Лицей 2022. Шестой выпуск - Михаил Турбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты мне лучше пива принеси, — сказал Фёдор.
Руднев взял для него пива. Тот отпил несколько глотков, достал из-под стола почти пустую бутылку водки и влил её остатки в бокал.
— У нас со своим нельзя, — крикнул бармен, но Фёдор его не слышал.
Он дожидался, пока водка разойдётся в пиве.
— А это что? — спросил Руднев, показывая на бумаги.
— Придел у храма ремонтирую. Сижу вот считаю. Работнички куда-то тыщ десять увели.
Фёдор выпил.
— Как дети?
— А что дети? Что им будет? Бегают туда-сюда. Покоя нет. Вот тебе хорошо, Илюш, дома тихо, спокойно… — тут Фёдор осёкся. Он обернулся на Илью с безумным от вины взглядом. — Прости-прости, Илюш! Вот я дурак!
— Ты просто пьяненький, Федя. Пошли домой.
Фёдор чуть не плакал. Он покачал головой, потом разинул рот и хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Он пригладил бороду, собрал в одну кучу бумаги на столе, накрыл их ладонью.
— Прости! Я не знаю, как ты там один в этой тишине.
— Работой спасаюсь.
Руднев сидел, чуть подавшись вперёд, подпирая себя чёрствым взглядом. Он был пуст.
— Ну… Оно и верно. Ты от бога врач, — нашёлся он.
— Тут, знаешь, одного мальчика привезли… Мне показалось даже, что это Ванька.
Руднев подумал, что зря сказал. Он вращал бокал и глядел, как пена цепляется за его стенки. Потом он посмотрел на удивлённого Фёдора.
— Похож, что ли, так?
— Наверно. А может, ещё чего.
— Ох-ох, Илюш! — закудахтал Фёдор, собираясь, кажется, снова плакать.
— Больше года прошло.
— Да ведь правда. А кажется, вчера. Упокой, Господи, души раб твоих…
— Ну хватит вот этого…
Руднев кончил с пивом, отставил пустой стакан на соседний столик.
Они вышли на улицу и зажмурились от света.
— Ты иди, Илюш, а у меня дела ещё.
— Какие у тебя дела? Ты до этих дел сам не дойдёшь.
— Дойду. Иди. Иди высыпайся.
Фёдор прилип к стене.
— Нет уж! Я тебя не брошу. Иначе Оля мне голову отвинтит. А должна бы тебе.
— Не отвинтит. Не нужна ей моя голова.
— Прям не нужна?
Фёдор прошёлся вдоль стены, отстраняя помощь.
— Не любит матушка меня.
И, сказав это, он нашёл в себе силы выпрямиться и пройтись по прямой. Руднев догнал его. Они шли дальше.
— Не говори ерунды.
— Она разводиться хочет.
— Это чего вдруг?
— Устала, говорит. Денег нету. Меня дома нету. На службе с утра до ночи, в выходные — внехрамовые требы, теперь ко всему прочему ремонт этот… Дети без отца растут. Терпение кончилось. Смирение кончилось. И у ей, кажется, любовь кончилась.
Ветер поднял его волосы.
— Как же вам разводиться?
— Как всем. Такой же грех.
— И в чём же выход? Если она без тебя останется?
— Ей в этом и видится выход.
Они вошли в подъезд, поднялись на последний этаж.
— Слушай, у меня дома иконы от Саши остались, — сказал Руднев, видя, что Фёдор медлит заходить к себе. — Хотел тебе отдать, да всё забываю.
— Иконы?
— Да. Много их. Может, ты заберёшь?
— Давай гляну, — пожал плечами Фёдор и вошёл следом.
Руднев встал у двери, ведущей в спальню, подёргал ручку. Дверь была заперта.
— Не помню, где ключи. Я спальню закрыл, а где ключи, не помню… Сейчас.
— Где ж ты спишь?
— В комнате, на диване. Я её давно закрыл. Не хожу туда.
Руднев ушёл на кухню, вернулся с ножом. Поковырял лезвием дверной замок.
— Да не надо, Илюш! — остановил его Фёдор, испугавшийся взлома. — Ну что ты портишь?
Он стоял в коридоре и наблюдал, как напрягается лицо Руднева. Лезвие было тонкое. Оно мягко скручивалось от стараний и никак не брало, никак не брало. До Фёдора вдруг дошло, что это за комната, в которую пытался попасть Илья.
— Илюш, ладно! Сейчас изрежешься!
— Ну!
Руднев дёрнул дверь на себя.
Он сам не ожидал, что рывок получится такой силы. Ручка вылетела из замка, и тот развалился надвое. Дверь распахнулась.
— Гляди, — сказал он, включая в спальне свет.
И только Фёдор подошёл к выломанной двери, только заглянул в спальню, где по стенам в странном порядке были развешаны иконы, с лестничной клетки послышались мелкие чёрствые шаги. Появилась Ольга. Она, обеспокоенная внезапным шумом, вышла в подъезд и увидела, что дверь в квартиру Ильи открыта. Увидела самого Руднева и своего мужа.
— А, это ты, Илья. Здравствуй, — сказала Ольга и, посмотрев через висок на Фёдора, скрылась.
Опять наступило молчание. Фёдор глядел в сторону. Физиономия этого громадного человека приняла совсем уж горький и по-детски сконфуженный вид.
— Ну, — протянул он со вздохом. — Пойду.
— А иконы как же?
— Пускай у тебя будут, — сказал Фёдор, больше не глядя в спальню Ильи.
— Мне они зачем?
— Молись.
Фёдор пригладил бороду и, скрипнув дверью, ушёл к себе.
5
Руднев стоял на пороге спальни. И в ней всё было ярко. Стены сияли нутром абажура. Саша любила свет, а Рудневу ламп хватало в больнице. Глаза его за время работы сохли, и дома он просил сумрака. Но что ей его глаза? Всё должно быть бело, да так, чтоб не видно потолка. Чтоб ни единой морщинки. Но какие морщинки? Только сама их и видела.
Лишь иконы над кроватью были темны, как ночные оконца. Множество икон. С каждой глядел на него знакомый лик. Руднев не помнил имён, но улыбался им, как старым приятелям, явившимся из прошлого, вдруг и сразу из милого прошлого.
Иконы были общие. Так она сказала, когда Илья первый раз пришёл в её съёмную комнатку и поинтересовался: «Это все твои?!» Саша смутилась, будто Илья спросил со смехом или издёвкой. Но нет, он глядел серьёзно. Это была в нём
