Посмертие. Второй шанс - Виталий Момотюк

Изменившийся зверь встал, задрал могучую пасть к двум тускло сияющим лунам, и издал протяжный клич, повествующий о его победе. Потом он челюстями раздробил шейные позвонки у поверженных противников и оторвал уродливые головы от тел. С этими жуткими трофеями в руках, он направился в ту сторону, куда ушла стая двуногих.

Лангак едва успел остановить, натянувших луки воинов, когда из ночной тьмы к их укрытию вышел человек. Он шёл достаточно твёрдо, но в отблесках костра тело ночного визитёра засверкало, словно натертое жиром, а слабый ветерок дохнул хорошо знакомым каждому охотнику запахом крови. В руках пришелец держал две уродливые головы, с оскаленными пастями, тусклыми глазами и свисающими лохмами жил и кожаных лоскутов вместо шеи.

— Греф, — будто не веря самому себе, возвестил Лангак, — Это Греф.

Действительно, к ним пришёл их необычный соплеменник, совсем недавно бежавший из плена людей, землю которых отряд недавно покинул. И в руках он держал оторванные головы самого страшного оружия племени Волков — головы оборотней. Теперь стали понятны звуки недалёкой ночной битвы и странных завываний, которые заставили всех воинов забыть о сне и взяться за оружие. Один оборотень дрался с двумя другими, идущими по их следу, и победил. Но когда Греф подошёл к костру, стало понятно, что эта победа далась ему очень нелегко. Кровоточащие раны покрывали его спину и бока, а кровавые кровоподтёки так и вовсе располагались по всему телу, не оставив без внимания руки и ноги. Воины застыли, недоумевая: как в таком состоянии человек ещё сохраняет способность передвигаться без посторонней помощи?

Лангак опомнился первым, как и подобает предводителю отряда. Повинуясь его нарочито громкому и уверенному голосу, все занялись делом. Вскоре соплеменника отмыли от запекшейся крови, перевязали, напоили и уложили на охапку еловых веток, поверх которой был наброшен чей‑то плащ.

Греф оказавшись среди людей, будто выдохся. Он пил много воды, вяло и неохотно пытался жестами отвечать на вопросы, смысл которых смутно улавливал, а вскоре и вообще погрузился в глубокий, но неспокойный сон.

— Мы выступаем, как только небо на востоке начнет светлеть, — решил Лангак, — Нужно приготовить носилки: он ещё не скоро сможет передвигаться самостоятельно. И не забудьте очистить и набить травами эти головы, пока ещё не начали вонять. Будем двигаться к берегу великой реки. Там построим плот и дальше поплывём: с раненным на руках мы не сможем сохранять необходимую скорость.

— Как он смог один и без оружия победить этих тварей?

— Расскажет, когда снова выучит наш язык, — ответил Лангак, несколько секунд помолчал, после чего добавил, — Если захочет рассказать.

Практически всю обратную дорогу к селению Греф предавался размышлениям. Первые двое суток после присоединения к отряду молодых воинов, он почти полностью посвятил сну, прерывая это приятное времяпровождения только для принятия пищи или оправления естественных потребностей. Потом его организм преодолел потерю крови и уже не испытывал нужды в столь огромном количестве сна. К этому времени путешествие по земле закончилось, и теперь отряд неспешно двигался к лагерю на двух плотах, используя течение реки. Свободного времени было много, занять его было практически нечем, и Греф начал размышлять над тем, что же он успел узнать об этом новом мире и его обитателях.

Если судить по своим субъективным ощущениям, то по своим общим характеристикам его новый дом не отличался от покинутой Земли. Тело не чувствовало никаких дополнительных нагрузок, а это значило, что сила тяжести здесь соответствовала земной. Физические законы, насколько он успел убедиться, тоже остались неизменны. Впрочем, существовала вероятность, что разница в силе тяжести не ощущалась по той причине, что он просто позаимствовал тело у одного из местных жителей: заселился, так сказать, в уже обустроенный другим обитателем дом. По большому счёту, это ничего не значило. Главное, что общие принципы развития миров схожи. Скорее всего.

Были отличия другого плана. Лун здесь оказалось две — обе непривычно маленькие и тусклые, отчего местные ночи казались гораздо темнее земных. Климат казался несколько жарче привычного, но он не знал: ни в каком климатическом поясе оказался, ни высоты над уровнем моря, и даже длительности местного года. По всем признакам сейчас здесь был то ли разгар, то ли окончание лета. Подобные вопросы просто повисали в воздухе: требовалось выучить язык, чтобы получить необходимые ответы.

Гораздо интересней был тот факт, что в его новом доме, то есть в этом мире, мистическая составляющая не была просто частью народных преданий, а прочно заняла нишу одной из составляющих частей мироздания. В этом уже не осталось никаких сомнений. Предположение о том, что причиной является научно–технический путь развития человечества на Земле, выглядело неубедительным. Уже дважды с момента прибытия в этот мир он сталкивался с проявлением Сил, которые по своей сути с людьми ничего общего не имели. И если памятное общение с гостеприимной скалой он постепенно начал подвергать сомнению, то неожиданная помощь в преодолении водной преграды снова расставила всё на прежние места. Нет, никакие галлюциногены или никакой горячечный бред не мог объяснить чужого вмешательства на озере. Получалось, что слова его первой собеседницы в этом мире были правдивы. Насколько именно они правдивы и содержательны — это уже другой вопрос.

На фоне этих Сил присутствие магии, как неотъемлемой части жизни местных представителе рода человеческого, выглядело уже вообще обыденно. После последних событий, позволивших Грефу более или менее разобраться с причинами изменениями своего организма, факт захвата чужого тела со всеми сопутствующими процессами уже вообще не вызывал даже намёков на угрызения совести. Этот человек и так был обречён. Ему предстояло превратиться в злобного и послушного чужой воле монстра. А так смерть его послужила вполне благородной цели и даже принесла немалую пользу соплеменникам. Проще рассматривать это как необходимую жертву.

Мысли плавно перетекли с умений превращаться в зверя, и даже в нечто сочетающее в себе черты зверя и человека одновременно, на ещё одну свою способность. Он ощущал присутствие носителей столь специфических знаний и умений, также результатов их труда. Что остановило его в первом путешествии на подступах к трём холмам? Ощущение опасности. Может быть, тогда он почувствовал присутствие странного высокого воина, но, скорее всего, это было не так. Детали свидетельствовали в пользу того, что эти холмы были чем‑то важны для его соплеменников, и что это именно шаманы племени постарались оградить их от посягательств чужаков. Насколько удачно? Скорее всего, не очень, иначе любители человеческой плоти не устроили бы в них засаду. Потом были встречи с Моран, молодым шаманом, снова с тощим воином и его соратниками. Греф был точно уверен: магов и магию он чувствовал. А если это так, то, может быть, изменения, произошедшие с ним, не ограничиваются умениями превращаться в зверя? Почему бы и нет. Ведь если подумать, то раньше его отношения к дракам было совсем иным — вынужденная необходимость уступить обстоятельствам, и не более того. А теперь он был совсем не против снова ощутить то упоение схваткой и насладится победой над противником. И дело тут не ограничивается наличием зверя в душе. Нет, он изменился сам. И было бы неплохо разобраться, как далеко зашли эти изменения.