Лягушки королевы. Что делала МИ-6 у крейсера «Орджоникидзе» - Геннадий Евгеньевич Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он как будто не хотел уходить с работы. Объяснение тому было очевидным и с трагическим подтекстом. Дочь Малика заразилась полиомиелитом и на всю жизнь осталась инвалидом. Младший сын умер в Англии от болезни почек. Да и старшему была уготована не лучшая судьба… Что это было — злой рок, невероятное стечение обстоятельств или жизненное испытание, которое каждому из нас надлежит пройти? Трудно сказать.
Ясно было другое. Похоже, что именно это неизбывное, свалившееся на него всей своей тяжестью горе заставляло Якова Александровича как можно больше времени проводить на работе, а не дома. Поэтому свет в его служебном кабинете часто горел далеко за полночь. Видимо, постоянной занятостью и бесконечными делами он старался как-то заглушить непроходящую боль.
За время работы в Англии Малик стяжал себе славу энергичного, инициативного и политически острого дипломата. Ему удалось установить довольно широкие связи в самых различных слоях английского общества, в том числе в правительственных. Значительным авторитетом он пользовался в дипкорпусе, его ценили как интересного и информированного собеседника.
Советский посол обладал своеобразной манерой вести беседы с англичанами: он не терпел банальностей и пустых разговоров и в то же время не спешил загружать собеседника интересовавшими его вопросами — всё в свое время и в меру. Шутки и отступления от темы позволяли ему ненавязчиво направлять беседу в нужное русло.
И этот имидж интересного собеседника Малик всячески старался и умел поддерживать, чему в немалой степени способствовали его внешние данные: импозантный и всегда со вкусом одетый, он в глазах многих был образцом государственного человека великой державы. Возможно, годы работы на дипломатическом поприще привили ему характерные для светского человека естественные манеры и уверенность, что придавало советскому послу в Лондоне особый вес на приемах и важных встречах и вызывало даже у горделивых и чопорных британцев невольное уважение к нему, как к равному.
Яков Александрович, как и многие его коллеги по лондонскому посольству, хорошо усвоил популярное среди англичан, искушенных в дипломатических тонкостях, выражение: «Посол — это честный человек, посланный в другую страну для того, чтобы лгать на пользу своего отечества».
Малику, как и Громыко, еще до начала лондонских переговоров было ясно, что особых результатов от этой встречи в верхах ждать не приходится. Целью лондонских переговоров были не конкретные договоренности и соглашения, а, выражаясь военным языком, разведка боем. Политический замысел Хрущева был очевиден — оценить в ходе визита политический и военно-технический потенциал Великобритании. Понять, изменилась ли ее роль, как составной части той «тройки», которая в Тегеране и Ялте определяла контуры послевоенного мира.
Кроме того, Хрущеву важно было на этой встрече и себя показать. Отсюда и современный крейсер, на котором гости прибывали с визитом, и «первый в мире реактивный пассажирский Ту–104» с авиаконструктором стратегических бомбардировщиков Туполевым в придачу, и физик-ядерщик Курчатов с его термоядерной бомбой и токамаком на быстрых нейтронах…
Англичане тоже не ждали от переговоров с русскими особых результатов. Для них было важно познакомиться и лучше понять «наследников Сталина», прощупать их в ближнем контакте, а по возможности — и расположить к себе, принимая с радушием и надлежащими почестями.
Малик и Громыко расстались за полночь. Ранним утром им предстояла поездка в Портсмут для встречи Хрущева и Булганина.
Визит с сюрпризами
18 апреля, среда.
Портсмут,
гавань — вокзал
Крейсер «Орджоникидзе», легко рассекая волну, шел вперед установленным курсом. За ним в двух кабельтовых, слегка зарываясь носом, шли корабли сопровождения — два эскадренных миноносца «Совершенный» и «Смотрящий». На мостике и в отсеках царил полный порядок. И командиры, и команда отлично знали свое дело. Все службы на кораблях эскадры работали четко как часы. Да и погода не слишком беспокоила экипажи и пассажиров: качка была минимальной.
У точки назначения — Саус-Вест-Джетти — корабль сбавил ход на малый, уверенно и статно заходя на швартовку в Портсмутскую бухту. Со всех сторон гавани за кораблем наблюдали сотни глаз. Командир крейсера четко и выверенно отдавал команды на капитанском мостике. Казалось, что корабль стремительно и грозно приближается к причалу. Многие наблюдали за этим зрелищем с замиранием сердца. Создавалось впечатление, что корабль слишком лихо и скоро заходил к причальной стенке. А вдруг русский крейсер ошибется с маневром и врежется в нее?!
На краснознаменном Балтийском флоте было положено швартоваться по инструкции: дать команду «самый малый назад» и начать медленно выруливать. Так швартоваться (да еще на глазах у иностранцев) для лихого капитана было делом недостойным настоящего «морского волка», но командир крейсера «Орджоникидзе» сдержал свой темперамент.
Степанов швартовался предельно аккуратно. Отдал команду «полный назад», затем, не доплыв до причала, скомандовал «полный вперед», чтобы погасить скорость, и только потом приказал: «стоп машина». Крейсер остановился у самой причальной стенки под восхищенные взгляды британцев.
Георгий Федорович не изменил своему стилю. Швартовку провел без задержки, красиво, с аптекарской точностью поставив крейсер у пирса. Моряки «Орджоникидзе» тотчас же отдали на берег кормовые и носовые концы. Две дюжины местных молодцов на причале быстро подхватили их и медленно, но верно притянули корпус корабля к стенке, затянув швартовые.
Крейсер замер. На берегу заиграли военные оркестры. Рота почетного караула встала по команде «смирно». На палубе корабля появились члены советской делегации. Команда крейсера была выстроена по правому борту.
Предусмотрительные хозяева заблаговременно подготовили на причале подиум, с которого под небольшим углом навели крытый трап к борту крейсера, — чтобы гостям было удобно спускаться с корабля на берег.
Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин у трапа крейсера
Первым с трапа сошел премьер-министр Булганин, следом за ним Хрущев. Апрельское утро выдалось прохладным: градусов восемь тепла, не больше. Николай Александрович, чтобы не простудиться, оделся потеплее: в мешковатое на вид темно-серое двубортное ратиновое пальто с теплой подстежкой. Из-за толстой подстежки пальто сидело на нем, что называется, впритык и не застегивалось на правую верхнюю пуговицу. По этой причине край пальто свисал и портил
