Эпоха зрелища. Приключения архитектуры и город XXI века - Том Дайкхофф

наличие посетителей. Совсем наоборот. Уникальное торговое предложение этого торгового центра заключалось в том, что в нем не было сетевых магазинов, в отличие от других, более масштабных моллов. Живописные мелкие торговцы не имели надежной кредитной репутации и всегда были на грани банкротства. Основой всего предприятия служили рискованные предположения.

Ставки Роуза и Томпсона, однако, оправдались. Фаней-Холл имел немедленный и огромный успех. К лету 1977 года, спустя год после открытия, его посетили уже свыше двенадцати миллионов гостей. Очевидцы воодушевленно описывают, «окруженные соблазнами» «толпы жаждущих», между тем как «людской поток на площадке всё прибывает». В американском журнале «Актитекчурал рекорд» тех лет есть увлекательная статья о Фаней-Холле – «О качестве дизайна на современном рынке. Четыре эссе о сотрудничестве архитекторов и девелоперов, в которых устанавливается арифметика успеха»[110]. «Арифметика успеха» – уже интересное выражение. В статье не выводится финансовое уравнение, непосредственно стоящее за инновационным проектом в Фаней-Холле – возможно, хрупкое равновесие между финансовым риском для застройщиков, тем, насколько много джентрификаторы будут готовы платить за «живость», «разнообразие» и «полнокровие» в своем городе, в особенности же, насколько далеко будут готовы идти пешком ради этих качеств и сколько «неудобств» в центре города готовы ради этого терпеть: все эти вопросы уже скоро прояснились. В 1978 году оборот розничной торговли у Роуза и Томпсона превысил 4 миллиона долларов[111]. Недавно «освобожденный» свободный рынок показывал себя в деле: из всех возможных мест – на рынке.

Рыночные силы

На другом берегу Атлантики свободный рынок еще только готовился к либерализации. После нефтяного кризиса 1973 года большие планы Эдварда Хита обновить Великобританию посредством масштабных инфраструктурных проектов уступили более скромной и прагматичной стратегии. Международный валютный фонд в 1976 году спас страну от дефолта (любопытно, что переговоры вел Уильям Саймон) и после требовал серьезного по тем временам сокращения государственных расходов. Прежде всего, под ударом оказалось строительство дорог и нового социального жилья. Сменившее кабинет Хита правительство лейбористов, с головой окунувшись в политику и экономику нового типа, пыталось поддержать экономику снижением ставки подоходного налога, а не прямыми субсидиями и, что особенно важно для судьбы Ковент-Гардена, упразднило контроль за строительством конторских зданий в центре городов, рассчитывая привлечь малые предприятия и тем самым стимулировать возвращение в город белых воротничков. Предпринимательство могло помочь ожить опустевшим центрам больших и малых городов – теперь, когда государство уже не находило в себе для этого сил.

В городах огромные площади земли по-прежнему находились в собственности государства, и в тех боро, где были сильны левые, случались даже эксперименты, скажем, в области кооперативного или самостоятельного жилищного строительства, однако иные государственные предприятия вроде Британской железной дороги уже должны были действовать, как частные компании, избавляясь от активов ради улучшения своего финансового положения. Так, управление Лондонского порта – одного из крупнейших землевладельцев в Лондоне, приступило к продаже избыточной недвижимости на пустующей территории доков ушлым застройщикам, которые в свою очередь гадали, куда дует ветер. А дул он теперь в совсем ином направлении.

Новая политика заработала. Во второй половине семидесятых, накануне «зимы недовольства» 1978/79 года, забастовки, инфляция и безработица быстрыми темпами снижались, а чистые доходы населения росли. Цены на дома удвоились. В 1977 году разрыв между богатыми и бедными был меньше, чем когда-либо в прошлом (и чем когда-либо в будущем). Рабочий день сократили, оплачиваемых праздников стало тоже больше, чем было когда-либо. Наступало ли наконец тó общество досуга, о котором начиная с 1960-х годов так много говорили? Партии консерваторов так не казалось. Она настаивала на более решительных действиях. Лидер партии Маргарет Тэтчер заинтересовалась концепцией новой рыночной экономики, которую в Америке и американских городах насаждал Уильям Саймон и его коллеги, пребывавшие в плену теории Милтона Фридмана и Чикагской школы. Тэтчер еще была далека от того, чтобы убеждать партию, не говоря уже обо всей стране, следовать этому новому политическому и экономическому курсу. Как и Бенджамину Томпсону, ей была необходима рабочая модель. То, что искала, она нашла в Лондоне.

Гораций Катлер, колоритный сторонник Тэтчер, в 1977 году возглавил городской совет. Катлер был девелопером с острым чутьем, как говорилось в его некрологе в 1997 году, «на заброшенные объекты недвижимости с потенциалом развития»[112]. Сразу по водворении Катлера в Каунти-Холле, его администрация вступила на путь, который хорошо знаком нам сегодня, но в конце семидесятых был еще в диковинку: государственные активы подлежали приватизации или продаже, тендеры на государственные контракты переходили на откуп в частный сектор, квартиры в муниципальных домах продавались их по бросовым ценам жильцам. Оглядываясь назад, можно сказать, что городское управление в Лондоне конца 1970-х годов было пробным шаром для всей страны в целом.

Но что с Ковент-Гарденом? Дух тэтчеризма распространялся и на его улицах. В конце концов, чиновник из комиссии Совета Большого Лондона, ответственный за реконструкцию района, Алан Грингросс, изо всех сил старался максимально усложнить работу по возрождению проекта. Он старался отслужить свой пост в столице, открытой ныне для предпринимателей и свободного рынка: для того, чтобы новые хозяева были в состоянии содержать дорогие исторические улицы в центре лучше, чем то удавалось городскому бюджету, их прибыль должна была расти. Впрочем, Грингроссу приходилось работать в рамках прогрессивного проекта 1976 года, утвержденного его предшественником-лейбористом, по которому в районе предполагались недорогое жилье для семейных, меры по защите существующего населения, «строгое ограничение» на возведение новых офисных зданий и сохранение исторической ткани местности – всё, что было роскошью для городского бюджета и настоящим проклятием – с точки зрения экономики монетаризма. Хотя по утверждению Грингросса, в мире и не было ничего незыблемого, город просто не мог идти на риск нового десятилетнего противостояния в Ковент-Гардене – противостояния, которое, распугав потенциальных частных инвесторов, поставило бы под угрозу срыва само возрождение района; в котором, по замечанию того же Грингросса, таились такие «возможности».

Нет, городской совет должен был действовать осторожно. В логике нового духа монетаристской экономики это означало расходовать бюджетные средства разумно: оплачивая, положим, реставрацию старых зданий, но лишь тех, что способны приютить будущее – в надежде, что они привлекут частные инвестиции нужного рода. Решающее значение имело и постановление 1973 года государственного секретаря по делам окружающей среды Джеффри Риппона: реконструкция Ковент-Гардена должна была осуществляться при надлежащем участии общественности. Как проницательно заметил Риппон, общественное мнение изменилось, особенно после нефтяного кризиса. Большие планы – разумеется, те, что таковыми выглядели, не были ни популярны, ни доступны по цене. Однако само участие общественности было в известном смысле осуществлением власти народа,