Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

Для жителей блокадного города радио было той отдушиной, которая позволяла не задохнуться от отчаяния. И слова «Говорит Ленинград. Говорит город Ленина» стали для многих символом надежды и борьбы, символом будущей неизбежной Победы.

В коридоре нам навстречу быстрым шагом шла закутанная в шаль женщина с пронзительными глазами.

– Вот, познакомьтесь, товарищи, это, можно так сказать, муза нашего радио, поэтесса и диктор Ольга Берггольц, – представил нам женщину Макогоненко.

– Покажите, – решительно кивнула она на мою грудь.

Пришлось распахнуть полушубок и явить на свет свои награды. С каким-то трепетом Берггольц потрогала пальцами Звёзды Героя и, чуть касаясь, погладила ладошкой остальные награды.

– Спасибо вам, – чуть слышно сказала она. – За всё спасибо.

Первым к микрофону пригласили Гайдара. Он примерно двадцать минут рассказывал о мужестве советских лётчиков, о том, как от них бежали, не принимая бой, хвалёные немецкие асы, о молодом авиатехнике, впервые севшем в кабину истребителя и сбившем в первом же своём бою семь немецких самолётов.

– Сразу после меня, – продолжал Гайдар, – вы услышите этого самого в прошлом авиатехника, а ныне дважды Героя Советского Союза, награждённого, помимо советских наград, ещё и британским крестом «За выдающиеся лётные заслуги» и орденом Британской империи, возведённого английским королём Георгом VI в рыцарское достоинство. Сейчас этот бывший авиатехник, воспитанный нашей партией и народом под руководством товарища Сталина, имеет на своём счету больше всех сбитых самолётов противника среди всех асов не только Советского Союза, но и союзников по общей борьбе с гитлеровцами. На его счету больше семидесяти уничтоженных самолётов врага.

Я сел к микрофону. На столике передо мной горела самодельная свеча. Точно такая же горела перед сидящей рядом Берггольц, слабо освещая лежащие на столе листки с текстом, написанным карандашом. Электроэнергии на освещение уже не хватало. Я аккуратно задул свою свечу: пригодится ещё.

Я молчал. Я реально не знал, что сказать. Пафосные речи здесь явно неуместны, как неуместна и какая-нибудь канцелярская банальщина. Фальшь люди почувствуют сразу.

Прикрыв глаза, я склонился к микрофону.

– Ленинградцы! Ещё несколько дней назад я был уверен, что нет на свете ничего прочнее стали. И только оказавшись здесь, в городе колыбели нашей Революции, я понял, что ошибался. Есть на свете то, что прочнее любой стали, что крепче любой брони. Это вы, ленинградцы. Это ваша воля и сила духа. Это ваша несгибаемая вера в Победу. Весь мир, затаив дыхание, с восхищением следит за вашей борьбой. История цивилизации ещё не знала подвига, подобного вашему.

Меня называют героем, но настоящие герои – это вы, каждый из вас. Встав несокрушимой твердыней на пути врага, вы уже победили. Вы сломали завоевателям все их планы и вселили в них страх. Страх перед вами, стариками и женщинами, страх перед детьми Ленинграда. Сегодня я горд тем, что стою плечом к плечу с вами, ленинградцами, на защите нашего священного города.

Никогда нога вражеского солдата не ступит на улицы Ленинграда, и пройтись по ним они смогут лишь в колонне военнопленных. Они пришли на нашу землю, чтобы убивать, грабить, разрушать и обращать в рабство, но найдут здесь лишь свою могилу и как награду – берёзовый крест на ней. И я от лица своих товарищей обещаю вам, что мы сделаем всё, чтобы таких наград враг получил как можно больше. Знайте и верьте: враг будет разбит, Победа будет за нами!

Из Дома радио возвращались на той же «эмке». Вначале заехали в Смольный, где водитель получил задание отвезти нас на аэродром, и потом уже направились к себе.

Едва переехав через Большеохтинский мост, почти прямо напротив Смольного, машина задёргалась, и двигатель заглох. Водитель залез под капот и через пару минут виновато развёл руками.

– Это надолго, товарищи. Вы уж извините.

– Ничего, дойдём. – Аркадий закинул за плечи вещмешок, который мы так и не открывали. – Тут не так уж и далеко, и я знаю короткую дорогу.

Город был мрачен. Как же сильно он отличался от того города, каким я его, хоть и мельком, знал. Сюда бы того Колю из Уренгоя, который в 2017 году лил крокодиловы слёзы с трибуны Бундестага по «невинно погибшим людям», как он назвал немецких зольдат, чтобы он всем своим гнилым ливером прочувствовал всю их «безвинность».

Разыгравшаяся метель только добавляла в окружающий пейзаж мрачных тонов. Редкие прохожие (а в такую погоду мало кто рискнёт выйти из дома) едва передвигали ноги. Несколько раз нам встречались люди, везущие куда-то саночки с замотанными в простыни телами умерших. На стенах многих домов были крупные надписи «Бомбоубежище» со стрелкой-указателем и «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!».

– Ты не комиссар, а Иван Сусанин, – бурчал я на Аркадия, перебираясь через очередной сугроб.

Гайдар на это лишь махал рукой и продолжал идти какими-то одному ему ведомыми дворами и проулками. Хорошо хоть пропуска на право прохода во время комендантского часа нам выдали. Начало смеркаться. Отсутствие какого-либо освещения на улицах и тёмные окна делали окружающую действительность похожей на сюжет апокалипсиса. А что, если не апокалипсис, творится вокруг? И наши люди смогли его пережить и победить.

Обойдя очередную кучу снега следом за Гайдаром, я едва не налетел на его спину: Аркадий резко остановился. Я обошёл его и увидел сидящую прямо на снегу женщину, одетую в лёгонькое пальтишко и с головой, замотанной в видавший виды шерстяной платок. А на улице, между прочим, довольно крепкий морозец, и даже просто смотреть на эту женщину было откровенно холодно. Её плечи слегка вздрагивали в беззвучном плаче.

Рядом с женщиной стоял маленький ребёнок, больше похожий на медвежонка. Такое впечатление создавалось из-за намотанного на него крест-накрест через плечи толстого платка и большой зимней шапки, завязанной на подбородке. Ребёнок чуть заметно гладил плечо женщины своей варежкой. Перед ними лежали перевёрнутые сани и рассыпанные на снегу дрова, довольно внушительная охапка. А дрова в Ленинграде сейчас тоже немалая ценность.

– Гражданочка, что с вами? – первым среагировал Гайдар.

Женщина вздрогнула от неожиданности и подняла на нас глаза. По её щекам текли слёзы.

– Я встать не могу, – чуть слышно прошептала она, и такая горечь была в её словах, что сердце сжалось.

Гайдар опять опередил меня и помог женщине встать.

– Катенька.

Она подалась к ребёнку, но я уже подхватил, как оказалось, девочку на руки. М-да, веса в ней чуть больше, чем в котёнке, да и то скорее из-за одежды.

Девочка внимательно посмотрела мне в лицо и вдруг крепко обхватила мою шею.

– Папка… Папочка…

Хотя девочка произнесла это очень тихо, но все её услышали. Женщина резко закрыла лицо руками и от этого едва опять не упала. Пришлось мне свободной рукой приобнять её и прижать к себе: иначе удержать её я не мог.

– Так, гражданочка, – сказал Гайдар, – давайте-ка мы вас до вашего дома проводим, а то вы так не дойдёте. – И принялся собирать на санки лежащие на снегу дрова.

Идти оказалось недалеко. Женщина уже пришла в себя и всё порывалась забрать у меня с рук девочку. Куда там! Малышка словно стальными тисками обхватила мою шею – так, что не оторвёшь. Аркадий, пыхтя сзади, тащил сани с дровами. Удивительно, как эта хрупкая женщина допёрла такую вязанку.

В квартиру на третьем этаже сани с дровами Гайдар едва затащил. Во всяком случае, в промёрзшем подъезде пар от него валил, как от паровоза. Я, по понятным причинам, помочь ему просто физически не мог: в одной руке у меня была девочка, а другой я поддерживал женщину. Интересно, как она собиралась таскать дрова в квартиру? Она и без них-то идёт так, что того и гляди упадёт.

И вот как их оставить одних? Они же пропадут.

– Ой, спасибо вам, товарищи. – Женщина прижала сжатые кулачки к груди. – Я же думала, что всё, так мы с Катенькой там и останемся, а утром нас найдут замёрзших. Мне дрова выделили, и мы за ними ходили, а у меня голова вдруг закружилась, и я упала. Думала, посижу, всё пройдёт, встану, и мы до дома дойдём, а встать не смогла. Если бы не вы… – Она всхлипнула. – А давайте я вас кипятком угощу. Правда, к нему у нас больше ничего нет, но ведь и просто кипятком можно согреться. Только печку надо затопить.