Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

Юноша же тот (дери его собачью палку!) веселые истории оценил и изволил смеяться. И, стало быть, в качестве поощрения за подобное тонкое восприятие Нинель Сергеевна решила почитать ему кое-что из своего заветного сборника.

– Я, знаете ли, не читаю анекдотов кому попало! – вдруг с вызовом заявила она.

И так на меня посмотрела, что как-то сразу стало понятно: я – он и есть, тот самый «кто попало».

Всю эту неделю Нинель Сергеевна готовилась, подбирала репертуар и тренировалась перед зеркалом. Продумала до мелочей сценический костюм и образ. Затем уговорила свою приятельницу Веронику Савеличну поменяться на этот день залами, и уладила все вопросы с Натальей (это тетя такая – главная над всем смотрительским батальоном). Словом, провела большую подготовительную работу.

Все так мило и хорошо складывалось. Однако в самый пиковый момент она застает на месте свидания не своего распрекрасного принца (предположительно Ящура!), а меня – унылого, никчемного человечишку. И где же, спрашивает она, заламывая руки, он, мой ненаглядный?

Э, думаю, бабуля, «куколка Мальвина – третий сорт, глаза не открываются»! Придется, говорю, вас маленько разочаровать. Я как мог объяснил взволнованной Нинель Сергеевне, что в связи с гримасами Журнала постов ее загадочный друг может хоть сию минуту выйти из-за угла, но с такой же вероятностью может не появиться тут, на Главной лестнице еще очень долго. В этом месяце он, например, тянет служебно-охранную лямку на втором этаже, в следующем – мыкает горя на первом, а потом… Потом может статься, звезды его лягут таким чудесным образом, что он окажется где-нибудь на «четвертом» доме. А «четвертый» дом в масштабах Третьяковки – это потерянный и заново обретенный рай, оттуда по своей воле не возвращаются.

И весь описанный солнцеворот зависит исключительно от прихоти старшего сотрудника, заполняющего тот самый Журнал постов. Такие вот, говорю, пироги с паштетом.

Фиолетовая Нинель Сергеевна была ужасно расстроена. Она совсем не ожидала от судьбы и среднего руководящего звена «Куранта» такого близко граничащего с подлостью подвоха. Запланированный бенефис оказался под угрозой срыва. Тщательно отрепетированные репризы, паузы старой мхатовской школы, выразительная мимика лица, эффектные взмахи руками и прочее артистическое добро – все это полетело кувырком из-за какого-то глупого начальника, заславшего ее благодарную публику в некие амазонские джунгли первого этажа.

Несостоявшаяся звезда комического жанра стояла в скорбной позе подле бюста Третьякова. Бронзовый Павел Михайлович безучастно взирал на печальную картину подрезанных крыльев. Пресловутая тетрадь уже не трепыхалась, подобно вымпелу на мачте корабля юмора, но безвольно свисала, и казалась теперь просто растрепанной стопкой грязноватых бумажек. Тут же топтался и я, невольный свидетель сей драмы.

Нинель Сергеевна побрела было себе восвояси, но вдруг оглянулась, и воскликнула с надеждой:

– Ну?!

– Что, «ну», простите? – не понял я.

– Как вы сами-то к анекдотам? Любите?

«Любите ли вы театр так, как я его люблю?». Я описал рукой некоторую неопределенную окружность, мол, «э…да как вам сказать…».

Этот весьма уклончивый ответ Нинель Сергеевна истолковала странным образом. А именно, как признание в том, что если я сию минуту не услышу пару-тройку ее анекдотов, то тут же с горя вскрою себе вены. Нинель Сергеевна заметно приободрилась. Эта перемена в ее настроении не ускользнула от моего наблюдательного глаза и не могла не насторожить.

– В таком случае, молодой человек, – говорит, – я вам почитаю!

Она взлохматила свою поникшую тетрадь и, размахивая ею, как полковым знаменем, решительно направилась прямо ко мне. Пугаться было поздно, да и как-то несолидно. Ну подумаешь, почитает мне женщина каких-нибудь бородатых анекдотов. Делов-то… Во всяком случае, это лучше чем выслушивать ужасные проклятия в адрес осточертевшего Ельцина и его прихвостней, или погружаться в причинно-следственные связи процесса деградации какого-то неизвестного мне зятя. Валяй, думаю, старушка-веселушка!

И Нинель Сергеевна заваляла просто первый сорт. Она раскрыла тетрадь на закладке, прокашлялась, и с неожиданным остервенением принялась читать.

Уже через три минуты мои уши отделились от головы и со звоном упали на пол. Тут такая штука, ребята… Как бы вам, чтоб покороче…

Я прожил довольно долгую жизнь. Моя трудовая деятельность началась в столярной мастерской при Манеже, куда я пришел семнадцатилетним пареньком. Столярная мастерская – это вам не закрытый пансион в Швейцарии и не Йельский университет. Это рабоче-крестьянское, домотканое заведение, чуждое всяким приторным извращениям мысли. В дальнейшем я работал во многих местах, общаясь по большей части с людьми простыми и неприхотливыми в быту: с сантехниками, слесарями, шоферами, сторожами штрафных стоянок и прочим трудовым народом.

Бывало, они мне рассказывали какие-то анекдоты. Естественно, это были такие же, как они сами простые и незамысловатые истории. Разумеется, не все из них были пристойными и годящимися для печати. Откровенно говоря, не было ни одного подобного. Когда анекдот рассказывает сантехник (пацаны, вот только без обид!), наивно полагать, что он (анекдот) без какой-либо редактуры легко сгодиться для публикации в рубрике «юмор» журнала «Гламур».

Это и понятно. Сантехник изъясняется просто и без церемоний. Где надо по смыслу сказать «х…й», он не будет изворачиваться и юлить, а просто скажет: «хуй». Если в анекдоте имеется описание, например, каких-нибудь половых актов, сантехник не станет ломать язык терминами вроде «коитус» и «куниллингус». В общем, мысль этого абзаца сводится к следующему: всякого я повидал и всякого послушал. Я совсем не неженка. По крайней мере в том, что касается анекдотов – совершенно точно. Я не краснею и не падаю в обморок при слове «жопа».

Но то, что я услышал в Третьяковской галерее от женщины бальзаковского возраста, почти что бабушки Нинель Сергеевны… Это было просто омерзительно, ребята. Самая настоящая немецкая порнуха-чернуха и «Верхом на мужиках-2»! Нет смысла приводить здесь в качестве доказательства какие-то цитаты и отрывки. Поверьте на слово, это был форменный пиздец в степени ужас!

В молчаливом недоумении смотрел я на раскрасневшуюся, вошедшую в раж исполнительницу. Нинель Сергеевна, живо размахивая руками и притоптывая мясистой ногой, взахлеб декламировала свои грязные рассказишки. Причем, несмотря на недельную подготовку, крайне посредственно и косноязычно, что только усиливало и без того жуткое впечатление.

Только на пятом или шестом анекдотце звезда эстрады наконец-то вспомнила и про меня. Бросив мимолетный, полный торжества взгляд («Что, съел? Видал, какая я!»), она внезапно заткнулась на полуслове. В качестве «доброго зрителя в девятом ряду» я не выдерживал никакой критики. Я стоял как бревно, с лицом, на котором должно быть не читалось и намека на восторг. Это Нинель Сергеевне категорически не понравилось.

– Почему вы не смеетесь? – спросила она меня совершенно трамвайным тоном, будто я ей на ногу наступил.

Не зная, что сказать, я не ответил. В самом деле, почему я не смеюсь?

– Вам что же, не нравится?! – с тем же напором продолжала Нинель Сергеевна.

Я по-прежнему молчал. Нинель Сергеевна окончательно на меня обиделась и с презрением произнесла:

– Вы, наверное, юмора не понимаете.

– Да, – поспешно подтвердил я ее догадку. – Совершенно не понимаю.

– А вот товарищу вашему очень даже понравилось!

Кстати, о товарищах. Надо непременно выяснить, что за подонок такой стимулировал Нинель эту Сергеевну притащить в культурное место ее мерзкую тетрадочку. Стал я ее выспрашивать. Каков же, говорю, он из себя этот ваш знакомый из «Куранта»? Наверное, такой со шрамами на лице, в сером костюмчике? Нет, отвечает, не он. Ящур стало быть, как ни жаль, но отпадает. А! Значит такой губастый, прыщавый, все время руками в карманах шевелит, да?

Нинель Сергеевна вскипела:

– Что вы мне все каких-то уродов подсовываете! Он совсем не такой!

– А какой же? – удивился я.

– Он такой мужественный, статный, высокого роста, широк в плечах… Красавец, в общем!

Нинель Сергеевна нарочито неприязненно, как ящерицу или насекомое оглядела меня с ног до головы. Это чтобы я понял, что я Ему во всем противоположность.

– Он так похож на моего второго мужа… Я вообще люблю высоких, сильных мужчин! – победно присовокупила Нинель Сергеевна, причем на слове «сильных» она сделала прямо-таки неприличное ударение. Мол, «сильных» читай «неутомимых в любви».

Я же был опять одарен крайне неодобрительным взглядом. И это было уже, блять, неприятно! Не знаю уж, насколько высоких мужчин предпочитала Нинель Сергеевна, но даже я (а я сам себя скромно считаю пареньком роста скорее среднего) был выше ее на две головы. В принципе, ей и уволенный Креков вполне подошел бы по росту, да еще с некоторым запасом. А туда же: «высокий, «красивый, сильный».