пришел в голову один стих из поэмы о разлуке на заре… Больше ничего. А вы уж сразу придрались! В вашем присутствии лучше не припоминать старые стихи. Как раз пожалеешь. И невесело засмеявшись, он попросил: – Не говорите никому. Я стану мишенью для насмешек.

Тем временем совсем рассвело.

– Такой урод, как я, похожий на бога Кацура`ги (*270), не может здесь долее оставаться, – с этими словами он ударился в бегство.

Когда наступил день седьмой луны, я очень хотела напомнить Таданобу об этом случае. Но он получил чин государственного советника. Как могла я с ним увидеться? Думала было передать ему письмо через дворцового служителя, но, к счастью, он сам посетил меня в день праздника Танабата.

Я очень обрадовалась. Только вот как мне быть? Прямо, без обиняков, завести речь о том вечере в саду? Тогда Таданобу сразу вспомнит наш разговор. Может быть, лучше вставить какой-нибудь беглый намек? Таданобу склонит голову набок с удивленным видом: что, мол, за странность такая? Вот тут-то я и напомню ему…

Но где там! Он помнил все так хорошо, как будто это случилось вчера, и, поймав мой намек на лету, сразу ответил мне без малейшей запинки. Право, он был достоин восхищения.

Я несколько месяцев ожидала, когда же наступит праздник Танабата… Должна сознаться, у меня причудливая натура. Но неужели Таданобу все это время держал ответ наготове?

Ведь вот Нобуката, бывший с ним тогда, и думать забыл о том разговоре.

– Разве вы не помните, – спросил его Таданобу, как тогда на заре она упрекала меня в ошибке?

– Правда, правда! – поддакнул Нобуката, посмеиваясь.

Все же он большой простак.

Разговаривая об отношениях между мужчинами и женщинами, мы с Таданобу нередко пользовались терминами игры в шашки "го", как, например:

"сделать рискованный ход",

"перекрыть все подступы",

"маневрировать осторожно",

"сбросить все шашки с доски и окончить игру".

Никто не понимал нас.

Но когда мы вели с Таданобу такой секретный разговор, Нобуката всегда вмешивался.

– Что такое? Что такое? – приставал он к нам с расспросами.

Я отказалась объяснить. Тогда он пошел к Таданобу с упреками.

– Очень дурно с вашей стороны. Почему вы не хотите посвятить меня в вашу тайну? – обиженно говорил он.

Таданобу по дружбе уступил его настояниям, и Нобуката немедленно захотел показать мне, что ему все известно. Он пришел к нам и вызвал меня.

– Есть ли здесь шашечная доска? – спросил он. – Я, право, играю не хуже, чем господин То-но тюдзё. Не отвергайте мои таланты.

– Если я позволю шашкам любого игрока вторгаться на мое поле, ответила я, – не скажут ли обо мне, что нет у меня в игре твердых правил?

Нобуката рассказал обо всем Таданобу, и тот остался очень доволен мной.

– Удачно нашлась, – заметил он.

Что ни говори, а я люблю людей, которые не забывают прошлого.

Однажды, после того как было решено возвести Таданобу в чин советника, я сказала в присутствии императора:

– Господин То-но тюдзё превосходно декламирует китайские стихи. Кто же теперь прочтет нам: "Сяо в стране Гуйцзи проезжал мимо древнего храма (*271)…" Ах, если бы помедлить еще немного с его назначением! Жаль с ним расставаться.

Государь засмеялся:

– Хорошо, я скажу ему, о чем ты просила, и отменю назначение.

Но все же Таданобу стал советником, и мне, по правде говоря, очень его не хватало.

Нобуката явился ко мне с видом победителя, он ведь был уверен, что ни в чем не уступает Таданобу. Но я стала говорить ему:

– Господин советник может неповторимо оригинальным образом продекламировать стихотворение о ранней седине: "Он не достиг еще и тридцати (*272)…"

– Ну и что же? Я не уступаю Таданобу в искусстве декламации. Даже превосхожу его. Вот послушайте! И он начал распевно скандировать стихи.

– Нет уж, никакого сравнения, – заметила я.

– Жестокие слова! Почему же я не могу декламировать так же хорошо, как Таданобу?

– Когда он читает стихи о ранней седине в тридцать лет, – ответила я, – его голос полон особого очарования.

Услышав это, Нобуката покинул меня с досадливым смешком.

Некоторое время спустя Таданобу посетил караульню дворцовой гвардии.

Нобуката отозвал его в сторону.

– Вот как меня упрекнула Сёнагон. – И он передал ему мои слова. Прошу вас, научите меня декламировать несколько строк из той китайской поэмы… – попросил он.

Таданобу улыбнулся и дал согласие.

Я ничего об этом не знала.

Вдруг слышу, какой-то человек подошел к моим покоям и читает стихи, прекрасно имитируя манеру Таданобу.

– Кто это? – воскликнула я.

– Вы изумлены, – ответил мне смеющийся голос. – Вчера господин советник посетил караульню дворцовой гвардии и преподал мне урок декламации. Я в точности перенял его манеру. Вы спросили меня: "Кто это?" – голосом, полным восхищения… Согласитесь, хорошо? поддразнивал меня Нобуката.

Мне понравилось, что он приложил столько труда. Он даже выучил ту самую поэму, которую я так любила. Я вышла к нему и вступила с ним в разговор.

– Я обязан моим искусством господину советнику, – сказал Нобуката. Готов поклониться ему до земли!

Я частенько приказывала служанке говорить гостям, будто отбыла во дворец, хотя на самом деле находилась у себя в комнате. Но только услышу, что ката скандирует стихи о ранней седине, как сейчас велю объявить:

– Госпожа у себя дома.

Я доставила несколько веселых минут государю, рассказав ей эту историю.

Однажды, когда император уединился по случаю Дня удаления от скверны, Нобуката приказал одному из младших начальников Правой гвардии по имени Мицу… (не знаю, как там дальше) принести мне записку. Она была набросана на сложенном вдвое листке бумаги Митиноку.

"Я думал навестить вас сегодня, – говорилось в ней,_- но мне помешал День удаления. Хотите ли вновь послушать стихи: "Он не достиг еще и тридцати…"?

Я ответила ему:

"Но вы давно оставили позади этот рубеж. Наверное, вам столько же лет, сколько было Чжу Май-чэню (*273), когда он увещевал свою жену".

Нобуката снова обиделся и даже пожаловался государю, а государь, в свою очередь, рассказал об этом императрице.

– Откуда Сёнагон знает эту историю? – удивился государь. – Чжу Май-чэню было тогда под сорок, и Нобуката уязвлен. Говорит: "Она меня очень больно задела…"

"Нобуката совсем рассудка лишился", – подумала я.

{162. "Госпожа Кокидэ`н (*274)" – так стали именовать новую императорскую наложницу…}

"Госпожа Кокидэн" – так стали именовать новую императорскую наложницу, дочь генерала Левой гвардии Ка`нъина. В услужении у нее находилась некая Сакё, которой звалась Утифу`си (*275), что значит "Отдохновение".

Злые языки говорили:

– Нобуката захаживает к этой Саке.

Однажды Нобуката пришел во дворец императрицы.

– Я с охотой нес бы здесь иногда ночную стражу, – сказал он, – но некоторые придворные дамы обращаются со мной не так, как подобало бы, и потому, государыня, я стал нерадив… Вот если бы мне отвели особые служебные покои, я бы усерднейшим образом исполнял свои обязанности.