Клиника одной взятки - Мария Воронова

Вика не впервые слышала эти речи. Моряки, бывавшие в доме, только и делали, что ругали реформу армии, но она приписывала им личное неудовольствие, раздражение от того, что из-за сокращения они вынуждены резко изменить планы на будущее.

– Говорили, не будет сокращений, ребята вздохнули свободно, а сейчас вдруг раз – четыреста человек под нож! – продолжал Нейман. – Скоро останется одна бомба и при ней три солдата обслуги. Вот и вся ядерная держава. Денег у них, видишь ли, нету. Распродали военные городки в Московской области – куда бабки дели, непонятно. Все производство разрушили, теперь будем вертолетоносцы во Франции покупать. Правильно, там откаты поинтереснее.

«А меня хотят судить за взятку, – усмехнулась Вика своим мыслям. – Правильно сказал Балахонов – если ты пятьсот рублей попросил, то ты негодяй и взяточник, а если три миллиона – умный человек, можешь баллотироваться в депутаты. Я по крайней мере не нанесла ущерба обороноспособности страны, и нечего терзаться угрызениями совести». И нечего упрекать себя, что сбежала из-под следствия, любой суд над ней несправедлив хотя бы потому, что столько настоящих негодяев находится не только на свободе, но и при высоких должностях. По сравнению с ними она чиста, как горный снег.

– Хорошо, армию сократили, где молодые люди служить будут? – строго спросил Нейман. – Да и сейчас-то, боже мой! Чему армия может их за год научить? В первую очередь они должны освоить технику, а техника ржавеет. Приходят к нам после учебки, болтаются по кораблю, а мы в море не идем.

– А по-моему, было бы лучше, если бы ребят перестали в армию забирать, – храбро заявила Вика. – Какой смысл терять целый год жизни на глупую муштру?

Нейман взглянул на нее так, словно Вика была змеей, которую он внезапно обнаружил на собственной подушке.

– Да что ты говоришь!

Положение спас Дайнега, появившийся как нельзя более кстати. Войдя, он ласково обнял Вику. Обычный ритуал, работа на публику. Ничего личного.

– Валентиныч, ты что кричишь, на вахте слышно? Як з ланцюга зирвався.

– Невеста твоя меня расстроила.

– Чем же?

– Говорит, нечего мужикам в армию ходить. Да когда я призывался, ни у кого даже мысли такой возникнуть не могло! У нас позором считалось, если тебя в армию не берут. Не служил, так тебя всю жизнь за человека не считали, кем бы ты ни был.

Сергей улыбнулся. Его рука продолжала лежать на Викиной талии. Наверное, по рассеянности.

– Ты, Валентиныч, когда призывался, еще динозавры на земле водились.

– Что это за неуставняк? Дерзить старшему по званию! – грозно сдвинул брови Нейман. – Мой руки и садись за стол, будем ужинать. А даме сердца твоей я сейчас мозги вправлю. Тоже еще, гуманистка выискалась! Наслушалась солдатских матерей. «Ах, как же мой мальчик пойдет в эту ужасную армию!» Жалко ей своего мальчика. А мальчик давно уже спит с девочкой. А раз так, он обязан уметь эту девочку защитить! Мамам мальчиков своих деточек в армию на год отдавать жалко, а мамам девочек? Им не жалко свою девочку на всю жизнь отдавать придурку, который убежден, что это его все защищать должны? Армия – бесценный, важнейший инструмент в воспитании молодежи. Это школа жизни, и если она не пройдена, то следующей ступенькой частенько оказывается тюрьма.

– Ну все, ховайся в бульбу! Валентиныч разбушевался.

Нейман проворчал, что Вике просто попался в жизни хороший мужик, а вот если бы она вышла за жалкого гражданского, еще, не дай бог, интеллигента, необходимость поголовного призыва на военную службу стала бы ей очевидной.

Этими неосторожными словами Нейман причинил ей боль.

Сергей почувствовал это и крепче прижал ее к себе.

– Забудь, – шепнул на ухо.

Она мягко сняла его руку со своей талии. Он искренне хочет ей помочь, не понимая, что его дружеская поддержка только уязвляет ее. Лучше бы он вообще не прикасался к ней, чем вот так – с нежностью и заботой. Тогда была бы надежда, что он ее любит. Ладно, не любит, но, может быть, способен полюбить вновь?

После ужина деликатный Нейман ушел к себе, оставив молодым людям ноутбук. Глядя, как Вика устраивается за столом и надевает наушники, Дайнега расхохотался и сказал, что она похожа на радистку Кэт, выходящую на связь с Центром.

– Ты специально меня увез, чтобы забавляться моим нелегальным положением? – огрызнулась она.

Он молча покачал головой.

– Конечно! Это ты подбил меня бежать, сама бы я ни за что не додумалась. А теперь веселишься, зная, что если меня поймают, тебе ничего не грозит. Вы с Балахоновым поиграете в шпионов, а я сяду в результате.

– Слухай мене, тюрьма не мине, – засмеялся Дайнега. – Так, что ли?

– Именно. Логика простая – раз сбежала, значит, виновата.

– Так ты и виновата.

– Между прочим, если по закону, я никаких взяток никогда не брала. Мне всегда платили после операции, это называется благодарность и уголовному наказанию не подлежит.

– Ты хочешь сказать, каждый раз конверт с деньгами являлся для тебя приятной неожиданностью?

– Нет, ну и что? Пусть я обговаривала условия операции заранее, но пациенты были в более выгодном положении, чем я. Они ведь могли не платить, и я ничего бы им не сделала. Я ни разу не взяла деньги до операции, эта сука Гинзбург подло меня подставила.

– Но и ты с ней жестоко обошлась.

– Знаешь, она могла ко мне нормально подойти. Могла сказать: «Виктория Александровна, если вы откажетесь делать мои вены по полису, я обращусь в прокуратуру». Могла?

– Вика, она поступила правильно. Она знает правило оружия: если достаешь пистолет, стреляй на поражение. А если не уверен, что выстрелишь – держи оружие в кармане. Она достала. И выстрелила. Вы с Балахоновым можете хоть до старости видеть тут зловещую тень заговора, но она поступила как цивилизованный человек, чьи права на медицинское обслуживание незаконно ущемлены.

– Да? А мои права никого не волнуют? Я тоже имею право на нормальную жизнь!

– Ну, поехало, – вздохнул Сергей. – Ту саме тетерю и на вечерю! Низкие зарплаты, коррупция власти! Тоже хочешь быть коррупционером?

– Да нет, не особенно…

– А як не коваль, то и рук не погань!

– Вся страна ворует, а ты для меня пятнадцать тысяч честно заработанных денег пожалел!

Он криво усмехнулся:

– Солнышко, воровство всей страны – это личное дело всей страны.

Солнышко! И он еще смеет так ее называть! Это слово, которое значило для них так много в былые времена, должно быть под запретом! Неужели он все забыл?

Ладно, она напомнит. Вика взяла со стола любимую кружку Дайнеги и с расчетливой злостью швырнула ее на пол. Кружка не разбилась, глухо ударилась о линолеум без ущерба для себя.

– Охо-хо. – Старчески вздыхая, Сергей ее поднял. – Вижу, есть еще порох в пороховницах, а ягоды в я… В общем, круто. Наконец-то ты становишься прежней Витькой. Я же помню, какая ты была. Огонь! Я только успевал уворачиваться от тяжелых предметов, летевших мне в голову.

Вика хихикнула. Запустить в Сергея учебником, когда он не желал заниматься или упорно не понимал тему, было ее обычной практикой. Так же как порвать билеты в кино или сломать розу, купленную им за три дня до стипендии на последние деньги.

Однажды он преподнес ей пластмассовые бусики. Дешевая вещь выглядела тем не менее элегантно, Вика обратила бы на нее внимание, увидев в магазине, и, может быть, даже купила. Но в качестве подарка любимого человека бусики показались ей оскорбительны. «Я тебе не папуаска, радоваться такой фигне», – процедила она и вышвырнула их в форточку. Сергей обиделся, сказал: «Звиняйте, мамо, бриллиантов нема», – и ушел, хлопнув дверью. Около часа Вика распаляла в себе праведное негодование. В голове крутились обычные женские лозунги «подумаешь, какой гордый», «сначала заработай денег, потом выпендривайся» и тому подобная чушь. Но злость быстро испарялась, уступая место сначала удивлению – ведь Дайнега первый раз ответил на ее выходку, а потом чувству стыда. Только женщина может одновременно стыдиться своего поступка и оставаться в полной уверенности, что была совершенно права. В итоге она, твердо зная, что Сергей наказан справедливо, разревелась и побежала во двор – искать злосчастное украшение. Дело было снежной зимой, Вика проваливалась в сугробы, понимая, что ничего не найдет в тусклом свете фонаря над дверью подъезда, и рыдала в голос, страшно жалея себя. «Ты не это ищешь?» – Дайнега протянул ей бусы. Она схватила их, молча сунула в карман и уставилась на него исподлобья. Ей хотелось уничтожить его взглядом, но великолепная пауза неожиданно прервалась детским горестным всхлипом. Он молча притянул ее к себе. Холодная щека прильнула к ее мокрому от слез лицу. Мягкие осторожные губы бережно убрали слезы с ее глаз…

Она хлопнула ладонью по столу. «Я сойду с ума, если вспомню, что было дальше!»

– Не называй меня больше солнышком. Пожалуйста.