Потомок седьмой тысячи - Виктор Московкин

— Вот девка! Смела, — восхищенно заявил Прокопий и смолк, меняясь в лице: Марфуша с шумом поднялась из-за стола и, закрыв лицо, убежала из каморки.

— Чего девку растревожили? — упрекнула Евдокия.

Тетка Александра сидела безучастно, поджав губы.

В немом молчании Федору почудился упрек. Он крякнул досадливо, пошел за Марфушей.

Когда его приняли на фабрику и он получил от дворовой конторы разрешение на жительство в казармах, каморку разделили занавесками на три части. Он с сыном перебрался в середину между Оладейниковыми и Прокопием Соловьевым. И хотя тетка Александра и Марфуша по-прежнему относились к нему и Артемке как к своим, он после вечера, проведенного с Варей, стал чувствовать себя стесненно и неловко, словно бы в чем-то обманул их, и теперь боялся, как бы этот обман случайно не раскрылся.

В одно из воскресений перед обедом в каморку неожиданно заявился рябой солдат Родион Журавлев. Приход его всех удивил. Фанагориец застенчиво поздоровался и долго извинялся, что зашел без приглашения.

Пока не освоился, сидел истуканом, робко взглядывал на растерявшуюся Марфушу. Выручил Прокопий, который нашел общую тему разговора: завел речь о деревне, об урожае. Солдат осмелел и в общем-то оказался славным простоватым крестьянским парнем. Уходя, крепко встряхивал каждому руку и просил не обижаться, если он вдруг забежит еще как-нибудь. Марфуша почти не проронила ни слова, но вызвалась проводить его, что Федора неприятно поразило.

Еще в большее смятение пришел он как-то в фабрике. В прядильном отделении ставили машины после ремонта. Полулежа на полу, Федор крепил нижние гайки. Паутов, склонившись рядом, подавал нужные ключи. Другая группа ремонтников поодаль собирала следующую машину.

В цехе слышалось жужжание веретен, хлопанье приводных ремней.

Соскучившись по любимому делу, Федор работал с увлечением. Нравилось ему выбрасывать из машины старые стершиеся детали, заменять их новыми, желтыми от смазки. Долго слушал машину после ремонта — радовался мягкости ее хода.

Паутов все эти дни приглядывался к нему, удивлялся:

— Куда гонишь? Хозяин наш и так богатый.

Была суббота. До гудка оставалось не менее двух часов, а он, обтерев руки ветошью, сказал:

— Шабаш. Копайся для виду. Скоро Дент в обход пойдет.

Сборки оставалось совсем немного, постараться — до гудка успеть можно.

— Сделать да и с концом, — возразил Федор.

— Оставим на завтра. Аль забыл о праздничных?

Федор в самом деле забыл. Ремонтировщики по субботам старались не пускать машину, оставляли хотя бы самую малость работы на выходной. В воскресенье выходили на несколько часов и получали дневную плату в полуторном размере. Это было выгодно.

Так случилось и на этот раз. Пришел перед гудком Дент, неулыбчивый в последнее время, мрачный. Осмотрел, что сделано, и даже поддакнул Паутову:

— О, понимаю! Вы постараетесь все это доделать завтра.

Дент удалился, а ремонтировщики, чтобы не нарваться на штраф, торчали возле машин, ковыряясь для вида, ждали гудка.

Федор неторопливо орудовал ключом, с радостью прислушивался к тому, что делается в цехе.

К черту студентов, к черту Пеуна! Инженер Грязнов — вот человек! Он не болтает, он делает…

Занятый своими мыслями, он не сразу понял, откуда доносится знакомый мужской бас и в ответ странный нервный смех. Показалось, что говор слышится от соседней машины, за которой работала Марфуша.

Он отбросил ключ, поднялся и направился по проходу. Возле Марфуши стоял табельщик Егорычев, беззаботный, краснощекий, с тугим загривком.

Заметив Федора, Марфуша потупила взгляд, но тут же, тряхнув головкой, вызывающе рассмеялась. Егорычев цвел от удовольствия.

«Зачем она так?» — подумалось Федору.

Она опять подняла глаза на Федора, и под ее коротким оценивающим взглядом он почувствовал себя виноватым, хотя никак не догадывался, в чем его вина. Он любил ее и много бы отдал за то, чтобы ее жизнь была налажена. Что еще она требует?

«Солдат еще куда ни шло: парень не балованный, серьезный, — раздумывал он, направляясь к своей машине. — Если он ей нравится, ничего тут не сделаешь. А табельщик ей к чему? Зачем она с ним-то так?»

…Марфуша стояла в коридоре у стены, глотая слезы. Федор дотронулся до плеча.

— С чего расплакалась? — спросил он, кляня себя за то, что не находит в разговоре с ней нужных слов, после которых она поняла бы, как сильно он хочет ей счастья. — Ты сказала матери?

— Никогда!.. — она дернула плечом, стряхивая его руку. — Зачем говорить?..

— С ума, девка, сходишь. Всей душой я к тебе.

— Вижу, — зло отозвалась она. — Когда всей душой, так ли бывает? Немножко понимаю… — улыбнулась невесело. — А еще говорят, не зря березка расплетается — будет суженый. Я-то, дура, поверила…

— И березка твоя не зря расплелась… Пойду сейчас к матери, сам объявлю.

— Не смей! — с испугом выкрикнула она.

Возле них остановился Васька Работнов, смотрел, не отводя глаз.

— Чего тебе? — раздражаясь, спросил Федор.

— Выпори Артемку. Валенцы с меня снял.

Мальчишка показал на свои босые ноги. Федор усмехнулся: он ничего не понимал. Марфуша повернулась и ушла в каморку.

— Не хочешь пороть, сам оплеух накидаю, — пообещал Васька, — тогда не злись.

Федор сам с удовольствием накидал бы мальчишке оплеух, просто так, чтобы отвести душу.

7

По воскресеньям ремонтировщики приходили в фабрику не как обычно, а позднее, чисто одетые. Бережно снимали выходные пиджаки, натягивали спецовки.

Тихо бывало в такие дни в фабрике без шума машин, без людей. Привыкшие кричать громко, удивлялись своим голосам, разносившимся по огромному цеху. В тишине еще задолго слышались шаги, если кто поднимался по лестнице.

Раз неожиданно заявился Грязнов, с любопытством уставился на слесарей, потирал подбородок.

— Не объясните ли, что вы тут делаете? — хмурясь, спросил мастеровых.

— Почему же не объяснить, — ответил Федор, — к завтрему заставили доделать машину, вот и стараемся.

Грязнов толкнул носком ботинка железный поднос с деталями, качнул головой, удивляясь.

— Прохожу по ткацкой — стараются, в трепальном отделении — стараются, и вы стараетесь. Кто заставляет работать в праздник? Фабричный механик?

— Как же, он, — заговорили ремонтировщики. — Только мы на него не в обиде, не извольте беспокоиться. Нам за праздничные работы доплачивают. Так что мы с охотой.

Грязнов больше ничего не сказал. Отправился в дальний конец цеха к установке для увлажнения воздуха. Оттуда позвал:

— Крутов, пожалуйста, на минуту.

Когда Федор подошел, инженер уже сбросил пиджак и засучивал рукава белоснежной рубашки.

— Помогите мне осмотреть компрессор.

На днях Грязнову поступила жалоба от мастеров, что идет сильная рвань пряжи, причиной чему, как они полагают, плохая работа установки для увлажнения воздуха. Инженер осмотрел ее и пришел к выводу, что мастера правы: пульверизаторы вместе с воздухом выбрасывали крупную водяную пыль, валики прядильных машин сырели, покрывались грязью.

Теплое чувство шевельнулось в груди Федора, когда он увидел, что инженер, не боясь запачкаться, принялся открывать цилиндр компрессора.

— Вы показали бы, а я сделаю, — сказал он. — Нам привычнее.

Грязнов оглянулся на мастерового, глаза его заблестели.

— Почему же я непривычен? — усмехаясь, спросил он.

— Как-то уж так, сподручнее рабочему в грязи копаться, — смутившись, ответил Крутов. — Нас упрекали, что работаем в праздник. А сами?

— Времени мало, Федор, — откровенно признался Грязнов. — Все надо узнать, своими руками ощупать, иначе какой я инженер. А фабрика не маленькая. И установку выключать, когда работают машины, тоже не годится. Вот и заглянул… Смотри, какая пакость… Придумали умные головы смазывать компрессор мыльной водой.

Цилиндр был забит грязью, образовавшейся от масла, пыли и мыла. Пока Федор очищал его, инженер вынул папироску, закурил.

— Выходит, за работу в праздник вам приплачивают?

— Конечно. Без этого кто пойдет?

— Потому и Дент у вас за благодетеля?

Федор обернулся, удивляясь перемене голоса. На лице Грязнова мелькнула болезненная гримаса.

— Не любите вы Дента.

— Не родной брат, чтобы лобызать его.

Не подумавши, Федор объявил:

— Слышал ваш разговор с ним… там, дома. Невольно, конечно. Выпивши вы были, кричали громко.

Инженер пристально смотрел на него, чуть покраснел.

— Ну и что? — настороженно спросил он.

— Взвинтится Дент, если потеряет доходец. Пообереглись бы…

— Завтра он еще больше взвинтится, — заметил инженер. Последним словам Федора он не придал значения.