Женщина и мужчины - Мануэла Гретковская

– Что было с этим псом? – Яцек свернул с дороги, привлеченный воем, заглушившим эхо выстрела.

– А шо должно было быть? Ниче, новый будеть. На праздники порядок наводю.

…Яцек ехал, пока не кончился бензин. На заправке купил путеводитель «Уик-энд в Польше». Просмотрел, что находится в окрестностях. Когда-то он слышал об Усадьбе Гуцюв. «Находится на трассе Звежинец – Краснобруд. Время здесь остановилось, запечатлевшись в камнях, реке, городище, старых избах. Выставка минералов и окаменелостей из Розточе, исторические памятники, диалог с местностью». В рекламе еще говорилось, что здешние края отличаются от стандартов «зеленого туризма». Яцек обратил внимание на фотографии местных изб, крытых соломой; а вот самая настоящая рига – будто специально для него! Яцек несколько лет строил «Польские подворья» и особенно заинтересовался конструкцией риг. Он начал их фотографировать и к нынешнему времени уже собрал приличную коллекцию. «В отдельно стоящем деревянном домике из четырех комнат есть места для ночлега. Кухня на выбор: либо домашняя, либо вегетарианская. Велосипеды, кони, простор…» – расхваливала реклама Гуцюв.

По дороге в Гуцюв Яцек остановился у костела – вернее, сначала проехал его, а потом вернулся, разглядев костел в зеркале заднего вида. В обычный день костел наверняка был бы закрыт, пришлось бы просить ключи в доме ксендза. А в Страстную неделю его двери были распахнуты настежь.

Интересной особенностью костела было смешение стилей. Средневековые ребристые стены переходили в ренессансный свод боковой капеллы. Алтари были в духе барокко, неуклюже-сарматские,[51] и эти ангелочки с голубыми глазами, выпученными в бесконечность. Три эпохи дополняли друг друга, и каждая добавляла что – то свое к образу человека: готика – кости, ренессанс – гармонию тела, барокко – извитые внутренности, разукрашенные золотом, чтобы трудно их было узнать. Три стиля: готическая конструкция, ренессансная телесная оболочка, барочный интерьер.

Яцек скорее представлял себе все это, чем видел, – освещение было слабым. Идя вдоль главного нефа, он услышал над собой шепчущие голоса. Они то ли что-то декламировали, то ли о чем-то молили. Эхо повторяло молитву духов на неведомом языке.

Яцек пошел дальше; голоса стихли, но тут же возобновились уже в другой стороне. Между зонами шепотов стояла тишина. Яцек снова медленно двинулся в толпу уст, шевелившихся над его головой. Он подумал, что Бог послал ему сонм духов, которые очистят его голову от скверных мыслей, – так же, как стайка рыбок очищает стекла аквариума от грязи, поедая ее.

Когда глаза Яцека привыкли к полумраку, он заметил, что не один здесь. К исповедальням под влажными стенами боковых нефов стоят очереди. Приглушенные голоса исповедующихся, накладывались друг на друга и, возносясь вверх, отражаются от свода.

– Сможешь? Без моей помощи? – Юлек заложил руки за голову.

Она сидела на нем и, двигая бедрами, пыталась достичь оргазма, попадая прямиком в центр наслаждения.

– Нет-нет, я сама, – придержала она его коленом.

Небо над Рейкьявиком распогодилось в ночь на пасхальное воскресенье. Контейнер с тесно уложенной кожей уже плыл в Гданьск. Полеты возобновились, и Юлек выбрался наконец из цепких снегов Исландии, сев на первый же рейс – до Лондона. Утренняя пересадка – и вот уже Клара вырвана из объятий сна. Они встретились перед его домом, одновременно хлопнув дверцами машин: он приехал в такси, она – в своей черной «альмере». На улицах было по-праздничному пустынно.

– Ну, я опоздал совсем чуть-чуть.

– Христос воскрес. – Клара вынула из кармана голубое яйцо и разбила его о лоб Юлека.

Вот и лопнула тонкая скорлупка ее злости и беспокойства. Ей даже не надо было разговаривать с ним – он здесь, и этого достаточно. Куртка, исландский свитер с инфантильными козликами, пропотевшая футболка и джинсы, которые, чтобы снять, надо лишь хорошенько дернуть.

Юлек продолжал наблюдать за любовной экзекуцией Клары. Наконец она вскрикнула и упала на него.

«Сейчас я отдохну и вернусь к себе. С каждой минутой я все больше буду собой – умоюсь, оденусь и обособлюсь от него жестами вежливости. Уступлю место, отодвинусь…» – Но что-то было сильнее нее.

– Клара…

– Да? – Ее голос, очищенный криком, звучал звонко.

Она поцеловала его ступни – изогнутую линию подъема, сбегающую к пальцам. Ступни вызывали в ней умиление. Держа на себе весь груз тела, они не теряли своей нежности. Ступни прикасаются к земле, они – подлинные, они – сильные.

Юлек включил музыку.

– Дженис Джоплин? – удивилась Клара. Она-то полагала, что он слушает исключительно классику.

– Послушаем голос из могилы? Потанцуем?

– Я с голыми не танцую, – потянула она его за яички.

Он осмотрелся, чего бы ему надеть: на полу смятая грязная одежда, на столике – часы. Юлек надел часы и подал Кларе руку.

– А так могу я вас пригласить? Это очень, очень дорогие часы, – низко кланялся он, дурачась.

Они танцевали не в ритме блюза, предпочитая свой собственный, еще более медленный, лениво имитируя секс. Старый паркет потрескивал и прогибался, словно твердая кровать.

– Знаешь… Послушай же… – Клара никак не могла закончить фразу: он каждый раз прерывал ее поцелуем и раскрытый рот. – О'кей. Через неделю я еду в Германию, ты помнишь? – быстро произнесла она и отклонилась, прежде чем он успел коснуться ее губ.

– Поехали вместе… А давай – кто первый моргнет!

Она сосредоточилась на черной точке его зрачка. Его лицо менялось в светотенях эмоций от игры улыбкой до дурашливого напряжения. «Сколько жизни в этом парне!» – Оттого что Клара не моргала, глаза у нее слезились. А лицо Яцека – постоянно бледное, остывшее – пробуждало в ней страх.

Зазвонил телефон. Поколебавшись, Юлек все же взял трубку.

– Да, привет. – Он перешел в противоположный угол комнаты. – Нет, к нему я иду после обеда. Что? Да, я разговариваю с тобой, а ты с кем разговариваешь? Или ты ошиблась номером? Что? Непременно сейчас же? Сначала выспись, а я позвоню потом. Нет, не среди ночи. Да, через восемь часов. Ты что, пьяна? Я не понимаю? Чего это я не понимаю?

Клара взяла свои вещи и вышла из спальни.

«Если ему и сейчас так трудно отрезать ей доступ к нему – что же будет, когда она приедет? – Клара догадалась, что звонит его жена. – Она за несколько тысяч километров отсюда, а он не решается отключить телефон. Вот если бы люди были одними лишь голосами… Впрочем, кажется, легче бы от этого не стало».

Клара вошла в кухню, на ходу надевая платье. Изогнувшись, застегнула «молнию» на спине, и вот уже темно-синяя шерсть плотно прилегает к ее стройной фигуре. Клара была голодна – приехала, не позавтракав. Она направилась в прихожую поискать в карманах плаща сухое печенье. Из спальни доносились короткие поддакивания Юлека:

– Ага, да, нуда.

– Прошу прощения, – возник на пороге Юлек. – У Анки оказалось празднично – сентиментальное настроение.

Клара предпочла бы не говорить о ней – ведь тогда из зоны умолчания выйдет и Яцек. Но голос женщины уже прозвучал, пусть и в телефонной трубке. И как тут быть, если Клара обожает ловкое тело ее мужа, любит его манеру двигаться, говорить?…

– Она не прилетит, пришлет уполномоченного. – Обнаженный Юлек взял нож и стал резать хлеб для бутербродов.

Клара не собиралась впутываться в чужую жизнь, брать на себя чье-то прошлое, ввязываться в кругооборот, нет, не крови, а спермы, истекающей из мужа чьей-то жены и соединяющей людей и постели почти семейными узами. Ей было бы вполне достаточно собственного семейства с его домашними казнями, но уход отца был подобен внезапному ножевому удару, а депрессия Яцека – лезвию, медленно вонзающемуся в плоть.

«Были ведь прекрасные времена, когда Солнце еще не грозило опасностью и на орбите Земли, будто бегая за собственными хвостами, кружились собаки…» – Сидя на деревянной веранде, Яцек наблюдал ночное небо и вспоминал шестидесятые годы, когда еще ничего не знали об озоновых дырах, зато всем была известна героическая Лайка.

Метеорный дождь под светлым Регулом во Льве и Головой Гидры оказался снопом искр из трубы. Чадящие струи дыма над хижинами были словно удочки, заброшенные в море звезд, которые знай себе вращались на своих космических вертелах. У Яцека с собой был «Путеводитель по звездам» Хейфеца и Тириона. Он зажигал фонарик и сравнивал прорисованные в книге констелляции с тем, что видел над горизонтом. В это время года хорошо были видны Кастор и Поллукс в Близнецах, Арктур в Волопасе – как продолжение дуги от дышла Большого Воза.[52] Яцек не старался запоминать все в деталях, но, быть может, когда-нибудь весеннее небо покажется ему знакомым и будет куда пойти… Он не знал до конца, чего именно ищет. Он уже перестал верить, что между пустым небом и остывающим адом депрессии существует нормальная жизнь.