На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

 Час великого эксперимента с обратной стороны мира приближался. Под сенью разрушенного вулкана пахло не совсем столовской стряпней, словно в ходе какого-то продолжительного химического эксперимента никак не удавалось получить точный результат. Электроды трещали и взрывались, и огромные катушки трансформатора беспокойно гудели, почти с человеческим акцентом, подпитываемые электрогенераторами, пар для которых поступал из местных термальных источников. Передающие и принимающие антенны для беспроводного оборудования установили по краям лавового конуса, и передача началась, пока, почти точно с другой стороны Земли, персонал по вопросам мониторинга «Друзей Удачи» ждал в защищенной от погодных катаклизмов хижине на вершине Щучьего пика, но мнения относительно странной линии радиосвязи разнились — действительно ли сигнал обогнул планету или прошел сквозь нее, или дело было вовсе не в линейной прогрессии, и вместо этого всё происходило одновременно в каждой части цепи?

К тому времени, когда «Беспокойство» снова было готово взмыть в небеса, спор о носовой фигуре судна разрешился мирно — мальчики сошлись на компромиссном варианте задрапированной женской фигуры, скорее, наверное, материнской, чем вызывающей эротические фантазии, были принесены взаимные извинения, потом повторены, в некоторых случаях — с утомительными длиннотами, потом для этих повторов уже нужны были новые извинения, и рабочие дни наполнились небесными церемонными формальностями. Потом мальчики вспоминали об этом эпизоде, как другие вспоминают время болезни или юношеских глупостей. Поскольку Линдси Ноузворт был здесь, чтобы напомнить им всё, такие трудности возникали всегда по веской причине, а именно — из-за преподавания предостерегающих уроков.

 — Например, — ухмылялся Дерби, — быть хорошими?

— Всегда предполагалось, что мы, кому это еще не совсем ясно, должны быть выше такого поведения,  — мрачно сказал старпом.  — Буквально выше. Такой вид пререканий, может быть, для земных людей, но точно не для нас.

   — Ну, не знаю. Мне даже понравилось,  — сказал Дерби.

 — Несмотря на это, мы должны стараться всегда сводить к минимуму загрязнение мирским,  — объявил Линдси.

Каждый из мальчиков по-своему согласился.

 — Мы были на волосок от гибели, парни,  — сказал Рэндольф Сент-Космо.

 — Давайте составим протоколы,  — добавил Чик Заднелет,  — чтобы избежать таких ситуаций в будущем.

 —  Глоймбругниц зидфусп,  — энергично закивал головой Майлз.

Не удивительно, что, когда возникла возможность, а возникла она вскоре, мальчики без раздумий ухватились за возможность выйти за пределы «мирского», даже ценой предательства своей организации, своей страны и даже самого человечества?

Приказы поступали с обычным отсутствием церемоний или хотя бы общепринятой вежливости, с помощью тушеных устриц, которые Майлз Бланделл готовил каждый четверг как дежурное блюдо, в этот день, задолго до рассвета, он посетил рынок морепродуктов в людных узких переулках старого города Сурабайя, Восточная Ява, где мальчики наслаждались несколькими днями отпуска на земле. Там к Майлзу подошел джентльмен японского происхождения с необычайным талантом убеждать, который продал ему, как тогда показалось, по невероятно привлекательной цене, два ведра, полных того, что он несколько раз назвал «Особыми японскими устрицами», это были фактически единственные английские слова, которые, как потом вспоминал Майлз, он произнес. Майлз больше не думал об этом, пока посреди полуденной столовой не раздался отчаянный крик Линдси Ноузворта, за которым последовали полминуты не характерных для него ругательств. На подносе перед ним лежала жемчужина необычного размера и сияния, которую он только что решительно достал изо рта, казалось, она действительно светится изнутри, и мальчики, которые собрались вокруг нее, сразу поняли, что это — сообщение от Вышестоящего руководства «Друзей Удачи».

  — Я и не надеюсь, что ты каким-то чудом записал фамилию или адрес этого торговца устрицами, — сказал Рэндольф Сент-Космо.

 — Только это,  — Майлз протянул маленькую визитку, испещренную японским текстом, который, к сожалению, никто из мальчиков не был в состоянии прочесть.

  — Это невероятно нам поможет, — ухмыльнулся Дерби Сосунок.  — Но, черт возьми, теперь мы знаем всю историю.

Чик Заднелет уже достал из своего шкафчика хитроумный оптический прибор из призм, линз, ламп Нернста и установочных винтов, в соответствующий держатель которого он поместил жемчужину. Линдси, всё еще клацая челюстью от зубного дискомфорта и обиженно бормоча, опустил шторы в обеденном зале от света тропического полудня, и мальчики сосредоточили свое внимание на светоотражающем экране, установленном на переборке, где, словно фотографическое изображение, возникающее из эмульсии, начал проступать печатный текст сообщения.

С помощью чрезвычайно секретной технологии, в это время разработанной в Японии доктором Микимото, он начал создавать свои первые культивированные жемчужины, частички подлинного арагонита, из которого состояли перламутровые слои жемчужины, под действием «обусловленного параморфизма», как было известно искусным сынам Нихона, избирательно иногда изменялись и становились другой формой карбоната кальция, а именно  — микроскопическими кристаллами двоякопреломляющегося кальцита, известного как чистый известняк. Обыкновенный луч, проходя через этот минерал, разделялся на два отдельных луча, которые назывались «обычный» и «чрезвычайный», это свойство японские ученые потом использовали для создания дополнительного канала оптической коммуникации, когда в слоистой структуре жемчужины мог появиться один из тысячи крохотных хитроумно организованных кристаллов. При определенном освещении и затейливом преломлении света, направленного на подходящую поверхность, любая модифицированная таким образом жемчужина могла передать сообщение.

Для изощренного восточного ума это был обычный шаг — объединить параморфную шифровку с процессом Микимото, после чего каждая устрица на ежедневных рынках страны вдруг превратилась в потенциального курьера секретной информации. Если модифицированные таким образом жемчужины затем вставить в ювелирные украшения, размышляли изобретательные японцы, шеи и мочки ушей богатых женщин промышленного Запада могут стать посредниками, даже менее милосердными, чем море, по жестоким волнам которого плывут сообщения о тоске или просьбы о спасении, запечатанные в бутылки и брошенные на волю волн. Как иначе предотвратить злоупотребление жемчужинами, какое другое приношение по обету здесь возможно?

Сообщение от Вышестоящего Руководства приказывало экипажу немедленно принять надводное положение и отправиться по Внутренней области Земли в район Северного полюса, где им нужно было перехватить шхуну «Этьенн-Луи Малю», попытаться убедить ее капитана д-ра Олдена Форманса отменить экспедицию, которую он уже начал, применяя любые средства, кроме силы, что, хотя и не было напрямую «Друзьям Удачи» запрещено, создавало твердую презумпцию Плохого вкуса, которого каждый Друг Удачи, по старинной традиции, клялся избегать, по крайней мере, стремиться к этому.

Некоторые из величайших умов в истории науки, включая Кеплера, Галлея и Эйлера, размышляли о существовании так называемой «полой Земли». Была надежда, что однажды технология внутрипланетарной «обрезки», которую собирались использовать мальчики, станет обычной рутиной, столь же по-своему полезной, как Суэц или Панамский канал, доказавшие свою полезность для судоходства на поверхности. Но во времена, о которых мы говорим, для нашего маленького экипажа оставалась возможность ошеломленного удивления, поскольку «Беспокойство» покинуло царство солнечного света над Южным Индийским океаном, пересекло кромку Антарктики и начало боковое движение над необъятными просторами белизны, испещренной черными возвышенностями, к огромной темной полости, которая ужасающе дышала на расстоянии нескольких миль от них.

Но что-то казалось им странным.