Экипаж Меконга - Е Войскунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жгучее солнце стояло прямо над головой, опаляло глаза. В горле тошнота, во всем теле слабость и острая непрекращающаяся боль в правом плече...
Когда Федор снова очнулся, песок, пропитавшийся его кровью, был уже прохладным. Низко над головой нависло черное небо с крупными, яркими звездами. Хотелось пить.
Где-то поблизости возник скрип колес. Скрип колес и монотонная, тягучая, похожая на стон, на жалобу нерусская песня.
"Увидят - добьют... Замучают, - подумал Федор. - В сторонку бы... уползти..."
Резким движением он перекинулся на живот и, вскрикнув от боли, снова в который раз - потерял сознание.
Несколько раз за ночь он приходил в себя. Видел те же яркие звезды, слышал скрип колес и ту же песню-стон.
Только чувствовал - к прежним ощущениям добавились несильная тряска и острые запахи бараньей шерсти и лошадиного пота.
Узбек-крестьянин подобрал Федора на дороге, уложил на арбу и привез в свой кишлак. Он и его семья заботливо ухаживали за Федором, нехитрыми древними способами залечивали глубокую рану. Была перерублена ключица, но молодая кость срастается быстро. Сначала рану растравляли, не давали затянуться, чтобы легче вышли с гноем мелкие осколки кости.
Потом лихорадка спала, и Федору стало легче. Его начали подкармливать.
Желтый от бараньего жира и красный от мелко накрошенной моркови рис, перемешанный с кусочками жареной баранины, он запивал бледно-зеленым настоем терпкого кок-чая, изумительно утолявшим жажду.
Молодая сила восстанавливалась с каждым днем.
Но что будет дальше?
Днем и ночью грызла Федора тревога...
Добродушный хозяин жалел молодого русского воина. Но, жалея, прикидывал, какую выгоду можно извлечь из неверного. Оставить его у себя? Он помогал бы ему, Садреддину, в поле; наверное, и ремесло знает какое... Но долго скрывать в доме здоровенного русского парня невозможно: рано или поздно узнают ханские стражники. И тогда пропал Садреддин. Отнимут последнее. И без того от налогов дышать нечем... Можно, конечно, отпустить русского - пусть идет куда хочет. А куда он пойдет?.. Сам на себя сердился Садреддин: не годится правоверному жалеть неверную собаку...
Нет, не для того он выхаживал и кормил русского, чтобы отпустить на все четыре стороны.
И Садреддин сделал по-другому.
В конце лета, запасшись на дорогу едой, он ночью посадил Федора в крытую арбу. Боязливо оглядываясь на спящий кишлак, тронулся в путь.
Садреддин не скрывал своих планов: Федор знал, что добрый узбек везет его на продажу подальше от Хивы.
- Ты пушкарь? - спрашивал по дороге Садреддин чуть ли не в сотый раз.
Федор, уже научившийся немного понимать узбекскую речь, утвердительно кивал.
- А кузнечное дело знаешь?
Опять кивал Федор.
- А грамоту знаешь?
- Вашу не знаю. Знаю свою да иноземную кой-какую.
- Франгыз?
- Это французскую? Знаю.
- А еще?
- Голландскую.
- Галански - кто такие?
- Да не поймешь, раз не знаешь.
И Федор погружался в размышления. Справиться с неповоротливым Садреддином было бы нетрудно. Лошадь, арба, еда - все есть. А что дальше? Куда податься? До Гурьева - верст девятьсот. За месяц на арбе можно добраться, но по дороге ехать опасно, а без дороги, не зная колодцев, пропадешь в песках...
Садреддин отлично понимал это и ехал не торопясь, без опаски.
Был Федор одет в узбекский халат. На голове, обритой Садреддином, русые волосы начинали отрастать, но скрывались под белой чалмой. Лицо загорело. Только синие глаза отличали его от здешних жителей. При остановках в деревнях Садреддин выдавал Федора за глухонемого батрака. Ничего, сходило.
- Ты человек ученый, - втолковывал Федору Садреддин, - всякое ремесло знаешь. Такие люди не пропадают. Попадешь к богатому купцу или к владетелю, тебя кормить хорошо будут. В Индии, говорят, заморские неверные купцы бывают, через них дома узнают, что ты живой. Хозяин выкуп назначит...
Федор горько усмехался.
Через две недели приехали в Бухару. Садреддин выгодно продал Федора заезжему кашгарскому купцу. На полученные деньги накупил бухарских товаров, жалостно попрощался с Федором.
- Ты в мой дом счастье принес, Педыр! Мне за тебя хорошо заплатили. Если с бухарским товаром я живой, не ограбленный вернусь, семья хорошо будет жить. За это тебе, хоть ты неверный, аллах тоже поможет.
Смуглый хитрый кашгарец, уже знавший историю Федора, ухмыльнулся в густую черную бороду. Бедный Садреддин, считавший себя теперь, после продажи пленника, богатым человеком, не представлял себе, сколько стоит сильный молодой человек, знающий военное дело и понимающий в металлах...
Кашгарец вез Федора при своем караване бережно, дал верхового коня знал, что бежать некуда. И тоже успокаивал, толковал, что такой, как Федор, простым рабом не будет.
Не отказал, дал Федору желтой бумаги, медную чернильницу с цепочкой вешать к поясу. И по вечерам, на стоянках, Федор, держа в отвыкших пальцах калам - перо из косо срезанной и расщепленной камышинки, - коротко описывал путевые приметы. Еще недавно, в Астрахани, он мечтал, как пойдут они с Кожиным в далекую Индию. А теперь сбылись его мечты, да не так. Не разведчиком он идет, а пленником... Да кто знает, как обернется? Может, и пригодятся записки...
Решил Федор пока выжидать, присматриваться, своей тоски и злости не выказывать.
Недели через три начались горы. Десять дней забирались все выше узкой тропой. Дохнуло морозом. После треклятой жары Федор обрадовался снегу - но и загрустил еще пуще, вспомнив родные снежные просторы.
Наконец, пройдя перевал, спустились в цветущую Кашмирскую долину по речке Гильгит, до впадения ее в великую индийскую реку Инд. Переправились через Инд и спустя несколько недель вошли в большой торговый город Амритсар.
Вот она, значит, Индия. Причудливые строения, неведомые деревья, пестрый базар, меднолицые люди - кто полуголый, кто в белых одеждах... С любопытством смотрел Федор на чужую жизнь.
Кашгарец приодел Федора, дал отдохнуть. Но на постоялом дворе запирал его и приказывал слугам стеречь: не так боялся, что Федор сбежит, как того, что могут украсть.
Однажды кашгарец привел высокого, плотного индуса, одетого во все белое. Индус внимательно оглядел Федора, улыбнулся, сел, скрестив ноги, на ковер и сделал Федору знак: садись, мол, и ты.
Немало пришлось потом прожить Федору на Востоке, немало усвоил он обычаев, но труднее всего было научиться сидеть на полу по-индийски, уложив пятки на бедра.
- Sprek je de Nederlandse taal? - спросил индус.
Федор, услышав голландский язык, изумился.
- Не бойся за себя, - продолжал индус. - Если все, что про тебя говорит купец, - правда, тебе будет хорошо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});