Золото Удерея - Владимир Прасолов

— Я к речке, омоюсь! — крикнула Анюта ребятам и стала спускаться.

Собаки увязались за ней, видно надоело лежать. У самого берега, свесив огромные ветви к реке, стоял кедр. Мощный ствол в два обхвата и сучья от низа. Анюта остановилась. Поставив корзину, она отошла и, задрав голову — высок был кедр, оглядела, как смогла, что там, в кроне. Богато, все ветви усыпаны крупной шишкой! Две-три паданки под ногами углядела в траве, шишка крупная, спелая, не тронутая зверьем. Сам бог велел, подумала Анюта и решилась. Давно по кедрам не лазила, а тут захотелось показать свою ловкость. Решительно заправив юбку в штаны, разулась и полезла. Первые несколько метров, пока крупные ветви были редки да не ухватисты, пришлось тяжело, но скоро, гибко извиваясь телом меж ветвей, прижимаясь к стволу, как по винтовой лестнице легко поднималась выше и выше. Вот и крона, ветви, гнущиеся под тяжестью крупных шишек, и трепет в теле от высоты. Нет, она не испытывала страха, просто вдруг задрожали колени, и она, вцепившись в ствол, замерла. Ствол, абсолютно неподвижный на вид снизу, здесь, наверху, раскачивался. Анюта почувствовала, как мертвеют пальцы рук, как они теряют чувствительность, как прихлынула кровь к голове и обдало жаром все тело. Пот, крупными каплями скатываясь со лба, защипал глаза. Анюта не могла оторвать руки, чтобы смахнуть его.

— Анюта-а-а-а! Ты где? — услышала она крик снизу.

«Ребята! — всплыло в голове. — Да что это со мной?!»

Она открыла глаза и, взглянув вниз, не увидела никого. Мешали ветки.

— Анюта?! Ау! — кричали снизу уже несколько голосов.

Как пелена спала с глаз, Анюта расслабила руки и, чуть отстранившись от ствола, как ей казалось, весело крикнула:

— Здесь, на кедрушке-боровушке, берегись, щас шишка пойдет!

Бешено колотившееся сердце стало успокаиваться. Анюта осмотрелась. Прямо на ветке, на которой она стояла, были шишки. Она, ухватившись за ветви выше, подпрыгнула, ударив ногами. Пошла, отваливаясь от гнезд шишка, тяжело проходя через хвою и нижние ветки, с шумом и стуком обрушивалась на землю.

— Ура! Ой!

Ребячья возня и крики окончательно успокоили Анюту, и она, уже забыв о чувствах, минуту назад сковавших ее, стала колотить ногами по ветвям, сотрясая их, обрушивая вниз сотни и сотни смолистых, наполненных орехом плодов.

— Анютка, хватит, много! Не унести! — кричали снизу.

Но она не слышала, она, как бы доказывая что-то самой себе, неистово колотила по ветвям, поднимаясь выше, выше, трясла макушки. Шишки сыпались лавиной, и Анюта увлеклась. Очередная ветвь очень оказалась толстой и густо усыпанной шишками, чтобы ее сотрясти, нужно было ударить подальше от ствола. Анюта ударила раз, другой. Толку мало. Она шагнула, удерживаясь одной рукой, ударила еще раз, и случилось то, что трудно было предугадать: толстая ветвь, хрустнув, обломилась под ногой девушки. Испугаться она не успела. Ее тело, скользнув вниз, падало, натыкаясь на ветки и сучья, ломая их и оставляя на них куски одежды. Ее отбросило от ствола в сторону уже внизу, тайга пощадила ее жизнь, подставив под падающее тело крупную ветвь, которая, не сломавшись, погасила часть силы удара. Упала она на береговые камни. Ее широко открытые глаза неподвижно смотрели в небо, несколько капель алой крови окрасили белое как полотно лицо. Ребятня, видевшая падение, окружила неподвижное тело.

— Ой, боженьки, не дышит! — прошептала одна из девчонок.

Все были испуганы произошедшим, никто не знал, что делать. Никто не смел даже коснуться Анюты. Кровь тонкой струйкой сочилась из уголка рта…

— Бежим скорей до села, тетке Полине скажем! — крикнул кто-то из ребят, и все бросились бежать.

Только собаки, чуть проводившие по тропе детей, вернулись — негоже бросать беспомощного человека в тайге. Они легли рядом с телом девушки и грустными глазами следили, как легкие волны перекатывают на отмели упавшие в воду тяжелые шишки.

«Зачем людям на деревья лазить? Деревья для птиц. Вода для рыб», — думали псы. Как в подтверждение их мыслей крупный таймень у самого берега вылетел из воды и с громким плеском обрушил свое блестящее и сильное тело в прозрачный поток… Через два-три часа на этом месте тетка Полина, Захарий Петрович Кусков, гостивший у своего брата врач из Енисейска, и еще трое мужиков с удивлением осматривали берег.

— Вот здеся она лежала, — со слезами на глазах твердила старшая из девочек, что были с Анютой.

— Ну и где ж она?

— Не знаю, мы к вам побегли, а она осталась. Вот тута она и лежала.

— Похоже, правда здесь, вон на кровь похоже. — Захарий Петрович белым платком снял с камней уже загустевшие капли.

— Куда ж она делась?

— Не дышала она, изо рта кровь, глазами не смотрела… — шептала со страхом девочка. — Мы спугались и к вам…

— Это как она упала, откель?

— Вот с этой кедры.

— Да, вона кусок юбки ее на ветках.

— Куда ж она делась, голубушка моя? — который раз причитала, пряча мокрые глаза, тетка Полина.

Мужики, осмотрев берег, разводили руками. Нет следов на берегу. Не хранит камень следов. И на выходе следа нет ни звериного, ни человека взрослого, только ребячьи.

— Медведь, конечно, мог прибрать, по ручью прошел, и все, — рассуждали мужики. — Кому тута еще быть, некому, токмо хозяину.

— Ой, горе-то какое!.. — заголосила, не выдержав, тетка Полина. — Ой, не уберегла!

Женский крик покатился над водами таежной речки. По изгибам и перекатам и уже на излете достиг ушей верных собак, бежавших берегом, провожая долбленую лодку, в которой лежала Анюта. Ее бледное лицо, омытое от крови, было заботливо прикрыто от комара и мошки, только свесившаяся безвольно рука иногда кистью касалась воды, чертя полоску при каждом сильном толчке шеста, которым вел против течения лодку крепкий бородатый мужчина. Остановившись, собаки подняли морды, как бы спрашивая мужика: «Ну что, мы еще нужны?»

Мужик в лодке понимающе кивнул и махнул им рукой:

— Свободны, без вас управлюсь.

Через некоторое время они уже тыкались мордами в ноги мужиков, собирающих шишки, набитые с кедра Анютой, — не пропадать же добру!

— Кого стрелил? — крикнул еще издали Семен, шумно, с треском выламываясь из кустарника.

— Хозяина… — не без гордости в голосе ответил Федор.

— Неужто медведя?!

— Его самого!

— Я-то думаю, токо ушел — и вдруг выстрел, чё случилось? А ты медведя завалил! Вот это хорошо, вот это ладно! — Семен уже пробрался через валежник и присел у распластанной на мху туши зверя.

Медведь лежал на боку, привалив собой к земле несколько молодых елок. Разбой устроился рядом, передними лапами он как бы упирался в мощную, но уже неподвижную и безвольно откинутую лапу хозяина тайги. Если несколько минут назад он как шалопай винтом крутился вокруг поверженного зверя, то сейчас его морда была серьезной и важной. Федор сказал и о нем: «Разбой держал, я стрелил, обычное, мол, дело». Чуть шевельнув хвостом, пес показал хозяину, что доволен похвалой, но этот знак был заметен только Федору.