У Ветра твои глаза (СИ) - Осокина Анна

Мира сидела рядом и слушала затаив дыхание.

— И вот, я его нашла, — женщина улыбнулась. И такая искренняя получилась улыбка, такая светлая, что северянка не могла не ответить тем же. — Мы очень уважаем друг друга, он никогда, ни разу за все пять лет даже голоса на меня не повышал, не говоря уже о рукоприкладстве. Я люблю мужа. А он любит меня. Но я больше не могу зачать, — после этого она надолго замолчала.

Мира не сразу поняла, что та ждет от нее какой-то реакции. Знахарка прочистила горло и только с третьей попытки смогла нормально заговорить:

— Это очень печальная история, и я очень сочувствую тебе, госпожа Хасина, но что я…

Мира не успела договорить, как собеседница встрепенулась, схватила ее за руку и с жаром прошептала:

— Помоги мне! Ничего не пожалею! Проси, что хочешь. Помоги мне снова зачать! Я ведь еще не совсем стара. Дитя! Это все, чего я хочу в жизни!

Мира смотрела на женщину, и у нее сжималось сердце от того, насколько она понимала ее. Но разве могла чем-то помочь? Мира мягко высвободилась и стала отползать от просительницы. Та только смотрела на нее умоляющим взглядом этих почти черных, как и у всех монойцев, глаз.

— Я… — северянка продолжала отступать. — Я… позову госпожу Гейсару, — промямлила она, быстро скрываясь за дверью.

Вихрем промчалась по коридору. Она слышала, что хозяйка дома на кухне беседует с Чезанной. Когда она появилась там, обе, глянув на ее лицо, подхватились. Мира глотала ртом воздух.

— Там… она… Ждет там!..

— Чезанна, милая, проводи госпожу Хасину и скажи, что мы с ней свяжемся, пускай немного подождет. А нам с Мирославой нужно побеседовать.

Когда девушка скрылась из виду, Мира тяжело опустилась на лавку.

— Зачем?.. — только и выдала она.

— Только ты сможешь ей помочь. Я могу заживить рану, но в этом плане женщина здорова. Она ходит ко мне уже несколько лет, но все безуспешно. Я уже много раз твердила ей, что не в моих силах дать ей дитя.

— А что, в моих?! — не сдержалась Мира, подхватилась, заметалась по кухне. — Зачем ты бередишь мою рану? Как я могу помочь ей получить дитя, если сама недавно его лишилась? Ответь мне, Гейсара!

— Камни так сказали, — спокойно заметила веда.

— Камни! Опять эти камни! Я не хочу ничего слышать и знать об этих камнях! Оставь меня уже в покое! Нет во мне никакой силы. Нет и не было!

Мира выбежала из кухни. Сперва в сад, но, поняв, что там ей мало места, вышла на улицу. Ноги сами несли ее к морю. Туда, где дует свежий соленый ветер. Туда, где шум волн приносит спокойствие и умиротворение. Туда, где она хотя бы украдкой может увидеть его… Она никогда не забывала о Рее. Мысль о нем всегда находилась где-то неподалеку.

Северянка почти бежала, стараясь выплеснуть в движении все эмоции. Когда она оказалась на скалах, почти задыхалась. Хотелось пить и кружилась голова. Она внимательно осмотрела море внизу и испытала разочарование, не увидев под собой ни одной ладьи.

Она заламывала руки и кусала кулаки. А ураган внутри не затихал.

Как она может помочь хоть кому-то, когда сама себе — не в состоянии?

Мира подошла к самому обрыву. Снизу на нее смотрело море.

Глава 9

Если смотреть на воду сверху, кажется, что это двигается скала, а не море. Мира легла у самого обрыва и осталась так надолго, глядя, как внизу о камни разбиваются волны. Вдыхала мокрый воздух и думала. Много. Обо всем. Тело уже затекло на твердой поверхности, но сейчас здесь было самое удобное место. Никого вокруг, только шум волн.

Ей нужно по-настоящему разобраться в себе. Понять, почему боль не отпускает. Почему она не может забыть прошлое? Почему? Почему? Столько вопросов долгое время оставалось без ответов. И главный: как быть дальше?

Жить ради помощи другим? Помочь почти незнакомой женщине обрести такое желанное и долгожданное дитя? Мира ощутила уже знакомый укол зависти. Снова смотреть, как у всех вокруг рождаются дети и не иметь возможности самой колыхать кроху в колыбельке? Ведь во многом поэтому она предпочла скрыться от всех еще тогда, на родине.

Но проблема в том, что дети появляются на свет в любом месте, где есть люди. И Сидрах не исключение. Сейчас ей нужно посмотреть в глаза своим чувствам. Оседлать зависть. О, теперь Мира могла признаться хотя бы себе: это была самая настоящая черная зависть, которая отравляла ее изнутри. Почему кому-то боги позволяют ощущать это счастье, а на долю других выпадают лишь потери? Где справедливость?

Пойти наперекор себе. Побороть злых духов. Но почему бороться со своими внутренними бесами так сложно? Их голоса невозможно заглушить. Они не поддаются никаким уговорам. Убить! Изгнать из себя! Только так, только полностью избавиться от них и тех навязчивых мыслей, которые они приносят. Но как это сделать, Мира не знала.

Она глубоко вдохнула всей грудью. Гейсара уверена, что она может помочь этой женщине. Нужно лишь захотеть. Помочь появиться на свет еще одному человеку… И внезапно в первый раз эта мысль не вызвала отторжения. Мира даже нахмурилась, ощутив внутри странный прилив воодушевления. Чем больше северянка думала об этом, тем яснее понимала, что нужно хотя бы попытаться. А если она действительно сможет?.. Незнакомая доселе волна тепла омыла душу. Вот так бывает: что-то внутри вдруг переворачивается, резко меняется. Посеянное когда-то семя наконец дает всходы.

Мирослава поднялась, отряхивая одежду от песка и мелких травинок. Она поможет. И если только это в ее силах, Хасина получит самый желанный дар. А Мира, возможно, наконец — успокоение.

Теперь Мирослава всегда одевалась как свободная горожанка. И обязательным атрибутом ее наряда при выходе в город стал платок, который она повязывала так, чтобы были видны только глаза. Их она подводила углем, как это обычно делали монойские женщины, и старалась лишний раз не поднимать взгляд, чтобы никто не видел цвет. Монойцев с голубыми глазами она никогда не встречала, да и форма слишком выделяла ее. И все же в платке северянка привлекала гораздо меньше внимания, чем без него.

Уже почти год знахарка жила в Сидрахе. Она узнала очень многое о здешних порядках и обычаях. Например, то, что освобожденные рабы — это крайне редкий случай. Скорее исключение из всех возможных правил. Свободные чужестранцы встречались немного чаще, но по закону им не дозволялось иметь свое жилье, землю или производство. Всем этим владели только подданные империи. А ими могли быть лишь монойцы по рождению. Никаких исключений для иностранцев и полукровок. Император был очень строг к смешению монойской крови. Хотя это вовсе не мешало захватчикам насиловать северянок в их же землях, тем самым порождая на свет нежеланных детей.

Даже дом Гейсары на самом деле ей не принадлежал. Какой-то приближенный к императору чиновник поспособствовал тому, чтобы целительница могла в нем жить, потому что она когда-то вылечила от тяжелой болезни его сына. Но в случае ее смерти жилище возвращалось в императорскую казну. Северянка не понимала, почему старуха не уехала отсюда еще раньше. Почему жила здесь так долго, мирясь с несправедливостями монойских законов? Но та лишь грустно улыбалась и не отвечала на расспросы по этому поводу.

Мира медленно шла по рынку. Взгляд упал на лавку с украшениями. В отличие от местных женщин, которые любили навешивать на себя все свои богатства, она не очень-то жаловала золото и серебро. Не снимала лишь браслет, говорящий о том, что она свободна. Без него выходить на улицу было просто опасно. Чего-чего, а разбирательства со стороны городской стражи ей хотелось меньше всего, если кому-то на глаза вдруг попадется ее отметина левом запястье. Одевалась-то она теперь не как рабыня. Если бы ее задержали, пришлось бы связываться с Рейчаром и его отцом, снова видеть этих людей… Нет, она этого не перенесла бы.

Глаз зацепился за красивые камушки, блестевшие на ярком солнце. Мирослава понимала, что это всего лишь стекло. Лавочник не стал бы выставлять настоящие драгоценные камни в таком месте, где полно воришек. Она не удержалась и подошла ближе, разглядывая дивные переливы.