Крепитесь, други! - Астра

— Подземный-то? — недоверчиво глянул строитель. — Да поверней как-будто, подземный-то.

Они поднялись наверх, прошли в жаркую барак-контору. Вторую нынешнюю неудачу Агнесса сотворила собственными руками. То ли управляющий не простил ее сомнений в полезности глубокого гаража и, задетый за живое, раздумал допускать ее к своему детищу, то ли, в самом деле, как объяснил ей, забыл где-то печать, только заполненный договор пришлось оставить на его столе «до завтра», на произвол судьбы без всяких прав и надежд, потому что согласие между Заказчиком и Исполнителем развалилось на глазах.

Короткий день угасал. Город вновь зажигал фонари. Горячим росчерком загорелась вдали изящная буква «М».

«Домой, домой…» — она побежала к остановке автобуса.

Окутанный клубами пара, с утеплителем «на морде», автобус высадил пассажиров из заледеневшего салона с лубяными, пушистыми от инея окошками в двух шагах от метро ВДНХ. Вестибюль станции тоже дымился морозным паром, люди, люди, зыбкие, отдельные, закачались вокруг нее.

«Домой, домой…»

Миновали Алексеевскую, Рижскую, Тургеневскую. Вдруг поезд остановился. За черными окнами проявились стены тоннеля, пыльные ленты электропроводки. Пассажиры молчали. В вагоне быстро сгущалась духота. Сто двадцать человек молча смотрели перед собой.

Постояв перед семафором, поезд двинулся дальше.

… Дома Агнесса учила ребенка драться. Она села на пол, поставила его перед собой.

— Бей! — раскрыла свою ладонь. — Сожми кулаки. Бей!

Но малыш не понимал, он соскучился, ему хотелось играть.

— Бей! — встряхнула его Агнесса. — Я не хочу за тебя бояться. Бей!

… Ночью она проснулась от страха. Он охватил сердце колючими пальцами, заполз в мысли едким предчувствием. Все казалось гибельным, беспросветным, ее жизнь, ее материнство. В доме было тихо, ребенок спал. Страх разрастался. Агнесса села. Внутренним усилием стала пристально смотреть на этот страх, противостоя темной силе. «Потерявший мужество теряет все»… Понемногу что-то переменилось, стало знакомо, стало «работой» с известным протеканием. Ком напряжения сместился выше, выше и, наконец, оставил ее совсем. Повеяло свежей легкостью. Агнесса перевела дух. «Пусть, — подумалось ей, — пусть я не умею жить и никогда не буду богатой, пусть меня испытывают бедой и страхом, но… я смотрю на них, смотрю, и между ними и мной встает мой взгляд. И я права».

Весть об операции Лады разнеслась по всем этажам института с быстротой молнии, вызывая необычайное, почти истерическое, оживление. Оказалось, что ее не только, конечно, заметили, но и прониклись сочувствием, даже назвали «Солнышко» за тихость и светлоту. И теперь стали ждать, как волшебную сказку про Золушку, про золотые яблочки, про царевну-лягушку. Чуда, чуда! — взывали истомленные скудной жизнью женские сердца. Не проходили дня, чтобы кто-нибудь не заглянул в «Каскад» с вопросом «Когда?», так что рекламное агентство поневоле оказалось вдруг в центре такого publik relations, будто на всей планете не происходило ничего более примечательного.

Ждали ее и в самом «Каскаде».

— А вдруг мы ее не узнаем? — предположил как-то утром Максим Петрович. — В самом деле, как она докажет?

Все рассмеялись. Громче всех почему-то Юра.

— Действительно! — воодушевился он и принялся расхаживать из угла в угол, чуть не сшибая подставки с цветами.

С Шурочкиного лица исчезла улыбка.

— Вряд ли что получится, — с сомнением произнесла она. — Как на твои глаза, Агнесса?

Та неопределенно повела плечами. Тряхнув рыжими пружинками, Шурочка повернулась к Юре.

— А ты как считаешь, Юра? — спросила напрямую.

Он остановился и прижал руку к сердцу.

— Ты прекрасна, спору нет.

Но это не убедило ее. Минуту спустя она достала зеркальце и незаметно подкрасила губы.

Наконец, Лада позвонила Агнессе, предупредив о своем появлении завтра, во вторник.

В то утро, пока Валентина вела переговоры в Санкт-Петербурге, Екатерина Дмитриевна осталась за хозяйку во всем агентстве. По своему обыкновению, она прошагала мимо вахтера самая первая, включила везде свет, оглянулась на пустые столы в своей прежней комнате и разложила бумаги на месте Виктора, предполагая провести здесь весь день. На кабинет Валентины она не посягала никогда. Самого Виктора уже давно никто не видел, но стол его занимать не спешили, дожидаясь возвращения суперагента, заключившего по телефону легендарный договор на целую страницу без скидки. Группы ноябрьско-декабрьского набора давно разбежалась, от них остались пять крепких трудоголиков, за которыми догляд менеджера был излишним. На следующей неделе открывалась полоса новых наборов-просеиваний сквозь сито равных возможностей при сдельной оплате труда без единой социальной гарантии.

Следом за главным менеджером с букетом пышных гвоздик, данью признательности Ладе от благодарных мужчин «что бы с нею не стряслось», переступил порог Юра. И все остальные, в обеих комнатах, собрались гораздо раньше обычного. На женщинах были украшения, праздничные платья. Шурочка, по обыкновению, взялась поливать цветы, но желтая лейка выскользнула из ее рук, и посередине комнаты на ковре появилось темное влажное пятно.

«Не к добру»- подумалось Екатерине Дмитриевне.

Внизу прозвенел институтский звонок. Все молчали.

Вдруг издалека, с лестницы по коридору выкатился и стал нарастать комок восклицаний, вскриков, топота и шагов. Ближе, ближе… Дверь распахнулась и на пороге появилась… появилась… ошеломительно-красивая женщина с фигурой Лады, глазами Лады, но не она, не она!

Все оцепенели, все буквально пораскрывали рты. Вслед за нею ворвался разбуженный рой женщин, все завертелось, закружилось и выплеснулось вон вместе с виновницей переполоха. В комнате воцарилась тишина. Первым опомнился Максим Петрович.

— Фантастика, — произнес он, двигая кожей лба. — Никогда бы не поверил.

И умолк, забыв распустить морщины.

— А на ваш взгляд, Екатерина Дмитриевна? — встрепенулась Шурочка.

Та развела руками.

— Прекрасно, по-моему. Вот только тени немножко под глазами. Пройдет, надо думать, у молодых все проходит.

— И тебе понравилось, Агнесса? — не унималась Шурочка.

Агнесса молча кивнула. Она не сводила глаз с махровых гвоздик, раскинувшихся из массивного цветного стекла на столе Лады. За дверью творилось нечто невообразимое. Женщины словно сошли с ума.

— Неужели Лада? Дайте взглянуть! Покажись, Солнышко!

Максим Петрович взглянул на Агнессу, потом на часы, и потряс за плечо Юру. Сегодня они собирались на выставку Интернета в Экспоцентр. Молодой человек сидел за столом, обхватив голову руками.

— Какая женщина! Я пропал, пропал. Шурка, держи меня крепче!

Шурочка так и вскинулась на стуле.

— Вот еще!

Максим Петрович похлопал Юру по спине, и они уехали.

В комнате остались три женщины. Ладу, судя по всему, захватили надолго, ведь только на втором этаже более десяти комнат. Екатерине Дмитриевне, конечно же, не терпелось обсудить это невероятное появление, повосклицать, услышать и высказаться, но… в комнате царило молчание. Молчание, словно бы ровно ничего не произошло только что на глазах у всего света!

«Не к добру»- снова нахмурилась пенсионерка.

Лада вернулась минут через сорок. Сияющая, упоенная, в синем платье с тяжелой брошью из янтаря на груди слева, с копной рассыпавшихся светлых волос. Эта неумелая прическа единственная напоминала прежнюю Ладу. Напевая, она обошла мокрое пятно, понюхала цветы своим новым носом и легко опустилась на место.

Наконец-то появилась возможность рассмотреть ее поближе. Екатерина Дмитриевна сменила очки.

Перед нею в профиль сидела юная женщина поразительной красоты. Носик ее был изящно и тупенько вздернут, лицо излучало благородное спокойствие. Глаза, чуть приподнятые к вискам, словно раскрылись, а в линии губ появились нега и прихотливость. Дивное преображение!

— Лада, — приветливо окликнула ее Екатерина Дмитриевна, — ты замечательно выглядишь. Прими мои самые добрые пожелания и поздравления. Эти цветы от наших мужчин, они рады за тебя и желают тебе счастья.

— Спасибо, — ответила та растроганно.

Екатерине Дмитриевне не терпелось расспросить подробнее, как, за сколько, больно ли, долго ли? но сразу на такие вопросы не задают. Придет время — сама расскажет, и не раз.

Ее подруги неприступно работали, звонили, вели переговоры. Девушка тоже достала какие-то бумаги, разрисовала их завитушками, встала и принялась ходить по комнате, хватаясь то за справочники, то за подшивку газет. Признания жаждала ее душа, праздника, разделенного с ближайшими друзьями!

Женщины переглянулись. Екатерина Дмитриевна замерла.